Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)

• Название: Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)
• Автор: Генрик Сенкевич
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993

---

— Ты откуда?

— От княззя.

— Ну что?

— Сегодня ночью выступаю в поход.

— Далеко?

— До Ярмолинец, если будет дорога свободна.

Володыевский посмотрел на Заглобу они поняли друг друга.

— Это к Бару, — пробормотал Заглоба.

— И мы пойдем с тобою.

— Спроси прежде князя, не даст ли он тебе другого поручения.

— Пойдем вместе. Мне, кстати, надо спросить еще кой о чем.

— И мы с вами, — сказал Заглоба.

Они вышли. Квартира князя была довольно далеко, на другом конце лагеря Они застали в передней множество офицеров разных полков; войска отовсюду стекались к Чолганскому Камню, и все предлагали князю свои услуги. Володыевский и Подбипента долго ждали, прежде чем им удалось предстать перед князем, но зато последний сразу же позволил им и ехать, и послать нескольких драгун, которые должны были под видом беглецов втереться в отряд Богуна и выведать все о княжне. Обратясь к Володыевскому, князь прибавил:

— Я нарочно придумываю для Скшетуского разные поручения, потому что вижу, как гложет его горе, и мне несказанно жаль его. Говорил он вам что-нибудь о ней?

— Очень мало. Он в первую минуту хотел было броситься разыскивать ее между казаками, но вспомнил, что теперь готовятся к бою все полки и что мы должны служить родине, которую надо спасать прежде всего. Поэтому он и не был у вашей светлости. Один только Бог знает, что творится в его душе.

— Тяжело испытывает его Господь! Берегите же его; я вижу, что вы верный друг ему.

Володыевский низко поклонился и вышел, потому что в эту минуту к князю вошел киевский воевода с Денгофом, сокольским старостой, со стобницким старостой и другими.

— Ну что? — спросил их Скшетуский.

— Еду с тобой; только сначала зайду в свой полк: мне надо послать несколько казаков.

— Пойдем вместе.

Они вышли вместе с Заглобой, Подбипентой и старым Зацвипиховским, который тоже шел в свой полк.

Недалеко от палаток драгунского полка Володыевского они встретили Лаща с несколькими шляхтичами. Те были совершенно пьяны. Увидив их, Заглоба вздохнул. Он подружился с коронным стражником еще под Константиновой, потому что в некотором отношении они были похожи друг на друга как две капли воды Лащ был храбрый рыцарь, гроза басурман, но в то же время — известный гуляка и игрок, который все свободное время проводил в обществе таких людей, как Заглоба, пил до бесчувствия и любил слушать шутки и остроты. Это был ужасный забияка, который производил столько беспорядков и столько раз нарушал дисциплину, что в другом государстве он давно был бы уже повешен; на нем тяготел уже не один приговор, но это ничуть не беспокоило его, а теперь, в военное время, он и совсем забыл о них. Он присоединился к княжескому войску еще под Россоловцами и оказал немало услуг под Константиновом; но со времени прихода войска в Збаражи для отдыха он стал невыносим своими выходками. В свою очередь, никто не мог бы определить, сколько Заглоба выпил у него вина, и описать все небылицы, которые последний наговорил Лащу, к его великому удовольствию. Но весть о взятии Бара так опечалила Заглобу, что он сделался мрачным и больше уж не посещал стражника. Лащ даже думал, что этот весельчак уехал куда-нибудь из лагеря. Однажды он неожиданно увидел его перед собой.

— Ну, как же вы поживаете? — обратился он к Заглобе. — Отчего не заходите ко мне? Что поделываете?

— Сопутствую Скшетускому, — мрачно ответил Заглоба.

Стражник не любил Скшетуского за его серьезность и называл его "умником", но знал отлично об его несчастии, так как присутствовал на пиру в Збараже, когда пришла весть, что Бар взят. Но так как от природы он был человек необузданный, а к тому же и вечно пьяный, то отнесся без уважения к чужому горю и, схватив Скшетуского за пуговицу жупана, спросил у него:

— Вы все еще плачете по барышне? А красивая она была?

— Пустите меня, — сказал Скшетуский.

— Постойте.

— Я иду по делам службы, мне некогда говорить с вами.

— Постойте! — повторил Лащ с упрямством пьяного. — Это вам по делам службы, а не мне, мне тут никто не может приказывать.

Потом, понизив голос, повторил опять:

— А что, она была красива?

Скшетуский сдвинул брови и сказал:

— Я бы вам советовал лучше не касаться раны.

— Чего не касаться? Не бойтесь, если она была красива, то наверняка осталась в живых.

Лицо Скшетуского покрылось смертельной бледностью, но он сдержал себя и только сказал:

— Не доводите меня до того, чтобы я забыл, с кем говорю…

Лащ вытаращил глаза:

— Что? Вы мне грозите? Вы мне? Из-за какой-то девчонки?

— Ступайте своей дорогой! — крикнул, трясясь от злости, старый Зацвилиховский.

— Ах вы молокососы, трусы! — кричал стражник. — Господа, за сабли! — И, обнажив свою, он бросился на Скшетуского, но в то же мгновение в руках последнего сверкнуло оружие и выбило из рук стражника саблю, которая пролетела в воздухе, как птица, а сам он со всего размаха упал, как сноп, на землю.

Скшетуский не добивал его. Он стоял бледный как полотно, поражённый случившимся. Поднялся шум. С одной стороны подскочили солдаты стражника, а с другой, как пчелы из улья, драгуны Володыевского. Раздались крики: "Бей их, бей!" Прибежали на этот шум и другие, не зная, в чем дело. Зазвенели сабли, и драка каждую минуту грозила перейти в общее побоище. Но к счастью, товарищи Лаща, видя, что все больше и больше прибывает солдат Вишневецкого, протрезвились со страха и, подхватив стражника, ушли.

И с уверенностью можно было бы сказать, что если бы Лащ имел дело с менее дисциплинированным войском, то его изрубили бы в куски; но старый Зацвилиховский, опомнившись, крикнул: "Стой!" И в ту же минуту сабли были спрятаны в ножны. Весть об этой драке разлетелась по всему лагерю и дошла до сведения князя. Кушель, видевший все это, вбежал в комнату, где князь советовался с киевским воеводой, стобницким старостой и Денгофом, и крикнул:

— Ваша светлость, солдаты дерутся саблями!

В ту же минуту в комнату влетел, как бомба, и коронный стражник — бледный и потерявший голову от бешенства.

— Ваша светлость, я требую справедливости! — кричал он. — В этом лагере, точно у Хмельницкого, не принимают во внимание ни происхождения, ни звания и рубят саблями коронных сановников. Если вы не окажете справедливости и не прикажете казнить обидчика, то я сам расправлюсь с ним!

— Что случилось? Кто вас обидел? — спросил князь, вскочив из-за стола.

— Ваш офицер — Скшетуский!

На лице князя выразилось неподдельное изумление.

— Скшетуский?

Вдруг двери распахнулись и в комнату вошел Зацвилиховский.

— Ваша светлость, я был свидетелем! — сказал он.

— Я пришел сюда не для отчета, а требовать удовлетворения! — кричал Лащ.

Князь повернулся к нему и пристально посмотрел ему в глаза.

— Тише, тише! — сказал он негромко, но с ударением, и в его взгляде и сдержанном голосе было что-то до того грозное, что стражник, хотя известный своей дерзостью, внезапно умолк, точно потерял дар слова, а окружающие его даже побледнели.

— Говорите! — обратился князь к Зацвилиховскому.

Зацвилиховский рассказал, как было дело, как неблагородно издевался Лащ над горем и чувствами Скшетуского и как набросился на последнего с саблей; какую сдержанность, удивительную для его лет, выказал Скшетуский, который только тогда вспылил, когда противник поднял на него оружие. Старик закончил свою речь следующими словами:

— Ваша светлость знает, что я, прожив семьдесят лет, никогда не осквернял свои уста ложью, не оскверню их и теперь и могу под присягой подтвердить свое показание.

Князь ценил слова Зацвилиховского на вес золота, к тому же хорошо знал Лаща; однако он ничего сразу не ответил, а только взял перо и начал писать; окончив, он обратился к стражнику и сказал:

— Справедливость вам будет оказана.

Стражник открыл было рот и хотел что-то сказать, но слова не шли с его губ, он поклонился и гордо вышел из комнаты.

— Жагельский, — сказал князь, — отдай это письмо Скшетускому.

Володыевский. не отходивший от Скшетуского, испугался, увидев входящего княжеского слугу; он был уверен, что сейчас же надо будет явиться к князю; но слуга, оставив письмо и не говоря ни слова, вышел. Скшетуский, прочитав письмо, передал его приятелю.

— Читай! — сказал он.

Володыевский, прочитав письмо, вскрикнул:

— Назначение поручиком! — и, обняв Скшетуского за шею, поцеловал его в обе щеки.

Полный чин поручика гусарского полка был очень крупным военным чином. Ротмистром полка, в котором Служил Скшетуский, был сам князь, а номинальным поручиком — Суфчинский из Сенчи, человек уже старый и оставивший деятельную службу.

Скшетуский de facto давно уже исполнял эту должность, что, впрочем, часто случалось в полках, в которых два первых чина служили только почетным титулом. Ротмистром королевского полка был сам король, примасовского — примас, а поручиками обоих этих полков считались высшие придворные и сановники; в действительности обязанности эти исполнялись так называемыми наместниками, называвшимися поручиками, или полковниками. Таким поручиком, или полковником, был и Скшетуский. Но между фактическим исполнением обязанностей, между номинальным и действительным званием была, однако, большая разница. Теперь же Скшетуский, благодаря этому назначению, сделался одним из первых офицеров князя, воеводы русского.