Александр Алтунин - На службе Отечеству

• Название: На службе Отечеству
• Автор: Александр Алтунин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Аннотация издательства:

Герой Советского Союза генерал армии Александр Терентьевич Алтунин прошел по фронтовым дорогам Великой Отечественной войны сотни огненных верст. О своем участии в боях под Смоленском, в Крыму, в Белоруссии, на берегах Вислы и в Германии он рассказал в повествованиях мемуарного характера "Повесть о тревожной молодости" и "Звезды над Вислой", вышедших в Воениздате Они и легли в основу этой книги. Автор дополнил их главами о своей довоенной жизни и о своей службе в Вооруженных Силах в послевоенные годы.

---

Он трет ему виски, дает нюхать нашатырный спирт. Наконец Сусик вздрагивает, удивленно осматривается. И вдруг слезы двумя светлыми ручейками полились по его щекам. Петренко с важным видом складывает свои снадобья в сумку и, глубокомысленно взглянув на Сусика, что-то говорит по-латыни, а по-русски добавляет:

— Порядок! Очухался!

Я и раньше замечал, что Петренко питает слабость к латыни и старается удивить товарищей медицинскими терминами.

Добряк Охрименко склонился над Сусиком, прикрывает его могучим корпусом от падающих сверху комьев земли, ласково гладит льняные кудряшки, приговаривает:

— Ну, ну, хлопче, все обошлось. Сто рокив жить будешь.

Приказав перенести телефониста в ближайшее укрытие, поручаю пришедшему в себя ординарцу перетащить туда же телефонный аппарат.

Как ни хотелось мне побывать во взводах, чтобы посмотреть, как минометчики выдержали первый в жизни огневой шквал, невольно застываю на месте и с тревогой разглядываю выползшие из леса приземистые фашистские танки, за которыми мелькают фигурки пехотинцев. Трудно передать чувства, охватившие меня при виде ненавистного врага. Выдержим ли мы? "Враг чертовски силен, — нашептывает мне страх, — перед ним никто не устоял. Всю Европу проутюжили его танки!" Подавляя эту мысль, убеждаю себя: "Надо выдержать! Рабство или победа — другого выхода нет". Перед глазами встают Воронов, Сероштан, Лысов, Браженко, Поливода, Ми-шип. Думаю о них с нежностью: "Такие люди не подведут". В памяти оживают давно забытые слова из школьного учебника: "Ляжем костьми, бо мертвые сраму не имут". Да, мертвые позора не знают. Значит, драться надо так, чтоб в живых остаться и чтоб не пал позор на наши головы…

А враг все ближе…

Разрывы черной пеленой закрыли танки. Когда земля осела и дым рассеялся, не смог удержаться от радостного возгласа: три машины подбиты! Над одной еще колышется яркое пламя и тянется шлейф темно-бурого дыма: видно, снаряд угодил в бак с горючим. Но из леса появляются все новые и новые машины и на предельной скорости идут к реке. Несмотря на непрерывный огонь артиллерии, танкам удается переправиться на наш берег. Выбравшись из зарослей, они неудержимо рвутся на позиции боевого охранения. Прижимаясь к танкам, бежит пехота. Если она прорвется на позиции боевого охранения, ему несдобровать. Высоко поднимаю красный флажок.

— По фашистской пехоте — огонь! — кричу и не узнаю своего голоса, настолько он пронзителен и тонок.

Страшную опасность, нависшую над боевым охранением, заметили и командиры взводов. Минометы бьют почти залпом. А у меня сердце замирает: вдруг промажут! Но мины рвутся среди фашистской пехоты. Я не могу удержаться от радостного возгласа:

— Молодцы!

А тем временем открывают огонь стрелковые роты. Сначала доносится дробный перестук нескольких пулеметов. Отмечаю про себя: не все. Невольно вспоминаю тактические занятия: "Не спешите раскрывать систему своего огня. Вводите огневые средства постепенно и лишь в кульминационный момент атаки открывайте огонь из всех имеющихся у вас огневых средств". Видно, командиры стрелковых рот хорошо знают эту истину. Однако пулеметчики явно нервничают: очереди неоправданно длинные, почти беспрерывные. Стреляют, пока не кончается лента. "Так можно все патроны израсходовать за один день", — с беспокойством думаю я и с раздражением отмечаю такую же нерасчетливость у минометчиков.

— Охрименко! — стараясь пересилить шум боя, зову старшину.

— Товарищ старшина! — еще громче кричит мой ординарец Миша Стогов. — К товарищу комроты!

— Слухаю, товарищ лейтенант! — низко склоняясь к земле, но стараясь держать руку у каски, отвечает прибежавший на зов старшина.

— Николай Федорович, — добродушное лицо Охрименко выражает полнейшее внимание и готовность выполнить любой приказ; он прямо-таки жмурится от удовольствия, когда я называю его по имени и отчеству, — передайте командирам взводов: вести огонь максимально экономно, методично и строго прицельно.

— Есть, передать приказ: вести экономно, методично и прицельно! Охрименко вытягивается, но просвистевший над головой осколок заставляет его снова согнуть могучую спину.

Охрименко побежал выполнять приказание, а я обнаруживаю, что дружный огонь стрелков и минометчиков сдул фашистскую пехоту, как ветер сдувает пух с одуванчиков. Пехотинцы отступили к реке. Зато танки проутюжили окопы боевого охранения и двинулись на позиции стрелковых рот. Это вынудило артиллеристов, пушки которых были замаскированы в боевых порядках второй и третьей рот, открыть огонь прямой наводкой. К танкам, которые подорвались на поставленных саперами минах, артиллеристы прибавили еще два. Они стоят, окутанные дымом, сквозь который пробиваются языки пламени. Это, видимо, отрезвило фашистских танкистов. Отстреливаясь, они начали отходить к реке.

Переполненный радостью, выскакиваю из укрытия и кричу:

— Атака танков отбита! Ура артиллеристам!

Хотя заслуга в отражении танковой атаки принадлежала артиллеристам, я чувствовал такую гордость, словно собственными руками наводил орудия. Страх, который внушали танки, улетучился. "Не так страшен черт, как его малюют, — подумал я. — Фашистские танки распрекрасно горят". Но где-то в глубине души все же таилась тревога: "А если артиллеристы не остановят и придется столкнуться с танками лицом к лицу?"

Я слышал от побывавших в боях бойцов и командиров, что пехота вступает в бой с танками и частенько добивается успеха умелым применением связок гранат и бутылок, наполненных бензином. Но одно дело — слушать рассказы, и совсем другое — самому пережить поединок с бронированной машиной. Какие же нужно иметь нервы, чтобы выйти навстречу ей со связкой гранат или с бутылкой, наполненной бензином! Обладаю ли я достаточно крепкими нервами? Невольно усомнился в этом. Стало как-то не по себе. "Если у меня, у командира, такая неуверенность, как же волнуются бойцы!"

Захотелось поскорее обойти расчеты, посмотреть в лица бойцов, может быть, ободрить. Не успел я сделать и нескольких шагов к позициям взвода лейтенанта Воронова, как меня окликнул Охрименко:

— Товарищ командир! Комбат зовет!

Беру трубку, слышу радостный голос Тонконоженко:

— Алтунин! Видал, как мы их расчихвостили? — Он произнес это с такой гордостью, словно собственноручно подбил фашистские танки. — Говорил же я, что артиллерия не пропустит их. Как у тебя? Какие потери?.. При первой возможности переправь раненых на батальонный медпункт. Будь готов: как только фашистская пехота снова пойдет в атаку, ударь по ней в полную мощь. Понял? Пока…

Передав трубку Охрименко, выскакиваю из окопа и бегу в первый взвод. С ходу прыгаю в укрытие и нахожу там только заряжающего Афанасия Сидоренко, человека молчаливого и медлительного. Он лежит, подняв раненую ногу вверх, и тихо постанывает.

Вид убитых и раненых для меня еще непривычен. Сердце болезненно сжимается.

— Потерпи, дружок, — говорю я Сидоренко. — Как только наступит затишье, переправим тебя в батальонный медпункт.

Весь первый взвод я застал у минометов. Расчеты приводили в порядок огневую позицию: одни устанавливали опрокинутые взрывной волной минометы, другие очищали окопы от земли, набросанной разрывами, а лейтенант Воронов проверял наводку. С радостным удивлением смотрю на Сероштана. Мне сказали, что он ранен, что осколок угодил ему в голову.

— Сержант Сероштан! В укрытие! — строго приказываю я, увидев белевший из-под каски бинт. — Раненым здесь не место.

Подбежав ко мне, Сероштан приподнимает каску и, показывая на левое ухо, говорит:

— Товарищ командир роты! Всего лишь половины уха лишился. Глаза видят, руки и ноги действуют, повоюем еще. — И, не сдержав улыбки, добавляет: Должен же я рассчитаться с германцами за свое ухо!

Обрадованный бодрым видом сержанта, с чувством пожимаю ему руку.

Обойдя огневые позиции и убедившись, что минометы в полной боевой готовности, с пристальным вниманием слежу за развитием событий. Новый шквал артиллерийского огня заставил меня нырнуть в окоп. По позициям роты вели огонь не менее двух артиллерийских батарей. Однако бойцы и командиры в глубоких щелях чувствовали себя спокойно. Они теперь убедились, что их труд не пропал даром. Жаль только, не хватило времени укрепить стенки окопов фашинами, поэтому они то и дело осыпались. Меня опять вызвал к телефону комбат:

— Семнадцатый! Видишь пехоту?

— Вижу, — подтвердил я, выглянув из окопа. — Прячется за танками.

— Отсеки пехоту, не дай ей прорваться к переднему краю. Действуй…

На этот раз танки идут зигзагами, чтобы артиллеристы не могли пристреляться. И все-таки две машины загорелись. Когда до стрелковых окопов осталось не больше ста метров, танки увеличили скорость и вытянулись в две колонны: решили проскочить минное поле по старым следам. Тут снова вступили в бой орудия, стоявшие на прямой наводке. Хорошо вижу, как артиллеристы ближайшего ко мне орудия сноровисто посылают снаряд за снарядом в головные танки. Те останавливаются: один закружился на уцелевшей гусенице, другой задымил. Шедшие следом пытаются обойти их справа и слева и наезжают на мины. Остальные проскакивают минное поле и двигаются к позициям стрелковых рот. Следом за ними бежит пехота.