Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

• Название: Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)
• Автор: Генрик Сенкевич
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993

---

Теперь, когда приходилось решать, оставаться ли в Чигирине и идти под нож черни, или ехать с Богуном, пан Заглоба избрал это последнее.

— Если ты уж в таком отчаянном состоянии, — сказал он, — то и я поеду с тобой. Авось, пригожусь для чего-нибудь в дороге… ну, удержу, например, от какой-нибудь глупости. Мы с тобой сроднились, словно пуговица с петлей; раньше я и не замечал этого.

Богун не отвечал ничего.

Через полчаса солдаты стояли в походном порядке. Богун выехал вперед, за ним пан Заглоба. Двинулись в путь. Народ, толпившийся на рынке, исподлобья посматривал на них и перешептывался между собою.

Богун ехал молча, мрачный и таинственный, как ночь. Солдаты не спрашивали, куда их ведут. За ним они готовы были идти куда угодно, хоть на край света.

Переправившись через Днепр, отряд выехал на лубенскую дорогу. Кони шли рысью, поднимая облака пыли. День стоял томительно жаркий. Богун опередил всех; пан Заглоба поравнялся с ним в надежде завести разговор.

Лицо молодого атамана было спокойно, хотя искажено невыносимой болью.

— Экая жара, — сказал пан Заглоба, — и в холстинном кителе терпения никакого нет. Богун, а Богун!

Атаман взглянул на него своими глубокими, черными глазами, как человек, пробужденный от сна.

— Смотри, сынок, — продолжал пан Заглоба, — как бы меланхолия из желудка, где она постоянно находится, не ударила тебе в голову. С ума сойдешь, чего доброго. Я не ожидал от тебя такой любовной прыти. Должно быть, ты родился в мае. Май — месяц Венеры, месяц любви, и люди, рожденные в мае, всегда питают большое пристрастие к женщинам. Однако всегда выигрывает тот, кто вовремя себя обуздает, и поэтому я советую тебе местью дело не решать. На Курцевичей ты можешь обижаться совершенно основательно, но разве нет других девушек на свете?

— Одна она, кукушечка, одна на свете! — прошептал Богун, отвечая скорее на свои мысли, чем на слова Заглобы.

— Хоть бы и так, но раз она с другим кукует, тебе тут делать нечего. Правду говорят, что сердце — волонтер, служит под тем знаком, под каким ему угодно. Заметь при этом, что в жилах девушки течет знатная кровь. Курцевичи ведут свой род от владетельных князей… Высок этот порог!

— К черту все ваши пороги, ваши пергамента! — тут атаман с силою ударил по рукояти сабли. — Вот мой род! Он и мое право, и мой пергамент, мой единственный друг! О, изменники! О, проклятая кровь! Хорош был я, другом и братом считался, в Крым с ними ходил добро турецкое брать, добычей делился. Ласкали и сыном называли, и девушку обещали, а теперь что? Пришел шляхтич, и сынка, друга-то, вон, вон… душу вынули, сердце измучили… дочку другому, а ты хоть землю грызи, ты, казак, терпи, терпи…

Голос Богуна дрогнул; он стиснул зубы и сильно ударил себя в грудь.

Наступило молчание. Атаман тяжело дышал. Боль и гнев попеременно терзали дикую, не знающую удержу казацкую душу. Заглоба ждал, пока он исстрадается и успокоится.

— Что же ты хочешь делать, бедняга? Как поступишь?

— Я казак… по-казацки!

— Гм, я уж знаю, что это такое будет. Ну, да это в сторону. Я тебе скажу только одно, что здесь владение Вишневецких, и до Лубен рукой подать. Пан Скшетуский писал княгине, чтоб она с племянницей ехала туда, значит, они под княжеской опекой, а князь, сам знаешь, шутить не любит…

— И хан шутить не любит, а я к нему прямо в пасть влезал.

— Так что же, шальная голова, ты хочешь князю войну объявить, что ли?

— Хмельницкий и на гетманов пошел войною. Что мне ваш князь?

Пан Заглоба взволновался.

— Тьфу! Дьявол бы тебя побрал! Да ведь это чем пахнет? Ведь на виселицу попадешь. Курцевичи тоже обороняться будут.

— Так что ж? Или мне погибать, или им. Я душу бы отдал за них, за Курцевичей; они были мне братьями, а старая княгиня матерью… я им в глаза, как собака, смотрел. А когда Василия татары схватили, кто пошел в Крым, кто отбил его? Я… Я служил им, как раб, потому что думал выслужить девушку. А они за то продали меня, как раба, на злую долю, на несчастье… Выгнали вон… Ну, я и пойду, только прежде поклонюсь им, за их хлеб-соль по-казацки заплачу и пойду… Я свою дорогу знаю.

— Куда пойдешь-то, как с князем поссоришься? К Хмелю в обоз?

— Если б мне отдали ту девушку, я бы был вам, ляхам, другом, душу положил бы за вас. И взял бы я своих солдат и других скликнул бы, да на Хмеля и родных братьев ударил и копытами конскими растоптал бы их. А потребовал бы я награды? Нет! Взял бы зазнобу и умчался за Днепр, в Божью степь, на дикие луга, на тихие воды… мне этого было бы достаточно… а теперь…

— А теперь ты взбесился.

Атаман ничего не ответил, ударил нагайкой коня и ускакал вперед, а пан Заглоба начал размышлять о том, в какую скверную историю он впутался. Не подлежало сомнению, что Богун намеревался напасть на Курцевичей, выместить свою обиду и силою захватить девушку. И в таком-то деле пан Заглоба должен помогать ему! На Украине такие случаи бывали часто и иногда проходили безнаказанно. Правда, если виновник насилия не был шляхтичем, дело становилось более опасным, однако наказать казака не так-то легко: где его поймаешь? После своего преступления он бежал в дикие степи, там его и видели; а когда начиналась война, наступали татары, тогда преступник появлялся на людях, но тогда и законы бездействовали. Так и Богун мог уйти от ответственности, и пану Заглобе незачем было деятельно помогать ему и брать на себя половину его вины. Да, он не будет помогать ему! Хотя Богун — его приятель, но пану Заглобе, шляхтичу, не пристало вступать в союз с казаком. Пан Заглоба был очень легкомыслен, но и его легкомыслию был предел. Гулять в Чигиринских корчмах с Богуном и прочими казацкими старшинами, в особенности за их деньги, — дело совсем иное; в это смутное время с такими людьми даже выгодно вести дело. Пан Заглоба очень дорожил своею, хотя во многих местах и продырявленною, шкурою; а тут он ясно увидал, что залез по уши в болото. Несомненно, что если Богун похитит невесту княжеского поручика, то этим самым навлечет на себя гнев князя, и ему не останется ничего другого, как бежать к Хмельницкому и присоединиться к бунту. Относительно своей особы пан Заглоба решил, что ему нет никакого резона из-за проделок Богуна тоже переходить на сторону бунтовщиков, тем более, что он боялся князя как огня.

— Тьфу, тьфу! — тихонько ворчал он про себя. — Ловил я черта за хвост, а оказалось, что он сам меня поймал. Провалиться бы этому разбойничьему атаману с писаным ликом и татарской рукой! Вот так свадебная поездка! Весело, нечего сказать! И Курцевичи пусть вместе с ним провалятся, ну их к черту! И мне же придется за все это расплачиваться. И, главное, за что? Я что ли собираюсь жениться? Пусть хоть сам сатана женится, мне все равно. Вот и выкручивайся теперь, как знаешь. Пойти с Богуном — Випшевецкий шкуру сдерет, уйти от Богуна — казаки ухлопают, а то и сам он без долгих церемоний. Нет ничего хуже, как брататься с мужичьем! Ей-Богу, я бы предпочел быть конем, на котором сижу, чем Заглобой. Одурачил меня казак, одурачил…

Пан Заглоба тяжело отдувался; мысли его становились все мрачней и мрачней. Жара стояла нестерпимая; лошадь пана Заглобы еле двигалась под своею ношею. Господи ты Боже мой, как хорошо было бы сидеть сейчас где-нибудь в холодке, в таверне с кружкой холодного пива, вместо того, чтоб жариться в опаленной степи!

Несмотря на все свое нетерпение Богун должен был согласиться на кратковременный отдых. Лошади и люди чуть не падали от утомления. Атаман все это время вел тихую беседу с есаулами, вероятно, отдавал свои распоряжения. До ушей Заглобы долетели последние слова:

— Ждать выстрела.

— Хорошо, батька.

Вдруг Богун обратился прямо к нему:

— Ты поедешь со мною вперед.

— Я? — и голос пана Заглобы звучал ядовитым сарказмом. — Я тебя так люблю, что ради тебя вытряс из себя на этой лошаденке половину своей жизни, почему же и остальную половину не вытрясти? Мы с тобой как иголка с ниткой: куда ты, туда и я… Я позволяю себе надеяться, что нас и черти возьмут не иначе, как вместе, о чем я, впрочем, не жалею, потому что в аду едва ли будет жарче, чем здесь.

— Едем, едем!

— К черту на рога!

Они двинулись вперед, казаки за ними.

Богун и Заглоба ехали рядом, сохраняя глубокое молчание. Заглоба дергал себя за усы и, видимо, сильно работал головою; вероятно, соображал, придумывал, как бы ему выйти невредимым из этого приключения. Он иногда то бубнил какие-то невнятные слова, то посматривал на Богуна, на лице которого выражение яростного гнева сменилось глубокой тоскою.

"Виданное ли дело, — думал Заглоба, — чтобы такой красавец не мог покорить девичьего сердца! Правда, казак он, но зато знаменитый рыцарь, подполковник и не сегодня, так завтра получит дворянство. Пан Скщетуский тоже человек хороший… и красивый… да куда ему равняться с Богуном! И будет же у них потасовка, когда они встретятся друг с другом!"