Альфред Андерш - Бегство в Этрурии

• Название: Бегство в Этрурии
• Автор: Альфред Андерш
• Издательство: Радуга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1987

Альфред Андерш (1914 — 1980) занимает видное место среди тех писателей ФРГ для которых преодоление прошлого, искоренение нацизма всегда было главной общественной и творческой задачей. В том его избранных произведений вошли последний роман «Винтерспельт», в котором выражен объективный взгляд на историю, на войну, показана обреченность фашизма, социальная и моральная повесть «Отец убийцы, (1980), которую можно назвать литературным, духовным и политическим завещанием писателя, и рассказы разных лет.

---

Когда Вернер вернулся в сад при траттории, находившиеся там уже покончили со сборами и всем скопом набросились на вишни, подаренные Целией. Было слышно, как за оградой подтягивались к траттории приданные эскадрону машины.

2

Свечи кипарисов, за которыми скрылась последняя машина второго эскадрона, грузовик марки «пежо», казались более черными, чем кроны каштанов. Но лента шоссе ярко сверкала в лунном свете, а земля вокруг-это была южная часть долины Арно — тускло поблескивала, словно засыпанная горячим лунным пеплом. Каменистое дно высохшего русла реки выделялось на ней своей меловой белизной. Вернер стоял на мосту и курил. Заляпанную глиной каску он прицепил к поясу и снял с плеча карабин. Огонек его трубки был как живой — то разгорался, то потухал. Издалека до Вернера доносился глухой и ровный рокот: это колонны машин двигались по прибрежному шоссе — древней Аврелиевой дороге. Эскадрон должен был с минуты на минуту прибыть на место. Обер-лейтенант привез его сюда, навстречу своим, после того как место для дневной стоянки было выбрано, а сам опять вскочил на мотоцикл и исчез в южном направлении.

Настанет когда-нибудь такая ночь, подумал Вернер, когда я буду совершенно один и мне не нужно будет никого ждать. Один, окончательно и бесповоротно. Одинокий и свободный. Недосягаемый для законов и приказов. Затерянный в ночи и глухих зарослях свободы. Осторожно пробирающийся сквозь высокую траву меж скал и деревьев. Снова играю в индейцев. Надо мной облака. Глухие выкрики где-то вдали. Вжимаюсь в землю. Прислушиваюсь. Цветы. Сон под открытым небом на склоне поросшего дроком холма. Ручеек. Тупой взгляд затравленного зверя. Ночь, день, еще ночь. Почем знать? Может, ночи и дни свободы окончатся новым пленом? Так возникает надежда на спасение.

Не так уж я одинок. У меня есть Эрих. Он молод, белобрыс и свободен. И у него светлое лицо мечтателя. Правда, свободен он лишь в мечтах, когда они, словно чайки, стремительно проносятся над запрудой где-то там, в глуши провинции Голыптейн, под тяжелым, перенасыщенным влагой небом, над прибрежной полосой, поблескивающей зеркальцами луж. Далеко-далеко от здешних кипарисов, змей и мраморных богов. Эти их обнаженные боги, такие обнаженные и такие земные, такие прекрасные и такие высокомерные! Эрих наверняка пойдет со мной. Италия! Что такое для нас сейчас Италия? Один миг свободы для людей, зажатых между законами этих и тех.

Он уже издали заслышал их приближение — голоса, смех, чей-то выкрик, звяканье металла, шорох шин. Фельдфебель, ехавший во главе колонны, крикнул ему:

— Что случилось? Сколько нам еще трястись?

Эскадрон за его спиной остановился. Фельдфебель был пьян, унтер-офицер, ехавший с ним рядом, — тоже, в отделении связи, следовавшем за ними, все как один трезвые. Вернер видел, как Эрих выпрямился в седле, упершись длинными ногами в землю.

— Еще пятьдесят километров, господин фельдфебель, — сказал Вернер. — Сейчас будет поворот на Аврелиеву дорогу.

— Куда-куда?

— Ну, на прибрежное шоссе. Император Марк Аврелий некогда проложил тут дорогу. А теперь это современное бетонированное шоссе. Эскадрон делает дневную стоянку в пятистах метрах за населенным пунктом Рави. Вместо мостов — объезды; где именно — укажет военная полиция. Потому что все мосты полетели к чертям собачьим.

— Пропади все пропадом! — сплюнул фельдфебель. — Что ж, у нас уже и самолетов нет? Значит, жмем дальше. А вы, Ротт, снимите с грузовика свой самокат и выезжайте вперед.

Он подал знак продолжать движение.

Было приказано ввести на время марша так называемые «облегчительные меры». Поэтому все поснимали каски, расстегнули кители и закатали рукава. И когда солдаты проезжали мимо него, он отчетливо видел их лица, их волосы. При ночном освещении волосы у всех казались одинаково темными, а лица - матовыми; выделялись лишь совсем светлые блондины-у тех волосы прямо-таки серебрились в лунном свете. Ехали все с одинаковой скоростью, лишь время от времени кое-кто вырывался вперед и потом тормозил. Лица у всех были застывшие, глаза уперлись в одну невидимую точку; но усталости пока заметно не было. Командиры взводов и унтер-офицеры, пьяные в стельку, ехали хоть и быстро, но зигзагами, иногда на всю ширину дороги, однако в последнюю секунду все же успевали отвернуть, чтобы не свалиться в кювет. Солдаты сохраняли дистанцию между собой и пьяными командирами, но так, чтобы колонна не прерывалась. Алекс не был пьян и держался в седле подчеркнуто прямо; проезжая мимо Вернера, он небрежно ему кивнул. Замыкали колонну два грузовика и санитарный фургон, ехавшие на малых оборотах. Вернер махнул одной из машин — той, что везла полевую кухню, — она притормозила, и ему выдали его самокат и боевое снаряжение. Несколько минут он опять провел в полном одиночестве посреди дороги — пока пристегивал снаряжение к багажнику и проверял шины. Все оказалось в полном порядке. Он вскочил в седло и с удовольствием ощутил под собой толчки вращающихся колес. Но вскоре заметил, что эскадрон движется довольно быстро — чтобы догнать, приходилось изо всех сил жать на педали. Когда голова колонны повернула на шоссе, он подъехал к Алексу.

Навстречу им по древней Аврелиевой дороге волна за волной откатывались отступающие части. Полная луна превратила Лигурийское море в огромный, отливающий серебром щит. Только ночью бывает такой молочно-белый призрачный свет. На этом молочном фоне, подернутом лунным серебром, там и сям сереют огромные и плоские пятна тени; зато под деревьями, где держится густой и пряный аромат акаций, тень такая плотная, что кроны деревьев кажутся тронутыми ультрамарином.

Но полнолунное и благоуханное отступление бешено мчалось по шоссе, по древней Аврелиевой дороге, не замечая ни луны, ни туч, ни пыли, окутавшей колонны, — оглушительный рев моторов, пронзительный, режущий ухо скрежет танковых гусениц, летящие по ветру волосы танкистов, с непокрытой головой стоящих в башенных люках своих машин. В этих летящих по ветру и пронизанных лунным светом волосах, в этих лицах, мрачно глядящих на север, в приглушенных пылью звуках команд задохнулся, развеялся в воздухе пыльный триумф, бледно-молочный и зыбкий триумф Южной армии, потерпевшей поражение.

— Это «тигры», — на ходу бросил Вернер Алексу, вписавшись в призрачное скольжение согбенных фигур, в едва уловимый среди общего грохота перестук колес своего эскадрона. Тот кивнул, на миг обернув к Вернеру свое белое от луны и пыли лицо с резкими тенями под носом и подбородком, кивнул и показал глазами на луну, стоящую в зените.

— «Тигры», — повторил Вернер и добавил: — И самоходки, и мотопехота, и противотанковая артиллерия, и саперы, и пехотные орудия.

Каски, висевшие на рулях самокатов, тихонько позвякивали на фоне мягкого шелеста шин, на фоне общего равномерного и призрачного скольжения эскадрона, овеваемого ароматом акаций и ехавшего навстречу колоннам, которые с грохотом отступали вдоль волшебно светящегося моря.

— Полный разгром, — обронил сквозь зубы Алекс.

— Эта война здесь, на юге, вообще веселенькое занятие, — откликнулся Вернер. — Жаль, что вскорости мне придется выйти из игры.

— Сколько дней у тебя в запасе? — спросил Алекс.

— Три-четыре.

— Надеюсь, все пройдет благополучно.

— Я в этом даже уверен.

Перед разрушенными мостами шоссе обрывалось. Проселки слева и справа успели уже превратиться в длинные объездные дороги, разъезженные и разбитые огромными, тяжелыми машинами, изрытые глубокими гусеничными колеями, обнажившими серовато-белую жесткую землю засушливых пастбищ; проселки вели то в сторону гор, то ближе к морю, то вдоль каменистых русл пересохших речушек или мимо безжизненных хуторов, но так или иначе пробирались к временным мостам, сооруженным из подручного материала. Кто-то из самокатчиков свалился в воду, послышалась брань, строй распался, двигавшиеся навстречу колонны тоже разделились на отдельные группы, каждый пробирался в одиночку. Вернер с Алексом проехали мимо батареи, расположившейся на отдых тут же, у самой дороги, даже не разложив костра, — одни спали вповалку прямо на земле, залитой лунным светом, другие курили в тени деревьев. Потом оба окунулись в толчею и давку на мосту, вынырнули из нее уже на другом берегу и увидели множество проселков, расходившихся во все стороны.

— Держитесь правее! — сказал им полевой жандарм с нагрудной бляхой.

И вдруг они остались одни. Кругом только ровное поле и тишина. Еще и светло, почти как днем.

— И все же ты со мной не пойдешь? — спросил Вернер.

— Ни в коем случае, — отрезал Алекс. — Не может быть и речи. И больше меня не спрашивай.

— Дело ведь пахнет керосином, — возразил Вернер и принялся тихо насвистывать себе под нос. Теперь они шли пешком, ведя самокаты за руль.