Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)

• Название: Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)
• Автор: Генрик Сенкевич
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993

---

Девушка скрестила руки.

— Пресвятая Богородица! Сделай так, чтобы первое лицо, которое я увижу в дверях, было лицом защитника и друга.

Вскоре до слуха ее донеслись сквозь тяжелую занавесь звуки теорбана, а чей-то голос напевал знакомую ей песню:

       Ой, теи любости
       Гирше от слабости!
       Слабость перебуду —
       Здоров же я буду,
       Вирнова коханя
       По вик не забуду.

Княжна приподнялась на постели, но по мере того как она прислушивалась, ужас все сильнее и сильнее овладевал ею; глаза ее широко открылись, наконец она дико вскрикнула и замертво упала на подушки.

Она узнала голос Богуна

Крик ее, очевидно, был услышан за стенами светлицы; тяжелая занавесь приподнялась, и сам Богун появился на пороге.

Княжна закрыла лицо руками, а ее бледные, трясущиеся губы повторяли, как в бреду:

— Матерь Божия! Иисусе Христе!

А между тем вид того, кто так поразил ее, мог бы обрадовать не одну девушку. Он весь сиял. Брильянтовые застежки его жупана блестели, как звезды на небе, нож и сабля сверкали драгоценными каменьями, а жупан из серебряной парчи и красный контуш придавали еще более красоты его смуглому лицу. Перед нею стоял чернобровый красавец, самый красивый из всех украинских молодцов. Но глаза его, горевшие, как две звезды, были печальны и подернуты туманом; он покорно и робко смотрел на нее и, видя, что выражение страха не исчезает с ее лица, сказал ей тихим, печальным голосом:

— Не бойся, княжна!

— Где а где? спросила она его со слезами.

— В безопасном месте, далеко от войны. Не бойся, душа моя. Я привез тебя сюда из Бара, чтобы с тобой ничего не случилось. В Баре казаки никого не пощадили, только ты одна осталась жива.

— Что же ты здесь делаешь? Зачем ты преследуешь меня?

— Я тебя преследую? Боже милостивый! — воскликнул Богун, всплеснув руками и кивая головой, как человек, испытавший величайшую несправедливость.

— Я боюсь тебя

— Чего же ты боишься? Если прикажешь, я не отойду даже от дверей: я твой раб. Буду сидеть на пороге и смотреть в твои глаза. Я не желаю тебе зла; за что же ты ненавидишь меня? В Баре ты ударила себя ножом, когда увидела меня, а ведь ты давно знаешь меня, знаешь также, что я пришел спасать тебя. Ведь я же не чужой тебе, княжна, а сердечный и верный друг — зачем же ты ударила себя ножом?

Бледные щеки княжны покрылись ярким румянцем.

— Лучше смерть, чем позор, — сказала она, — и клянусь, что если ты оскорбишь меня, то я убью себя, хотя бы из-за этого погибла и моя душа.

Глаза девушки сверкнули огнем; Богун видел, что нельзя шутить с этой княжеской кровью, и понял, что она приведет в исполнение свою угрозу и во второй раз уже хорошо направит нож.

Он ничего не ответил, только сделал несколько шагов к окну и, сев на скамью, покрытую золотой парчой, свесил на грудь голову.

Несколько минут продолжалось молчание

— Будь спокойна. — сказал он, — пока я трезв и пока водка не отуманила моей головы, ты для меня святыня. А с тех пор, как я отыскал тебя в Баре, я перестал лить; до этого я пил, чтобы залить свое горе. Что ж было делать! А теперь я и в рот не возьму.

Княжна молчала.

— Посмотрю на тебя, — продолжал он. — полюбуюсь твоим девичьим личиком и уйду.

— Дай мне свободу! — просила девушка.

— Разве ты в неволе? Ты здесь госпожа. Да и куда же ты пойдешь? Курцевичи погибли, огонь истребил все города и села; князя в Лубнах нет. Он пошел на Хмельницкого, а Хмельницкий — на него. Всюду война, всюду льется кровь, всюду казаки, ордынцы, татары и солдаты. Кто же защитит и пожалеет тебя, как не я.

Княжна возвела к небу глаза вспомнив, что есть еще на свете некто, кто защитил и пожалел бы ее, но не решилась произнести его имя, чтобы не раздражать еще больше этого грозного льва. Глубокая скорбь сжала ее сердце: жив ли еще тот, по ком так тоскует ее душа? В Баре она узнала, что он жив и что имя его связано с вестью о победах грозного князя. Но с тех пор прошло уже много дней и ночей, могло произойти много битв, и Бог знает, что может еще случиться с ним. Вести о Скшетуском могли доходить теперь до нее только через Богуна, которого она не хотела и не смела расспрашивать.

Голова ее снова упала на подушки.

— Неужели я останусь здесь твоей пленницей? — простонала она. — Что я тебе сделала что ты ходишь за мной, как несчастье?

Богун поднял голову и начал говорить, но тихо-тихо, так что его едва было слышно:

— Что ты мне сделала — не знаю, но знаю только, что если я приношу тебе несчастье, то и ты мне — тоже. Если бы я не любил тебя, то был бы волен теперь, как ветер в поле; душа моя была бы теперь свободна, и я прославился бы так, как сам Канашевич Сагайдачный. Это твое лицо и твои глаза мое несчастье Мне не мила теперь ни казацкая воля, ни слава. Однажды я взял галеру с красавицами девушками, которых везли султану, но ни одна не покорила моего сердца. Ими поиграли только казаки, а потом я велел привязать им на шею камни да пустить их в воду. Я никого не боялся и ни о чем не заботился — ходил на войну, брал добычу, а здесь в стели я жил, как князь. А теперь что? Сижу здесь и, как раб, молю у тебя хоть одного доброго слова, но не могу вымолить его. Не слышал я его даже и тогда, когда твои тетка и братья сватали тебя за меня. О, если бы ты была ко мне иной, то не было бы всего того, что случилось: не убил бы я тогда твоих родных, не братался бы я с мужиками и бунтовщиками Но из-за тебя я потерял разум. Ты повела бы меня, куда захотела, — я отдал бы тебе всю свою кровь и душу. А теперь я весь залит шляхетской кровью. Прежде я бил только татар, а тебе привозил добычу, чтобы ты ходила в золоте и бархате, как херувим Божий. Отчего ты не любила меня тогда? Ох, как болит мое сердце! Я не могу жить ни с тобой, ни без тебя, ни вдали, ни вблизи, ни на горе, ни в долине, голубка моя, сердце мое! Ну прости меня, что я так. по-казацки; с огнем и саблей, пришел за тобой в Разлоги, но я обезумел от гнева на князей, а дорогой пил еще водку. А потом-, когда ты убежала, я выл, как собака, раны мои болели, и я не мог даже есть, только молил смерть взять меня; теперь ты хочешь, чтобы я отпустил тебя, снова потерял тебя — мою голубку, мое сердечко!

Богун прервал речь, голос его замер и стал похожим на стон, а лицо Елены то вспыхивало, то бледнело. Чек" больше было безграничной любви в словах Богуна, тем глубже открывалась пред нею пропасть, без дна и без надежды на спасение.

А казак, немного оправившись, продолжал:

— Проси чего хочешь! Вот смотри, как убрана эта изба, — это все мое, добыча из Бара, которую я привез для тебя. Проси чего хочешь: золота, дорогих платьев, драгоценностей, рабов. Я богат, у меня много своего добра, да и Хмельницкий и Кривонос не пожалеют для меня добра. Ты будешь жить, как княгиня Вишневецкая; я приобрету замки и подарю тебе пол-Украины; я хотя не шляхтич но бунчужный атаман, у меня десять тысяч казаков, больше даже, чем у князя Еремы. Проси чего хочешь, только не убегай от меня только останься со мной и полюби меня, моя голубка!

Княжна приподнялась с подушек: ее бледное, прелестное и кроткое личико выражало такую несокрушимую волю, гордость и силу, что эта голубка была похожа скорей на орлицу.

— Если ты ждешь моего ответа, — сказала она, — то знай, что если бы мне пришлось простонать у тебя в неволе хоть всю жизнь, то никогда, никогда я не полюблю тебя!

Богун несколько минут, казалось, боролся сам с собой.

— Не говори мне таких вещей, — сказал он хриплым голосом.

— А ты не говори мне о своей любви, потому что она меня оскорбляет. Я не для тебя.

Казак встал.

— А для кого же ты, княжна Курцевич? Чья бы ты была в Баре, если б не я?

— Кто спас мне жизнь для неволи и позора, тот не друг мне, а враг.

— И ты думаешь, что мужики не убили бы тебя?

— Меня убил бы мой нож, но ты вырвал его у меня.

— И "е отдам его: ты должна быть моей, — вырвалось у казака.

— Никогда, лучше смерть!

— Должна и будешь!

— Никогда!

— Ну если бы ты не была ранена, то после того, что ты сказала, я сегодня же послал бы в Рашков и велел бы привести монаха, а завтра был бы уже твоим мужем. Тогда что? Не любить мужа и не приголубить его — грех. Ой ты, благородная княжна, тебя оскорбляет любовь казака? А кто же ты теперь, что я для тебя мужик? Где твои замки, бояре и войска? Что же ты сердишься и обижаешься? Я взял тебя на войне, и ты пленница. О, если бы я был мужиком, а не рыцарем, я постегал бы тебя по белым плечам нагайкой, научил бы уму-разуму и потешился бы твоей красотой и без попа.

— Ангелы небесные, спасите меня! — прошептала княжна.

— Я знаю, почему моя любовь оскорбляет тебя, почему ты противишься мне! — продолжал он. — Ты для другого бережешь свой девичий стыд, но пока я жив, этому не бывать! Шляхтич, голыш, хитрый лях! Только посмотрел, повертел в танце — и взял всю, а ты, казак, терпи и бейся лбом об стену! Но я достану его и сдеру с него шкуру. Знай, что Хмельницкий идет на ляхов, я тоже иду с ним и разыщу твоего голубчика хоть под землей, а когда вернусь, то принесу, как гостинец, его вражью голову и брошу ее тебе под ноги.