Георгий Гуревич - Месторождение времени

• Название: Месторождение времени
• Автор: Георгий Гуревич
• Издательство: «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1972

Герои нового сборника Г. Гуревича увлечены самопреобразованием. Они не уверены, что человек — биологическое совершенство. Они не удволетворены своим сроком жизни, темпом жизни, хотят вмешаться в наследственность. Они склонны спорить с природой.

---

— А я такая трусиха, папа, я даже темной комнаты боюсь.

Отец не стал ее уговаривать. Поднялся сгорбившись, тяжело оперся на палку. Сказал грустно:

— Ничего не поделаешь: если бросил на маму, не рассчитывай на молодые голоса за перегородкой.

Такими словами сказал, как Юля подумала. И букет столкнул в урну.

Как будто мысли ее подслушал.

Впрочем, на Юлю он не обиделся. Раз в месяц звонил в общежитие, справлялся о здоровье и затруднениях. И деньги переводил по почте аккуратно, хотя не обязан был: Юля уже достигла восемнадцатилетия. Она даже хотела отказаться от денег во имя принципов самостоятельности, но не получилось. Папа подгадывал очень удачно, как раз дней за пять до стипендии, как раз когда студенты подтягивают кушаки, начинают рассуждать, что «обед — не гигиена, а роскошь». И друзья наведывались к Юле ежечасно, справлялись: «Не подкинул ли ей предок «тугрики»?» Просили: «Выдели трешку до стипендии, если не хочешь безвременной кончины…»

Целый год папа играл роль доброй феи и целый год подобно фее не появлялся на глаза. Юля ждала записки, начала даже подумывать, что из вежливости хоть раз надо навестить его на даче. Но зимой откладывала поездку до тепла, а потом шла сессия, потом надо было съездить в Новокузнецк, тут же «набежала» туристская путевка. И вот: «…приезжай проститься. Торопись. Можешь опоздать!»

Уже в поезде, услышав в перестуке колес «торопись, торопись», Юля заторопилась душевно. Ей стало стыдно, что она такая здоровая, так весело проводила время у костра, когда папа чувствовал себя плохо, посылал отчаянную телеграмму. И совесть начала ей твердить, что она виновата тоже: ради безалаберной вольности своей оставила в одиночестве больного отца, никто за ним не ухаживает, никто не помогает. Может, он и выздоровел бы давно, если бы дочь была рядом. И Юля не могла усидеть на своей полке, все стояла у окна, высматривала километровые столбы: сколько осталось там до Москвы? У проводницы выспрашивала, не опаздывает ли поезд. В Москве даже не заехала в общежитие, оставила вещи в камере хранения, с вокзала побежала на другой вокзал. Охваченная тревогой, в электричке в тамбуре простояла всю дорогу; от станции через перелесок бежала бегом, обгоняя прохожих; справлялась, где тут дача Викентьева, пока какой-то парнишка с корзиной трибов, прикрытых для свежести кленовыми листьями, не переспросил ее:

— Это который Викентьев? Кого хоронили позавчера?

* * *

В душной, непроветренной комнатке пахло цветами и лекарствами. Склянки стояли на тумбочке у кровати и на письменном столе, на полках и на шкафу. Всю коммту заполонили лекарства, которые не помогли человеку… и пережили его. Под смятой кроватью валялись куски ваты и вафельное полотенце с бурыми пятнами крови. Казалось, больной недавно встал с кровати, перешел в соседнюю комнату. И только зеркало, занавешенное простыней, напоминало о том, что больной ушел навсегда.

Терзаясь запоздалыми угрызениями, Юля сидела на стуле, всхлипывая, держалась пальцами за виски. Теперь она корила себя за черствость и бессердечие, со стыдом вспоминала хор у костра. Может быть, папа умирал в тот самый час, когда она веселилась и хохотала. Может быть, думал о ней. А она ничего не чувствовала, ничегошеньки. А еще говорят, что сердце вещун, будто бы извещает о горе за сотни километров.

— Он ничего мне не передавал? — спрашивала она снова и снова.

У дверей, скрестив руки под передником на животе, стояла хозяйка соседней дачи, дородная, неряшливая женщина с усатыми бородавками. Сердитым голосом, многословно, с подробностями рассказывала она, как тяжко умирал отец и как трудно было ухаживать за ним ей, детной матери, отрываться от хозяйства и сада без надежды на благодарность, зная, что родственники к больному равнодушны, палец о палец не ударили, копейки не заплатят…

— А мне он ничего не передавал? — допытывалась Юля, готовясь услышать самые горькие упреки.

Хозяйка все уклонялась от ответа, подробно рассказывала о своих заслугах, которые, конечно же, останутся без благодарности, Только после четвертого раза ответила, поняв вопрос по-своему:

— Что он мог передать? Безрасчетный был человек, все деньги на стеклянные банки просаживал. Вся соседняя комната его рукодельем завалена: проволочки и стекляшки. Видимо, одна вещичка была ценная, велел дочери в руки передать. Мне поручил передать, Знал мою честность.

И, нехотя выпростав руки из-под передника, она протянула Юле плоскую картонную коррбку. На ней круглым детским почерком (видимо, отец диктовал какому-нибудь школьнику) было написано:

«Девочка моя, передаю тебе мою последнюю работу. Носи на здоровье, вспоминай обо мне. Хотелось бы помочь тебе лучше понимать людей, чтобы не было у тебя в жизни роковых недоразумений, как у нас с мамой».

Юля открыла коробку — цветное сверкание ударило в глаза. Внутри лежала… диадема, повязка, кокошник (Юля не сразу подобрала слово), затейливо сделанная из цветных камешков и бисера. «Какой драгоценный подарок!» — подумала Юля в первую минуту. Потом разглядела, что диадема сделана из тонюсеньких проволочек, медных и серебристых завиточков, к которым были припаяны разноцветные кристаллики и разной формы радиодетальки. Все это было подобрано со вкусом, с узорами — своеобразное радиокружево, электротехническая корона. Видно, не один месяц отец трудился по вечерам, готовя это оригинальное украшение для дочери.

— На лоб одевается, — проворчала соседка обычным своим недовольным голосом. — А на затылке застежки. Мне-то она мала, на девичью головку делалось.

Юля приложила ко лбу, нащупала колючие застежки сзади, невольно бросила взгляд в зеркало. Очень шло это цветное сверкание к ее черным волосам.

И тут же услышала за спиной ворчание:

«Девка — она и есть девка, никакого понятия. Забыла, что комната покойника, сразу к зеркалу, занавеску — дёрг! Хорошо, что я ей этот пустой убор отдала, им, девкам, ничего, кроме нарядов, не нужно. А вещички все в подполе, в подпол она не заглянет. Как уедет, я вытащу ужо шубу и что получше».

Юля вздрогнула. Так вот какова эта «самоотверженная» сиделка. Можно представить себе, сколько горьких минут доставила умирающему отцу эта жадная хищница…

— А где тут подполье? — спросила Юля.

— Нет никакого, не знаю, — ответила соседка. И тут же добавила зачем-то (странная женщина!) глуховатым шепотом: «Лаз я сундуком в коридоре задвинула. Не найдет она сама».

— Покажите, где вы задвинули лаз сундуком.

Юля потребовала показать сундук, отодвинула, заглянула В подвал. Не вещи ей были нужны. Не хотелось уступать этой жадине.

— И что вы успели к себе унести? — спросила она строго.

Какую-то удивительную власть приобрела Юля над этой пожилой женщиной. Та ничего не могла удержать при себе, тут же выбалтывала:

«Дура я, что ли, мебель тащить. Соседи мебель знают — увидят. Книжку унесла на предъявители. Кто докажет, что не моя книжка?»

— Сберегательную книжку на предъявителя верните! — потребовала Юля.

— Какую книжку? — крикнула та. — Отвяжитесь от меня, не видала я никаких книжек. — И сама подсказала: «Какую? Потертую, с оторванным уголком, Ой, влипла я! И всех-то денег там двести рублей».

Юле стало противно.

— Ладно, — сказала она. — Уходите, и оставьте себе эти двести рублей за ваши услуги. Понимаю, что вы за личность. В милицию бы на вас заявить…

День Юля провела на даче, вынесла мусора ведер десять, помыла пол. Устала до полусмерти, но ночевать не осталась. Жутковато было провести ночь одной в пустом доме, где так недавно был покойник. Инстинктивно жутко, как ни уговаривала себя. И Юля ушла, как только начало смеркаться. Взяла с собой только радиодиадему. Не рискнула оставлять на даче. Еще соседка залезет и возьмет. Украсть не решится, но перепрячет со зла. А Юля решила носить это украшение почаще как память об отце.

Почему-то все встречные были на редкость разговорчивы сегодня. Глянув на нее, парни тут же высказывались о ее внешности: «На лицо ничего себе, только тощая. Пойдешь танцевать — руки о кости исцарапаешь». Проходящая девушка хмыкнула неодобрительно: «Фасон устарел. Реглан нынче не в моде». Озабоченная хозяйка с тяжелыми сумками, глянув на Юлю рассеянно, тут же поделилась своими заботами: «Что же я забыла? Муку взяла, макароны взяла, масло растительное взяла, селедку взяла… Пиво я забыла, дуреха. Ну и ладно. Пусть мой пьяница сам за пивом бежит. Я и так руки отмотала».

И даже пожилой рабочий, такой углубленный в себя, и тот кинул Юле на ходу: «Цапфа шпиндель не держит, все дело в колодке. Колодка зажимает и тормозит. Так я и скажу на собрании: наш мастер скупердяй, на переделку не решается, экономит копейки — теряет тысячи. А цапфа шпиндель не держит».

Юля ничего не поняла, но кивнула из вежливости. Может быть, и правда цапфа шпиндель не держит…