Анатоль Франс - Харчевня королевы Гусиные Лапы

• Название: Харчевня королевы Гусиные Лапы
• Автор: Анатоль Франс
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1958

Рукопись романа показывает, что действие в нем сперва датировалось 60-ми годами XVIII в., но в последней редакции было приурочено к 20-м годам XVIII в., то есть к начальному этапу просветительского движения с его свободомыслием, рационализмом и нарастающим критицизмом по отношению к феодальной действительности.

Дух идейных брожений раннего Просвещения запечатлен в образе главного героя аббата Куаньяра. При всей яркости картин, воспроизводящих нравы эпохи, основное внимание в книге уделено беседам, спорам и в — первую очередь — высказываньям Куаньяра.

---

Погруженный в эти размышления, я внезапно увидел перед собою огромное зарево, охватившее полнеба; туман вокруг меня словно порыжел, и в самом средоточии его полыхал огонь. Тяжелый дым перемешивался с промозглой сыростью. Я тотчас же со страхом подумал, что горит замок д'Астарака. Ускорив шаги, я тут же убедился, что опасения мои вполне справедливы. Из густого мрака выступил увенчанный крестом Саблонский холм, осыпаемый искрами пламени, и почти сразу я увидел замок, все окна которого пылали будто в честь какого-то зловещего празднества. Маленькая зеленая калитка была выбита. По парку бродили какие-то тени и в страхе шептались меж собой, То были жители предместья Нельи, которых привело сюда любопытство, а равно и желание помочь. Несколько человек возилось у насоса, направляя струи воды на пылающее здание, но вода тут же обращалась в пар. Густой дым столбом поднимался над замком. Дождь искр и пепла обрушился на меня, и я вскоре заметил, что одежда моя и руки покрылись копотью, С горестью подумал я о том, что сажа, наполнявшая воздух, — это все, что осталось от множества великолепных книг и бесценных манускриптов, доставлявших радость доброму моему наставнику, все, что осталось и от рукописи Зосимы Панополитанского, над которой мы трудились совместно в самую возвышенную пору моей жизни.

Я присутствовал при кончине г-на аббата Жерома Куаньяра. На сей раз, думалось мне, сама душа его, светоносная и кроткая, обращалась во прах вместе с царицей всех библиотек. И я понял, что в эти минуты умерла и часть моего существа. Поднявшийся ветер раздувал пожарище, и пламя завывало, словно пасть прожорливого зверя.

Заметив какого-то жителя Нейи, еще более закопченного, нежели я, и стоявшего в одном жилете, я осведомился, спасли ли г-на д'Астарака и его слуг.

— Никому не удалось вырваться из замка, — отвечал он, — кроме какого-то старого еврея, который убежал со свертками в руках в сторону болот. Он проживал во флигеле возле реки, и все ненавидели этого человека за его веру и за преступления, в которых его подозревали. Дети кинулись за ним вдогонку. Убегая от них, он упал в Сену. Его выудили оттуда уже мертвым, к груди он прижимал какую-то кабалистическую книгу и полдюжины золотых чашечек. Можете полюбоваться на него: вон он лежит на берегу в своем желтом балахоне, страшный, с открытыми глазами.

— Ах, он заслужил такую кончину своими злодеяниями, — отвечал я. — Однако эта смерть не возвратит мне лучшего из наставников, который пал от его руки. Но скажите: не видел ли кто-либо господина д'Астарака?

В ту самую минуту, когда задал я этот вопрос, я услыхал, как один из людей, метавшихся среди пожарища, испустил отчаянный крик:

— Кровля рушится!

И тогда я с ужасом различил высокую темную фигуру г-на д'Астарака: пробираясь по краю крыши, алхимик кричал громовым голосом:

— Возношусь на крылах огня в пределы божественной жизни!

Едва произнес он эти слова, как кровля рухнула с ужасающим грохотом, и гигантские языки пламени поглотили верного почитателя саламандр.

* * *

Не существует на свете любви, которая устояла бы перед разлукой. Воспоминания об Иахили, поначалу мучительные, мало-помалу смягчились и оставили во мне лишь смутную боль; впрочем, не одна Иахиль была тому причиной.

Господин Блезо все больше старился. Он ушел от дел и поселился в своем деревенском домике, в Монруже, а лавку продал мне на условиях пожизненной ренты. Ставши вместо него полноправным книгопродавцем все с той же вывеской «Под образом св. Екатерины», я поселил у себя своих родителей, ибо харчевня наша с некоторых пор пришла в упадок. Во мне зародилась привязанность к скромному моему заведению, и я старался украсить его получше. По стенам я развесил старые венецианские карты и изречения, снабженные аллегорическими рисунками; спору нет, это придало лавке вид причудливый и старинный, но вместе с тем привлекло к ней истинных друзей знания. Образованность моя не слишком вредила торговле, тем паче что я тщательно ее скрывал. Куда больший вред принесла бы мне моя ученость, будь я не только книготорговцем, но и издателем вроде Марка-Мишеля Рея, то есть будь я вынужден зарабатывать себе на пропитание за счет человеческой глупости!

В своей лавке я держу, как принято выражаться, классических авторов, и этого рода пища в большом ходу на нашей высокоученой улице св. Иакова, чьи древности и примечательные особенности я бы с превеликой охотой описал на досуге. Первый парижский типограф основал здесь свою достославную книгопечатню. Господа Крамуази[85], которых Ги Патен[86] именует королями улицы св. Иакова, издали здесь труды корпорации историографов. Еще до того, как был основан Французский Коллеж[87], королевские чтецы Пьер Данес, Франсуа Ватабль, Рамус выступали здесь с лекциями в сарае, куда доносилась брань носильщиков и прачек. И как не вспомнить Жана де Мена[88], который в небольшом домике на этой же улице сочинил «Роман о Розе».[89]

Я не нарадуюсь на свой дом старинной постройки; он восходит по крайней мере ко временам готическим, как можно заключить по деревянным балкам, которые скрещиваются над узким фасадом так, что верхний этаж выступает над нижним, а кровля с замшелой черепицей нависает над стенами. В каждом этаже всего по одному окошку. Верхнее окно во все времена года одето зеленью, весною перед ним по веревочкам карабкаются вьюнки и настурции. Добрая моя матушка сажает и поливает их.

Это — окно ее комнаты, расположенное над вывеской «Под образом св. Екатерины». С улицы можно увидеть, как старушка читает молитвы по книге, напечатанной большими буквами. Почтенный возраст, благочестие и материнская гордость придают ей внушительную осанку, и, глядя на ее восковое лицо, окаймленное оборками белоснежного чепца, всякий наверняка решит, что это богатая горожанка.

Батюшка к старости также приобрел важные повадки. Он любит свежий воздух и прогулки, и поэтому я поручаю ему относить книги на дом покупателям. Сперва эту обязанность выполнял брат Ангел, но он клянчил милостыню у моих клиентов, уговаривал их прикладываться к реликвиям, воровал у них вино, тискал их служанок и добрую половину книг оставлял в сточных канавах. Я скоро отказался от его услуг. Но славная моя матушка, которую он умел уверить, будто ему ведомы тайные пути в рай, кормит и поит его. Человек он неплохой и в конце концов внушил и мне своего рода привязанность.

Несколько выдающихся людей и немало ученых посещают мою лавку. Великое преимущество моего занятия как раз в том и состоит, что я каждодневно вступаю в общение с людьми достойными. Среди тех, кто нередко заходит ко мне полистать новые книги и запросто побеседовать меж собой, встречаются историографы, столь же ученые, как Тильемон[90], ораторы-проповедники, способные соперничать в красноречии с Боссюэ и даже с Бурдалу[91], комические и трагические пииты, богословы, у которых чистота нравов соединяется с непоколебимой верностью доктрине, почтенные сочинители рыцарских романов, геометры и философы, кои, по примеру г-на Декарта, способны измерить и взвесить миры. Я восторгаюсь ими и упиваюсь их словом. Но ни один, по моему разумению, не может сравниться знаниями и талантом со славным моим учителем, которого я имел несчастье потерять на Лионской дороге; ни один не может похвастаться таким несравненным изяществом мысли, таким кротким и возвышенным нравом, таким удивительным богатством души, вечно распахнутой навстречу людям и струящей аромат подобно установленным в садах мраморным урнам, из которых, не иссякая, струится вода; ни один не способен возвратить мне тот вечный источник знаний и нравственности, из коего посчастливилось мне утолять духовную жажду в дни юности; ни один не обладает даже тенью того обаяния, той мудрости, той силы мысли, которыми блистал г-н Жером Куаньяр. Его я почитаю одним из самых приятных умов, какие когда-либо украшали нашу землю.

Комментарии

«Харчевня королевы Гусиные Лапы» и «Суждения господина "Жерома Куаньяра» были созданы во второй половине 80-х — начале 90-х годов прошлого столетия. Анатоль Франс приближался к своему пятидесятилетию, имея за собой четверть века литературной работы. Романы «Преступление Сильвестра Бонара» и «Таис» принесли ему широкую известность. В течение тринадцати лет (1883—1896) он писал очерки из парижской жизни для журнала «L'Uniyers illustre», в течение семи лет вел отдел литературной критики в газете «Temps» (1886—1893). Сотрудничество в периодической, печати вовлекло Франса в водоворот общественно-политической и литературной жизни.

Эпикуреец-скептик, антиклерикал, поклонник античности, писатель, в начале творческого пути близкий к литературной группе «парнасцев», Анатоль Франс до конца 80-х годов стоял в стороне от передовых общественных движений своего времени.

Общественно-политическая борьба во Франции на рубеже 80-х и 90-х годов разбудила во Франсе писателя-борца, определила его идейную эволюцию влево.