Константин Банников - Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии

• Название: Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии
• Автор: Константин Банников
• Издательство: РАН. Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая
• Жанр: Психология
• Год: 2002

…Круг этих людей замкнут и постоянен. Они одеты в одинаковую форму, вместо имен им присвоены номера. Перемещение их тел в пространстве, перемена функций и даже поз регламентированы общим распорядком, регулярными построениями и тотальным контролем. Эта человеческая масса изолирована от гражданского общества, но внутри нее ни один из индивидов не имеет возможности уединения. Они вынуждены вместе и по команде работать, есть, спать, справлять «естественные надобности», мыться, читать, одним словом, вместе быть.

Что происходит внутри этой массы человеческого «концентрата»? Как взаимодействуют между собой ее отдельные человеческие «атомы»? В какие структуры они выстраиваются и как в них функционируют? Что движет их самоорганизацией?…

Данная монография Банникова — это первое научное социально-антропологическое исследование, очень важное для понимания феномена армейской дедовщины. Свободный стиль изложения делает монографию доступной широкой аудитории читателей, всем тем, кто интересуется глубинными социокультурными процессами, протекающими в армии и других обществах закрытого типа. Как отмечает И. С. Кон, это «самая известная отечественная работа» на эту тему.

---

В то же время знаком подчиненного положения личности было бритье голов. В античном мире головы брили в основном рабам. Одним из первых указов захватившей власть в Китае династии Манчьжуров стало распоряжение всем китайским мужчинам обрить головы в течение недели. В случае неповиновения — смерть. Тогда в народе родилась поговорка «спасешь волосы, потеряешь голову».

Символизм волос может служить средством социального контроля так же, как и социального протеста. Посредством причесок подчеркивают не только свой статус, принятие традиций и норм, но и свою дистанцированность от общества, и более того, конституируют собственную субкультуру. Примеров тому в современном обществе масса. В 1960-е годы хиппи отпускали волосы в знак протеста против общества. Общество их ловило и стригло, пытаясь вернуть обратно, поскольку видело в знаковых проявлениях девиантности угрозу своей целостности. Кришнаиты же, напротив, бреют головы, демонстрируя свою тотальную подчиненность, но уже не земной, а небесной власти, и говорят: «Я все отдал Кришне, даже волосы».

Мода на бритые головы с претензией на норму возникает чаще всего в периоды общественных кризисов. Все эти современные «бритоголовые», «яйцеголовые», «гопники», «скинхэды», «хаммерхэды» и т. д. — лишь знак тенденций социального кризиса и диффузии культуры индустриальных обществ эпохи глобализации. Интересно, что появление бритоголовых на улицах городов Японии эпохи Мэйдзи воспринималось культурным большинством точно так же, как и появление «гопников» в российских городах эпохи перестройки. Тогда, полтора столетия назад, японцы в адрес своей «прогрессивной» молодежи говорили: «Стукни по коротко остриженной башке, — услышишь гулкий звук „культура“ и „прогресс“».{92}

Пострижение новобранцев в армии — действенное средство унификации индивидов в их подчинении тотальному контролю. Семантика прически солдата — в его подчинении структуре строя, и это также является темой армейских перлов: «Абашидзе зарос как слон, волосат как уж»; «В роте семь разгильдяев, а ты волосы на пробор носишь!»; «Бакенбарды должны проходить по верхнему срезу ушей»; «Сбрить этот плацдарм для вшей!» и так далее.

Интересно, что если солдату предписано очень коротко стричь волосы, то брить голову ему официально запрещено, поскольку официальные власти видят в этом знак некой социальной аномальности. Я был свидетелем объявления 10 суток гауптвахты всем, обрившим головы на «стодневку». Известны более радикальные меры, когда за исполнение этого сугубо ритуального акта, люди отправлялись в дисциплинарный батальон. Однако также известны случаи, когда к насильственному бритью голов власть прибегает в порядке репрессивных и карательных санкций, воспроизводя тем самым семиотику казни.

[Из солдатских писем]

<…> Зато в воскресенье из роты уходили 18 человек в увольнение с 9 ч. до 2 ч. Пятеро из них пришли пьяными, их заметили, заставили писать объяснительную и они маршировали у штаба полка 6 часов. Что с ними будет, пока не известно, но их постригли наголо (лезвиями, почти всех порезали). Они моют сейчас туалеты. Все будет зависеть от командира полка — или гауптвахта, или просто работы в роте до изнеможения. Нас за них тоже прокачали. Заставили отжиматься, приседать, держать стулья в руках на вытянутых, некоторых били стульями по жопе. Изверги. Я не получил.

(«Армия рабов»)

Если насильственное бритье головы семиотически равноценно умерщвлению, то добровольность того же действия акцентирует ритуальное самоубийство в знак социального протеста. В армии это является знаком выхода личности из-под тотального контроля. В ночь на «сто дней до приказа» деды бреют головы, демонстрируя собственную аутсайдность по отношению к уставным нормам. В этом видятся уже не только доминантные отношения военнослужащих, но война символов.

Все вышесказанное показывает, насколько архетипическая функция волос задействована в армии как инструмент стратификации социальных отношений в диапазоне от подавления и обезличивания до демонстрации протеста.

Архетипы речевой коммуникации

Л. С. Клейн в своем исследовании описал интересный феномен уголовной субкультуры — ритуальные загадки, которые задаются неофиту, и на которые нужно знать правильный ответ. В армии также известно нечто подобное.

[Из солдатских писем]

С сибирским приветом!

Сегодня 17 декабря. Утром на улице холодный ветер, мороз, гололед. Сегодня началась 100-дневка для дембелей. Это значит — 100 дней до приказа об увольнении, для нас эти 100 дней до приказа будут ужасом. Мы должны будем подходить к дембелям и говорить: «Разрешите доложить сколько дедушке служить», — поздравлять со 100-дневкой и жать руку. Они будут задавать вопросы, например: «Какие сапоги цветом?» или «Каким цветом потолок?». Если ответишь правильно, то не трогают, а если нет — бьют кулаком по голове или нагибаешься и держишь глаза, а тебе бьют кулаком по шее (так синяки не остаются). Так вот на эти вопросы мы должны отвечать: «Зеленым», так как они уходят почти летом, а лето зеленое. Или еще: «Сколько будет два плюс два?». Мы отвечаем «99» или «98» — смотря сколько дней проходит от начала 100-дневки.

(«Армия рабов»)

Формальная логика в структуре текстов загадок отсутствует. Напротив, они демонстративно алогичны, и выяснение «правильного ответа» предполагает не удовлетворение познавательного интереса, а удовлетворение потребности иного рода — потребности в доминации, которая здесь осуществляется путем вовлечения собеседника в поле абсурда. Ритуальная загадка становится разновидностью ролевой игры, в которой собеседник как бы принимает заведомо абсурдное утверждение потому, что оно исходит от доминанта. Это утверждение отражено в фольклоре:

— Товарищ прапорщик, а крокодилы летают?

— Ты что, спятил?!

— А майор сказал, что летают.

— Ну, тогда летают, но низенько.

— А майор сказал, что высоко.

— Так то ж аллигатор!

Именно социальная направленность конституированного абсурда выводит наши рассуждения о его природе в новую плоскость. С точки зрения здравого смысла, летающие крокодилы, зеленые сапоги и потолки и т. п. есть абсурд. Однако обратим внимание, что все окрашивается в зеленый цвет не произвольно, но «так как они уходят почти летом, а лето зеленое». Точно так же, как и все простейшие арифметические операции сводятся к счету дней до приказа. Статус элиты понимается как состояние субстанциональности, в которое сворачивается все многообразие мира. Иными словами, все проявления бытия понимаются как знаки, конституирующие статус элиты, и формулы речевой коммуникации есть конституция этого статуса. Таким образом, информационное поле доминантного взаимодействия представлено в трансформации бытового абсурда в ритуальную квази-логику. Знание ритуальных текстов избавляет неофитов от физических страданий.

По сообщению информантов, в современной Украинской армии ритуал статусных загадок воспроизводится более полно, чем в советское время:

Если дед спросит духа: «Как у деда служба?» — нужно сказать: «Зае…ла деда служба». Если: «Сколько прослужил?» — нужно ответить: «Пять минут с поезда». На вопрос «Сколько осталось служить?» — «Шуршать, как медному котелку».

«Правильные» ответы предполагают знание целых диалогов, которые инсценируются на манер театрализованных представлений:

Дед: Как служба?

Дух: Как в курятнике.

Дед: А как в курятнике?

Дух: Где поймают, там е…т.

Дед: А как е…т?

Дух: Так, что перья летят.

Дед: А как летят?

Дух: Как Ту-134.

Дед: Как это?

Дух: (раскинув руки) У-у-у-у-у-у-у-у!!!

Знание блока «правильных ответов» предполагает готовность респондента играть в этих статусных играх заведомо подчиненную партию, поскольку институт ритуально-коммуникативных текстов подчинен общеармейской задаче «социализации абсурдом».

В семиотической парадигме знание доминирует над незнанием и является инструментом осуществления социального превосходства. Интересно, что все это развлекает, т. е. в играх-загадках развлечение — это сам процесс смыслообразования, и игры в смыслообразование приводят к социообразованию в них играющих. Так дети всего мира играют в «секреты», где смысл игры — построение структуры социальных связей посредством организации системы «тайного знания», «тайно» структурированного ландшафта: «А что я знаю! Никому не покажу, только тебе! Но ты никому не говори».

К загадкам другого рода относятся «расшифровка» аббревиатур, в которые превращаются какие-то общие фразы: