Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)

• Название: Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)
• Автор: Генрик Сенкевич
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993

---

— Так это князь Доминик дал им такой приказ?

— Да, они даже показывали мне его письмо.

Иеремия оперся локтями на стол и закрыл лицо ладонями.

— Это превышает человеческие силы, — сказал он наконец. — Неужели я один должен трудиться и вместо помощи получать оскорбления! Я мог уйти к Сандомиру и там спокойно сидеть в своих имениях, но я не сделал этого из-за любви к отчизне. Вот мне награда за мои труды, разорение имущества и кровь…

Хотя князь говорил спокойно, но в голосе его слышалась сильная горечь и скорбь. Старые полковники, ветераны Тутивля, Старца и Кумейков, и молодые победители последней войны смотрели на него с невыразимой печалью, понимая, какую тяжелую борьбу с самим собою выдерживает этот железный человек и как страшно должна страдать его гордость при этом известии. Он, князь Бошей милостью, воевода русский, сенатор Польши, должен уступать какому-то Хмельницкому и Кривоносу; он, почти монарх, недавно еще принимавший чужестранных послов, должен отказаться теперь от славы и запереться в каком-то замке, ожидая результатов войны, которую будут вести другие, или же унизительных переговоров. Он, созданный для великих дел и чувствовавший себя в силах совершить их, должен был признать себя бессильным… Лицо его выражало страдание. Он похудел, глаза его ввалились, черные волосы начали седеть. Но вместе с тем лицо его выражало величавое и трагическое спокойствие: гордость не позволяла ему обнаруживать своих страданий.

— Ну пусть будет так! — сказал он. — Мы покажем неблагодарной отчизне, что не только умеем воевать, но и погибать за нее. Разумеется, я предпочел бы смерть в какой-нибудь другой войне, чем с этой чернью, но что ж делать!

— Не говорите, князь, о смерти! — перебил его воевода киевский. — Ведь неизвестно, что кому Бог предназначил; может быть, до нее очень далеко. Я уважаю ваш рыцарский дух и военный гений, но не могу обвинять ни короля, ни канцлера, ни главнокомандующего в том, что они стараются прекратить эту внутреннюю войну уступками; в ней ведь проливается братская кровь, и кто же воспользуется нашими раздорами, как не внешний враг?

Князь долго смотрел на воеводу и наконец сказал; — Окажите милость побежденным, они ее примут с благодарностью и будут помнить; а победители будут презирать вас. О, если бы никто никогда не притеснял этого народа! Но раз разгорелся бунт, значит, его нужно гасить не перемирием, а кровью. Иначе позор и гибель нам всем!

— Мы скорей погибнем, если будем вести войну каждый отдельно, — ответил воевода.

— Это значит, что вы не пойдете дальше со мною?

— Милостивый князь! Бог свидетель, что я делаю это не из недоброжелательства к вам, но оттого, что совесть не позволяет мне вести моих людей на верную смерть, потому что кровь их дорога мне и пригодится еще отчизне.

— А вы, старые товарищи, не оставите меня? — обратился князь к своим офицерам.

При этих словах все офицеры бросились к нему и начали целовать его одежду и обнимать колени.

— Мы с тобою! До последнего дыхания, до последней капли крови! — восклицали они. — Веди нас! Веди! Мы даром будем служить тебе.

— Позвольте, князь, и мне умереть с вами! — сказал, краснея, как девочка, молодой Аксак.

Видя все это, даже воевода киевский был тронут, а князь переходил от одного к другому, каждого обнимал и благодарил. Одушевление овладело всеми, и старыми и молодыми: глаза их сверкали, руки сжимали сабли.

— С вами жить, с вами и умереть! — говорил князь.

— Победим! — восклицали офицеры. — На Кривоноса! Под Полонное! Кто хочет оставить нас, пусть уходит. Обойдемся и без его помощи. Мы не хотим делиться ни славой, ни смертью.

— Господа! — сказал князь. — Прежде чем идти на Кривоноса, нам нужно отдохнуть и подкрепить наши силы. Вот уже третий месяц, как мы не слезаем с лошадей. От постоянных трудов и перемен погоды на нас остались только кожа да кости, лошадей у нас нет. Пойдем теперь в Збараж, там мы оправимся и отдохнем, быть может, соберем еще немного войска и с новыми силами пойдем в огонь.

— Когда, князь, прикажете выступить? — спросил старый Зацвилиховский.

— Безотлагательно, мой храбрый воин. А вы куда пойдете? — спросил князь, обращаясь к воеводе.

— Под Глиняны; я слыхал, там собираются войска.

— Тогда мы вас проводим в спокойные места.

Воевода ничего не ответил, но это пришлось ему не по вкусу. Он оставлял князя, а тот еще заботился о нем и хотел его. провожать. Была ли это насмешка со стороны князя? Он не знал, но все-таки не хотел отказаться от своего намерения; княжеские офицеры смотрели на него недружелюбно, и если бы это было не в войске Вишневецкого, то против него, наверное, поднялось бы возмущение.

Воевода поклонился и ушел, офицеры тоже разошлись к своим отрядам, чтобы приготовиться к походу. С князем остался только Скшетуский.

— Ну а какие солдаты в этих полках?

— Отличные! Драгуны обучены по-немецки, а в гвардейской пехоте — все ветераны Тридцатилетней войны, так что, когда я их увидал, то подумал, что это римские гладиаторы.

— Много их там?

— Два полка с драгунами; всего три тысячи человек

— Жаль, жаль, многое можно было бы сделать с такой помощью, — и на лице князя снова появилось выражение страдания. — Да, это большое несчастье, что выбрали таких вождей во время бедствий! Острог был бы хорош, если бы мог прекратить войну своим красноречием и латынью. Конецпольский хотя и храбр, но молод и неопытен, а хуже всех — Заславский. Я давно знаю его как человека малодушного и недальновидного. Он любит сидеть за чаркой вина, а не предводительствовать войском… Я не высказываю этого громко, так как не хочу, чтобы подумали, что во мне говорит зависть, но я предвижу страшные бедствия. И в руках таких людей вся власть. Что станется с отчизной? Я не могу без страха и подумать об этом и прошу у Бога смерти; я сильно измучен и недолго уже проживу. Душа рвется к войне, но физических сил больше нет.

— Милостивый князь, вы должны беречь здоровье для блага отчизны; а труды, видно, очень надорвали его.

— Нет, отчизна думает не так; иначе не оставили бы меня в стороне и не вырывали бы сабли из рук.

— Если Бог даст, что корону получит королевич Карл, то он будет знать, кого отличить и кого покарать; а пока вы достаточно сильны, чтобы не обращать внимания на них

— Я и пойду своей дорогой.

Может быть, князь не замечал, что и он сам, подобно другим, руководствовался собственной волей и политикой; но он сознавал, что спасает честь Польши, и ни за что не отказался бы от своей деятельности.

Опять наступило молчание, прерываемое на этот раз ржанием лошадей и звуками военных труб. Отряды готовились к походу. Князь, очнувшись от задумчивости, тряхнул головой, как будто желая сбросить мрачные мысли, и сказал:

— А дорогой было все спокойно?

— В мшинецких лесах я встретил ватагу мужиков, человек двести, и уничтожил ее.

— Хорошо. А пленных взял? Теперь это очень важно.

— Взял, но…

— Но велел их повесить, так?

— Нет, ваша светлость, я отпустил их на волю.

Иеремия с удивлением взглянул на Скшетуского.

— Что? И вы уже принадлежите к партии мира? Что это значит?

— Ваша светлость, я привез известия. Между мужиками был переодетый шляхтич, он остался жив, и я привез его сюда, а остальных отпустил, так как Бог послал мне радость; я охотно подчинюсь наказанию. Этот шляхтич — Заглоба, который привез мне весть о княжне Елене.

Князь подошел к Скшетускому и быстро спросил:

— Жива она, здорова?

— Да, слава Богу!

— Где же она?

— В Баре.

— Это хорошая крепость! Ах ты, мой милый! — и князь, взяв Скшетуского за голову, поцеловал его. — И я радуюсь твоему счастью, потому что люблю тебя, как сына.

Поручик поцеловал руку князя, и хотя давно уже готов был отдать за него жизнь, но теперь еще сильнее почувствовал, что пойдет за него хоть в огонь.

— Ну теперь я не удивляюсь, что ты отпустил мужиков; за это ты не будешь наказан. Однако молодец этот шляхтич, если он сумел провести ее из Заднепровья в Бар! И слава Богу! Это для меня большое утешение в эти тяжелые времена. Позови сюда этого Заглобу.

Поручик поспешно пошел к дверям, которые вдруг раскрылись, а в них показался Вершул, который был послан с татарами на рекогносцировку.

— Милостивый князь! Кривонос взял Полонное и перебил десять тысяч человек, — сказал он, запыхавшись.

Офицеры окружили Вершула; прилетел даже воевода. Князь стоял пораженный; он не ожидал таких вестей.

— Не может быть! Там заперлись одни только русские.

— Из целого города не осталось в живых ни души.

— Слышите? — обратился князь к воеводе. — Вот и ведите переговоры с врагом, который не щадит даже своих

— Собачьи сыны! Если так, черт их побери, я иду с вами, князь.