Александр Алтунин - На службе Отечеству

• Название: На службе Отечеству
• Автор: Александр Алтунин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Аннотация издательства:

Герой Советского Союза генерал армии Александр Терентьевич Алтунин прошел по фронтовым дорогам Великой Отечественной войны сотни огненных верст. О своем участии в боях под Смоленском, в Крыму, в Белоруссии, на берегах Вислы и в Германии он рассказал в повествованиях мемуарного характера "Повесть о тревожной молодости" и "Звезды над Вислой", вышедших в Воениздате Они и легли в основу этой книги. Автор дополнил их главами о своей довоенной жизни и о своей службе в Вооруженных Силах в послевоенные годы.

---

Через несколько минут Шелехов уже проверял, надежно ли завязаны узлы, а Гаврилов тем временем придвинул свою койку к раскрытому окну и закрепил на ней один конец самодельного "каната".

Вечера на юге темные, а плотно зашторенные окна не пропускают ни единого лучика света, но туго скрученный жгут из белых простыней должен быть хорошо виден. Погасив свет и подняв маскировочную штору, Гаврилов бросил в чернильную темноту связанные простыни, потом с трудом вскарабкался на подоконник, ухватился за "канат" обеими руками и, перекинув костыли через плечо, лукаво подмигнул нам.

— Лиха беда начало, — шепнул он и скрылся за окном.

За ним друг за другом благополучно спустились остальные лейтенанты. Мы с Шелеховым подняли "канат" и стали терпеливо ожидать возвращения "женихов".

— Я заметил, — сказал, улыбаясь, Шелехов, — что, после того как наши лейтенанты нашли себе подруг, они очень изменились: стали веселыми, бодрыми. По-моему, они по-настоящему влюблены. Кто знает, вдруг это у них на всю жизнь?.. А на фронте легче, когда тебя кто-то ждет. — Старший лейтенант достал из тумбочки конверт и, вытащив из него фотографию, протянул мне: — Взгляни, лейтенант, на частицу сердца моего…

С фотографии глядела на меня улыбающаяся миловидная женщина с мальчиком трех-четырех лет на коленях. Шелехов с глубокой нежностью продолжал:

— Это моя жена и сынишка. Долго ничего не знал об их судьбе. Накануне войны мы жили в Проскурове. Я с первых дней на фронте… Из госпиталя вот написал матери в Ульяновск и неожиданно получил письмо от жены и фотографию. Она с сынишкой благополучно добралась до моих родителей. Помолчав, он закончил: — Великое это дело, лейтенант, пустить на земле корни. Ты и Родину после этого любишь конкретнее. Когда говорят о Родине, я почему-то прежде всего вижу моих близких, особенно сынишку. Смотрю на него, и на душе легче становится: если погибну, в нем продолжится жизнь. Будет жить род Шелеховых!

Раздумывая каждый о своем, мы незаметно задремали. Разбудил меня довольно увесистый камень, упавший мне, к счастью, на грудь. Склонившись над подоконником и услышав внизу тихий свист, быстро опустили простыни. Шелехов уселся на конец койки, за которую они привязаны, а я приготовился принимать возвращающихся товарищей.

Вот из темноты появился ухмыляющийся Гаврилов. Ухватившись за подоконник, он шутливо пробормотал:

— Принимай, куме, гостей из всех волостей.

Очутившись в комнате, он снял с шеи костыли и дернул за простынный жгут. Вскоре, кряхтя, вскарабкался взмокший от чрезмерных усилий Савинов. Простыни снова натянулись, но никто почему-то не появлялся. Гаврилов сердито крикнул вниз:

— Ну что, спать там устроились?

— Не могу, сил нет подняться, — послышался виноватый голос Тиунова.

— Спускайся назад, пусть Нилов попробует, а ты отдохни, — распорядился Гаврилов. — Тоже мне, жених…

Нилов преодолел значительно большее расстояние, чем его предшественник, но добраться до окна не сумел, выдохся.

— Эх, слабаки, слабаки! — сокрушался Гаврилов, не зная, что предпринять. — Вот что значит иметь троечку по физподготовке. Спускайся вниз, пусть снова попробует Тиунов.

Новая попытка Тиунова, а за ним и Нилова, окончилась неудачей.

— Идите, несчастные, к входной двери! — крикнул Гаврилов и заковылял из палаты.

Мы молча последовали за ним. Спустились на первый этаж, разбудили дежурную медсестру и попросили открыть входную дверь.

— Зачем? — удивилась сестра.

— Два наших товарища выпали из окна, — неожиданно ляпнул Гаврилов.

— Как это выпали?! — Сестра испуганно посмотрела на нас. — Разбились?!

— Успокойтесь, — вмешался Шелехов, — с нашими товарищами все в порядке. Они случайно оказались на улице после отбоя и не могут попасть в палату. Сжальтесь над беднягами.

Растерянная, ничего не понимающая дежурная хватает ключи и спешит к входным дверям. Распахнув их, она видит двух целых и невредимых лейтенантов. Возмущенно всплеснув руками, женщина закричала:

— Да что же это деется! Все порядочные люди спят, а вы где-то шляетесь! Ну погодите: завтра все товарищу комиссару доложу. Как фамилии?

— Уважаемая сестрица, — ласково говорит Леня Гаврилов, прыгая на костылях позади разъяренной дежурной, — к чему вам их фамилии? Ну задержались ребята на свежем воздухе. Так свежий воздух им не повредит!..

— Фамилии! — не сдавалась дежурная, мощной грудью оттесняя от двери смущенных лейтенантов.

С обреченным видом виновники переполоха признали свое поражение.

— Лейтенант Нилов из двадцать восьмой палаты.

— Лейтенант Тиунов оттуда же.

Гаврилов долго стыдил своих "сподвижников" за слабую физподготовку, а в заключение презрительно заявил:

— Несчастные слабаки! Не умеете — не беритесь.

На следующий день разразился грандиозный скандал. Комиссар госпиталя вызвал всех нас к себе и, пристально оглядев наши смущенные лица, сердито сказал, обращаясь к Шелехову:

— Ну, вам, как старшему по возрасту и званию, и докладывать о ЧП.

Старший лейтенант замялся. Тогда Гаврилов, решительно шагнув вперед, попросил:

— Товарищ комиссар! Разрешите мне обо всем подробно доложить.

— Докладывайте, лейтенант! — Старший политрук с интересом оглядел горбоносое загорелое лицо Гаврилова.

— Так вот, товарищ комиссар, — откашливаясь, начал Гаврилов, — с одного предприятия нас посетила делегация — женская бригада Клавдии Ведерниковой. Подарки принесли, рассказали о работе. Мы рассказали о себе. В общем, познакомились. Каждую свободную минуту они нас навещали. Словом, полюбили мы, товарищ комиссар. Не знаю, как они, — кивнул Гаврилов на своих товарищей, — а я, как только выйду из госпиталя, женюсь.

Лейтенанты дружно поддержали это заявление, подтвердив, что они тоже имеют самые серьезные намерения.

— Вы в сторону уклоняетесь, — сухо заметил старший политрук. Доложите, почему ваши товарищи оказались вне стен госпиталя?

— Так вот, товарищ комиссар, я и подхожу к этому, — спокойно продолжал Леня Гаврилов. — Бригаде, в которой трудится моя невеста Даша, за ударную работу дали премию. Мы и решили поздравить девушек…

— Кто это "мы"? Докладывайте конкретно.

— Я и лейтенанты Савинов, Нилов и Тиунов. — Гаврилов бросает виноватый взгляд на остальных, словно оправдываясь: ничего, мол, не поделаешь, врать нельзя.

— А почему же дежурная докладывает только о Нилове и Тиунове? удивился комиссар. — Почему вы и Савиноп оказались в палате, а ваши товарищи — на улице?

— Слабая физподготовка подвела, — с нескрываемой досадой ответил Гаврилов, глубоко вздохнув. — Никогда не забуду бывшего своего учителя лейтенанта Колодкина. Гонял он нас до седьмого пота на турнике, брусьях, через "коня", по канату и при этом всегда поучал: "Запомните, курсанты, тот, кто успешно оседлает все эти снаряды, может рассчитывать на успех в любом деле, требующем силы и ловкости". Мои товарищи убедительно подтвердили вчера справедливость слов нашего командира. Им надо было всего-навсего подняться по канату на третий этаж. Да задача оказалась не под силу.

— А вам, выходит, под силу? — недоверчиво спросил комиссар, погладывая на загипсованную ногу лейтенанта.

— А мне вот удалось, — скромно подтвердил Гаврилов.

— Ну вот что, товарищи лейтенанты, — комиссар встает со стула и медленно прохаживается мимо застывших возмутителей спокойствия, благодарите судьбу, что никто из вас не пострадал в ходе вашей "операции по налаживанию культурных связей". Пока ограничусь предупреждением, но, если подобное повторится, будут приняты самые строгие меры. Вам лечиться надо, а не о свиданиях думать. Все, прошу запомнить это предупреждение.

После этого инцидента за нашей палатой был установлен строжайший контроль.

Спустя несколько дней я распрощался с товарищами: меня отправили долечиваться в Сочи.

Город поразил меня не только пышной субтропической растительностью, но и великолепнейшими дворцами-санаториями, в которых разместились госпитали.

Был сентябрь, а в Сочи не ощущалось никаких признаков осени…

Заботливый уход, а главное, чудесная природа и живительный воздух ускорили выздоровление. От раны на руке осталось одно воспоминание, да я головные боли все меньше и меньше давали о себе знать. Я совершал длительные прогулки и чувствовал себя совсем здоровым.

На очередном осмотре пожилой и весьма опытный доктор Никодим Степанович ободряюще сказал:

— Ну вот, молодой человек, можно и повязку снять. Пусть вашу голову ветерком обдует.

— Значит, могу рассчитывать, что теперь пошлете меня на комиссию?

— Через недельку, через недельку, не раньше. — Никодим Степанович похлопывает меня по плечу.