Александр Алтунин - На службе Отечеству

• Название: На службе Отечеству
• Автор: Александр Алтунин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Аннотация издательства:

Герой Советского Союза генерал армии Александр Терентьевич Алтунин прошел по фронтовым дорогам Великой Отечественной войны сотни огненных верст. О своем участии в боях под Смоленском, в Крыму, в Белоруссии, на берегах Вислы и в Германии он рассказал в повествованиях мемуарного характера "Повесть о тревожной молодости" и "Звезды над Вислой", вышедших в Воениздате Они и легли в основу этой книги. Автор дополнил их главами о своей довоенной жизни и о своей службе в Вооруженных Силах в послевоенные годы.

---

— Надо отогнать автоматчиков, — показал я на юг. — Бери Лысова, Браженко и действуй. Мы будем отходить за вами.

Кивнув, Воронов стремительно перебежал, к Лысову, потом они вместе с Браженко скрываются в густом кустарнике.

Пока группа Воронова просачивалась в тыл автоматчикам, фашисты предприняли новую атаку. Мы отвечали расчетливыми одиночными выстрелами. Убедившись, что мы на месте, гитлеровцы выжидающе затихли.

Вот раздались более близкие автоматные очереди, я понял, что группа Воронова начала действовать. Поставив задачу старшему сержанту Поливоде, который с группой минометчиков должен был прикрыть наш маневр, я с артиллеристами и бойцами, несущими раненых, осторожно продвигаюсь на юг. Пройдя два километра, резко поворачиваю на восток, и вскоре наш отряд углубляется в заболоченный лес. Теперь главная опасность — болото. Однако и на этот раз нас выручает Федя, который по одному ему известным приметам легко обходил гибельные участки.

В пути ко мне приблизился Петренко и на ухо шепнул:

— Лейтенант Спирин скончался.

Делаем первый привал. Уточняем свои силы: нас осталось двадцать пять человек. С нежностью рассматриваю своих испытанных товарищей: хладнокровного и молчаливого Воронова, сурового и непреклонного парторга Лысова, неунывающего Сероштана, на теле которого, казалось, не оставалось места, не задетого пулей или осколком, степенного и невозмутимого Поливоду, Браженко, по-прежнему хлопотливого Охрименко, Петренко, Вострикова, Шлевко, уморительного Сусика с неизменным телефонным аппаратом на боку. Рассудительный не по возрасту Федя старается спрятаться за спину Охрименко. А мой ординарец Миша Стогов из-за глубокой ссадины во всю спину вынужден свой вещевой мешок и оружие постоянно держать в руках. От бывшей стрелковой роты уцелела группа бойцов во главе с богатырски сложенным сержантом Соколовым. Из них двое — тяжело ранены в ноги. Они молча лежат на плащ-палатках. Возле них хлопочет заботливый Петренко. В нескольких шагах лежит тело Спирина.

Сержант Соколов с несколькими бойцами вырыл неглубокую могилу, которая сразу наполнилась водой. Все молча столпились вокруг нее, низко склонив головы. Сержант Соколов, бережно поправив плащ-палатку, в которую завернуто тело лейтенанта, печально оглядел бойцов из стрелковой роты.

— Из нашей третьей стрелковой осталось в живых девять человек, сказал он тихим печальным голосом. — Сегодня мы прощаемся с лейтенантом Спириным. Он единственный сын у матери.

И пусть тот, кто останется из нас в живых, сообщит ей о судьбе сына. Адрес ее у меня есть. — Повернув лицо к погибшему, сержант, быстро смахнув набежавшую слезу, с глубокой сердечностью добавил: — Прощай, дорогой наш командир. Пусть смоленская земля будет тебе пухом!

После похорон сержант Соколов нацарапал штыком звание, фамилию, имя и отчество погибшего лейтенанта на своей каске и аккуратно положил ее у изголовья могилы.

Наша сводная рота пополнилась теперь тремя степенными артиллеристами. С интересом разглядываю пестрое вооружение бойцов. У некоторых помимо винтовок трофейные автоматы, что весьма кстати: трофейных патронов нам досталось много. Однако для противотанковой пушки сохранилось всего два снаряда, но пушкари не бросят свою сорокапятку, даже если им придется тащить ее на руках. Ведь мы спешим к Смоленску, а там большая нужда в противотанковой артиллерии. Сероштан и Браженко кроме стрелкового оружия прихватили тяжелый ствол миномета с треногой. Боец, тащивший опорную плиту, погиб в перестрелке. К великой радости Сероштана, артиллеристы, насмотревшись на страдания минометчиков, привязали минометный ствол к станине пушки.

Выбрав место посуше и привалившись к стволам могучих елей, бойцы вытащили из мешков сухари и немецкие консервы и нехотя принялись за еду. Если бы не мой приказ, они и не притронулись бы к нище: настолько были измучены. Мы с Вороновым тоже сидим над раскрытой банкой консервов и с трудом глотаем куски растаявшей от июльской жары тушенки. Не только усталость лишила нас аппетита. Угнетала трагичность положения. Я думал: "Каждый день мы теряем товарищей. Сейчас чудом пробились сквозь вражеский заслон. Люди изнурены. А что дальше?.. Куда идти? Где искать наш батальон? Какова обстановка в районе Смоленска? Идем словно слепые. Есть от чего прийти в отчаяние. Мои шахтеры держатся еще молодцом, а на лицах некоторых бойцов из стрелковой роты написано отчаяние…" Мои размышления прерывает лейтенант Воронов:

— В каком направлении пойдем дальше, командир?

— Судя по названиям населенных пунктов, которые капитан Тонконоженко указал мне для ориентирования, — ответил я, заглядывая в последний лист карты, — наш батальон должен следовать севернее Витебского шоссе на Смоленск. Выходит, и нам нельзя уклоняться от этого маршрута, если не хотим лишиться надежды догнать своих.

— А если наши выйдут на Витебское шоссе?

— Не выйдут, — уверенно возразил я. — Комбат предупредил, чтобы мы не сворачивали на шоссе.

— Понятно, — согласился Воронов. — Значит, будем держаться следующего маршрута… — Воронов перечислил пять или шесть деревень и с досадой воскликнул: — На этом карта у меня обрывается! Через какие пункты пойдем дальше?

— Дальше будем выбирать маршрут исходя из обстановки.

— Надо бы побеседовать с людьми перед выступлением, — неожиданно предложил Воронов.

— Да, — согласился я, — надо рассказать им…

Не успел я закончить свою мысль, как из группы сержанта Соколова послышались возбужденные возгласы.

— А чего ждать, товарищ сержант? — услышал я тонкий, дребезжащий от обиды голосок. — Нас фашисты чуть не прищучили здесь, пока мы похоронами занимались! Дальше еще хуже будет. Немцы, говорят, уже к Москве подбираются…

— Кто это тебе набрехал?! — взревел возмущенный Соколов. — Язык поганый вырвать за такую брехню. Скажи, кто?

— Да… говорят, — неуверенно пропищал тонким голосом высокий худой боец.

— "Говоря-я-ат"! — возмущенно басил Соколов. — Говорят, в Москве кур доят, растудыт твою мать!.. Идем к лейтенанту! — Соколов схватил упирающегося бойца за ворот и поволок, словно родитель провинившегося сынишку.

— В чем дело, товарищ сержант? — поспешил я навстречу. — Что случилось?

— Да вот, товарищ лейтенант, — Соколов выпустил воротник гимнастерки бойца и показал пальцем на провинившегося, — боец Нахалкин…

— Не Нахалкин, а Махалкин…

— Ну, Махалкин, — разозлился Соколов. — Так вот этот Махалкиц подговаривал некоторых отделиться от отряда и пробираться самостоятельно. У-у-у… предатель! — угрожающе покосился на него сержант.

— И никакой я не предатель! — Писклявый голос Махалкина зазвенел на самой высокой ноте. — Я не к немцам уговаривал иттить, а к своим!

— Почему вы хотите отделиться от отряда?

Махалкин исподлобья взглянул на меня и сердито пропищал:

— Потому что такой кучей незаметно проскользнуть к своим не удастся: опять нас где-нибудь прищучат. А поодиночке или по два-три человека мы невидимками проскочим…

Слушая бойца, я убедился в своевременности предложения Воронова побеседовать с людьми. За своих шахтеров я не беспокоился: их и насильно не оттащить друг от друга, хотя задушевная беседа не была бы лишней и для них. А вот для новых бойцов, которых я мало знал, такая беседа была крайне необходима: не у всех еще, как видно, я завоевал доверие. Некоторые, видимо, не уверены, что мы, безусые лейтенанты, сумеем вывести их к своим.

Подав команду всем подойти ко мне, я сказал:

— Товарищи! Сейчас боец Махалкин признался, что он хотел бы отколоться от отряда и пробираться к своим в одиночку или вдвоем-втроем…

— Вот "герой" выискался! — удивленно воскликнул Сероштан.

— Да, — подтвердил я, — нашелся такой среди нас. Я должен предупредить, что мы представляем воинское подразделение Красной Армии, и я — ваш командир. Как во всяком воинском подразделении, невыполнение приказа командира является нарушением воинской присяги, иначе говоря преступлением. Особая обстановка, в которой мы оказались, дает мне право принимать любые меры для пресечения преступления, вплоть до расстрела. Прошу бойца Махалкина учесть это разъяснение. Однако все это я сказал в порядке информации для тех, кто еще плохо знает законы военного времени. Главное же состоит в том, что поодиночке пробиться к своим труднее: любой фашистский патруль может перехватить, да и маршрут дальнейшего следования нам, командирам, известен лучше, чем любому из вас… И не надо, товарищи, паниковать, как это делает боец Махалкин. Мы на своей земле, поэтому смело пойдем по ней, а если фашисты попытаются нас остановить, будем бить их, как били до сих пор, несмотря на их численное превосходство. Ведь мы бойцы Красной Армии!