Джоди Пиколт - Последнее правило

• Название: Последнее правило
• Автор: Джоди Пиколт
• Издательство: Книжный клуб «Клуб семейного досуга»
• Жанр: Триллер
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9910-1481-6, 978-966-14-1172-1, 978-0-7432-9643-4

Книга рассказывает о Джейкобе, мальчике-подростке с синдромом Аспергера (аутизм). Он не в состоянии следить за ходом мысли других людей и не может нормально изъясняться. Как и большинство детей с этим заболеванием, Джейкоб сосредоточен лишь на одном каком-то занятии; в данном случае это — судебный анализ. Он всегда оказывается на месте преступлений (с помощью полицейского сканера, установленного в его комнате), где он рассказывает полицейским, что им следует сделать… и всегда оказывается прав. Каждую отдельную главу книги нам рассказывают главные действующие лица: Эмма, мать Джейкоба; Тео, брат Джейкоба и он сам. В их доме царили определенные правила: 1. Убирать за собой свой собственный беспорядок. 2. Говорить только правду. 3. Чистить зубы два раза в день. 4. Не опаздывать в школу. 5. Заботиться о своем брате, ведь он только один. Но затем однажды мертвым находят его учительницу, и полиция приходит к нему с допросом. И обвиняют Джейкоба в убийстве… Он просто спасал своего брата.

---

ДЖЕЙКОБ

Первый раз меня уволили из зоомагазина. Не стану упоминать названия сети магазинов, потому что не уверен, что оно достойно упоминания, а неприятностей с законом у меня и так выше крыши — хватит на пожизненное. Скажем так — объективно — я был их лучшим работником, но, несмотря на это, меня все же уволили.

Хотя человеку, который покупал щенка корги, я рассказывал о собаках, предлагая корм для собак. (Эти собаки произошли от таксы! Название породы в переводе с валлийского означает «карликовая собака»!)

Несмотря на то что я не крал наличку из кассы, как один из моих сменщиков.

Несмотря на то что я не нажаловался на этого сменщика.

Несмотря на то что я не грубил покупателям и не возмущался, когда приходила моя очередь мыть общественные туалеты.

Мой начальник (Алан, которому было всего девятнадцать и который являлся подходящим кандидатом для тестирования средств для проблемной кожи «Проактив») сказал мне, что покупатели жалуются на мою внешность.

Нет, у меня из носа не текут сопли. Я не пускаю слюни. Я не ношу штаны приспущенными до колен, как тот сменщик, о котором я уже упоминал. Единственная моя провинность, дамы и господа присяжные, — я отказался носить фирменную одежду. Она состояла из синей рубашки на пуговицах. Я носил ее только по пятницам, но, честно признаться, ужас заключался в том, что мне приходилось застегивать пуговицы, — неужели я должен смириться еще и с тем, чтобы надевать цвета в неположенный день?

Кстати сказать, никто не жаловался. Во мне легко можно было узнать работника магазина, потому что я, хотя и не носил форму, прицепил на грудь табличку размером с голову новорожденного. Надпись на ней гласила: «Здравствуйте, меня зовут Джейкоб. Чем могу помочь?»

Причиной моего увольнения послужило то, что после нескольких недель оправданий из-за отсутствия униформы, которую я не надевал, если не выпадало работать в пятницу, я признался, что аутист. Что у меня «пунктик» насчет цвета одежды, не говоря уже о пуговицах. И вот, несмотря на то что щенки интуитивно любили меня, несмотря на то что я продал их больше, чем любой другой работник магазина, даже несмотря на то что в момент моего увольнения одна из работниц отправляла сообщение своему приятелю, а не пробивала чек покупателю, а вторая кокетничала со Стивом из отдела амфибий — несмотря на все перечисленное выше, козлом отпущения стал именно я, из-за своего синдрома.

Да, я разыгрываю карту синдрома Аспергера.

Единственное, что я знаю: пока я не сказал Алану о синдроме Аспергера, он с удовольствием глотал мои отговорки, а после просто решил от меня избавиться.

Такова история моей жизни.

Мы едем в суд на машине Оливера. Мама впереди, мы с Тео сзади. Большую часть пути я смотрю на вещи, которые воспринимал как должное, на достопримечательности, которые не видел, пока сидел под домашним арестом. Забегаловка «Колони динер» со сломанной неоновой вывеской, на которой значится «Пообедайте в „Колон“». Витрина зоомагазина, где я когда-то работал, со сбившимися в кучку щенками. Кинотеатр, где выпал мой первый зуб, и крест на обочине дороги, где по дороге в школу однажды во время бурана погиб подросток. Рекламный щит Рествудской церкви, на котором написано: «Бесплатный кофе! Вечная жизнь! Постоянным прихожанам предоставляются привилегии».

— Ну, — говорит Оливер, паркуясь на стоянке и выключая двигатель, — приехали.

Я открываю дверцу, выхожу из машины, и внезапно тысячи звуков жалят меня, будто стрелы. И такой яркий свет, что я чуть не ослеп. Я не могу одновременно закрыть руками глаза и заткнуть уши, и каким-то образом между криками я слышу свое имя, голос мамы и Оливера. Они двоятся у меня перед глазами, микрофоны похожи на раковые клетки, и они все ближе и ближе.

«Оливер: Черт, я должен был предвидеть…

Мама: Закрой глаза, дорогой. Ты меня слышишь? Тео! Можешь его придержать?»

Мне на предплечье ложится рука, но я не знаю, кому она принадлежит: моему брату или незнакомцу. Кому-то, кто жаждет перерезать мне вены и оставить умирать от потери крови. Людям с глазами-прожекторами и искривленными губами, которые собираются отрывать от меня по кусочку и запихивать себе в карманы, пока от меня совсем ничего не останется.

Я сделал то, что делает обычный человек, когда сталкивается лицом к лицу со стаей диких зверей, которые скрежещут зубами и размахивают микрофонами, — побежал.

Фантастическое чувство.

Не стоит забывать, что я был в клетке шесть на двенадцать метров, двухэтажной. И я не так быстр, как хотелось бы, потому что на мне парадный костюм и тесные туфли, а я по природе неуклюж, но мне удается отбежать достаточно далеко, чтобы не слышать больше голосов. По правде сказать, я ничего не слышу. В ушах шумит ветер, дыхание со свистом вырывается из груди.

Внезапно меня сбивают с ног.

— Черт! — с присвистом выдыхает Оливер. — Стар я уже для этого.

Я едва могу говорить, потому что он лежит у меня на спине.

— Ты… двадцать восемь, — ворчу я.

Он скатывается с меня, и на мгновение мы оба растягиваемся на асфальте под вывеской на заправке «НЕЭТИЛИРОВАННЫЙ $2.69».

— Прости, — тут же извиняется Оливер. — Я должен был подумать об этом.

Я приподнимаюсь на локтях и смотрю на него.

— Оказывается, многие хотят посмотреть, чем закончится твое дело, — говорит он. — Мне следовало тебя к этому подготовить.

— Я не хочу туда возвращаться! — заявляю я.

— Джейк, если не вернешься, судья снова упечет тебя за решетку.

Я мысленно пробегаю список правил, тех, что определил Оливер для поведения в зале суда. Почему он и для журналистов не установил определенные правила, ведь привычку тыкать микрофон мне в нос хорошими манерами вряд ли назовешь?

— Мне нужен перерыв, — возвещаю я.

Это одна из подходящих к случаю реплик — согласно правилам поведения, установленным Оливером на суде.

Он садится рядом и подтягивает колени к груди. В нескольких метрах от нас к автозаправке подъезжает машина. Из нее выбирается водитель, с недоумением разглядывает нас, потом протягивает в окошко свою кредитную карточку.

— В таком случае мы попросим судью объявить перерыв, как только войдем в зал судебных заседаний. — Он склоняет голову набок. — Что скажешь, Джейк? Ты готов вместе со мной дать им отпор?

Я сжимаю и разжимаю пальцы ног, обутых в выходные туфли. Проделываю это трижды, на удачу.

— «Люблю запах напалма по утрам», — отвечаю я цитатой из «Апокалипсиса сегодня».

Оливер отводит глаза.

— Я нервничаю, — признается он.

Не очень-то приятно услышать подобное признание от собственного адвоката перед самым началом процесса, но мне нравится, что он не врет.

— Ты говоришь правду, — констатирую я.

Это комплимент, но Оливер воспринимает его как руководство к действию. Он колеблется.

— Я скажу им, что ты невиновен. — Потом встает и отряхивает брюки. — Ну, что скажешь?

Это фраза с подвохом. Большей частью люди произносят ее, когда ты еще ничего не сказал, но, разумеется, как только ты укажешь на тот факт, что еще ничего не говорил, — ты уже произнес слова.

— Неужели мне придется еще раз идти мимо этих людей? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает Оливер. — Но у меня появилась идея.

Он ведет меня к краю парковки, где нас ждут встревоженные мама с Тео. Я хочу кое-что сказать Оливеру, но это желание блекнет перед более насущными проблемами.

— Закрой глаза, — велит он.

Я закрываю. Потом чувствую, как он берет меня за правую руку, а мама за левую. Мои глаза все еще закрыты, но я слышу гул голосов и непроизвольно начинаю издавать похожий звук.

— А сейчас… запевай!

— «Я убил шерифа, но не стрелял в его помощника…» — Я замолкаю. — Я до сих пор их слышу.

Песню подхватывает Тео, потом Оливер и мама. Поем все вчетвером — не спетый квартет, импровизированный, — да так и поднимаемся по лестнице в здание суда.

Сработало! Вероятно, музыкальный номер удивил зевак — море журналистов расступилось, и мы прошли прямо посредине.

Я настолько поражен, что не сразу соображаю, что за кость засела в моем горле еще до того, как мы поднялись по ступенькам.

1. Я сказал Оливеру устное равенство, которое назовем «пи»: «Ты говоришь правду».

2. Он ответил «эр»: «Я скажу им, что ты невиновен».

3. В логическом равенстве этого разговора я допускаю, что «пи» равно «эр».

4. Теперь я понимаю, что это необязательно правда.

До того как мы стали заниматься с Джесс, мне приходилось посещать занятия по социальной адаптации в школе. Туда в основном ходили дети, которые, в отличие от меня, были не слишком заинтересованы в том, чтобы влиться в общество. Робби был неизлечимым аутистом и чаще всего занимался тем, что перекладывал карандаши из одного угла комнаты в другой. Джордан и Ниа имели психические отклонения и занимались по специальной программе, а не с остальной группой. Вероятно, больше всего мы были похожи с Серафимой, несмотря на то что у нее диагностировали синдром Дауна. Она так отчаянно хотела принимать участие в происходящем, что забиралась на колени к незнакомому человеку и обхватывала его лицо ладонями. Это умиляло, когда ей было шесть лет, но когда исполнилось шестнадцать — настораживало.