Джеймс Чейз - Искатель. 1961-1991. Выпуск 1

• Название: Искатель. 1961-1991. Выпуск 1
• Автор: Джеймс Чейз
• Издательство: М.: Российский Raritet, 1992 г.
• Жанр: Классический детектив
• Год: 1992
• ISBN: 5-89942-198-3

Составители: Евгений Кузьмин, Сергей СмирновСодержание:

Джеймс Хедли Чейз. «ЕСЛИ ВАМ ДОРОГА ЖИЗНЬ...» (роман, перевод М. Загота)

Чарльз Вильямс. ДОЛГАЯ ВОСКРЕСНАЯ НОЧЬ (роман, перевод Л. Корнеева)

Жорж Сименон. ОТПУСК МЕГРЭ (повесть, перевод В. Ровинского)

Виталий Гладкий. КИЛЛЕР (повесть)

Детективные произведения отечественных и зарубежных авторов.

Художник А. Шахгелдян.

---

— Это Лекер.

— Что-нибудь новое?

— Приехала сестра. Ее проводили в морг для опознания трупа. Лекер ждет на улице Бурбонне. Он спрашивает, хочешь ли ты присутствовать при допросе?

Мегрэ, ворча, уже встал.

— Подождать тебя у источника?

Источник, стакан воды, железный стул — значит, было уже пять часов дня.

— Это недолго. Лучше жди меня на одной из скамеек около площади, где играют в шары.

Он колебался, брать ли соломенную шляпу.

— Боишься, что посмеются над тобой? — усмехнулась мадам Мегрэ.

Тем хуже. В конце концов у него отпуск. И он лихо надвинул шляпу на голову.

Толпа зевак все еще продолжала глазеть на дом, по-прежнему охраняемый полицейским.

— Садитесь, патрон! Если поставите кресло в углу близ окна, вы увидите ее при полном освещении.

— А вы ее еще не видели?

— Я сидел в ресторане, когда мне сказали, что она в помещении полиции. Ее привезут сюда.

Сквозь тюлевые занавески они заметили подъезжающую черную полицейскую машину и за ней длинное открытое красное авто. Свежий загар на лицах сидящей в нем пары красноречиво свидетельствовал о хорошо проведенном отпуске. Женщина и мужчина пошептались немного, низко склонившись друг к другу, и после короткого поцелуя женщина вышла из машины, а ее спутник, закурив сигарету, остался за рулем. Это был смуглый молодой человек с резкими чертами лица, в желтой трикотажной тенниске, облегавшей его спортивную фигуру. Равнодушно, без всякого любопытства оглядывал он дом.

— Комиссар Лекер. Полагаю, вы Франсина Ланж?

— Верно. — Она кинула взор на Мегрэ, которого ей не представили.

— Мадам или мадемуазель?

— Я не замужем, если вас это интересует. Там, в машине, мой друг. Черта с два! Я слишком хорошо знаю мужчин, чтоб выйти замуж за одного из них. Да и не так-то просто отделаться от них при желании!

Это было красивое создание — ей никак нельзя было дать сорока лет. Прохаживаясь по узкой комнате, она вызывающе демонстрировала прекрасные формы. На ней было платье огненного цвета, почти прозрачное. Можно было поклясться, что от нее все еще пахнет морем.

— Вашу телеграмму мы получили только вчера вечером. Люсьену пришлось просто из кожи вылезти и здорово намаяться, чтобы раздобыть билеты на первый самолет. В Орли мы сели в свою машину, которую оставили там перед отъездом…

— Полагаю, это о вашей сестре идет речь?

Она спокойно кивнула головой, без всякого волнения.

— Может быть, присядете?

— Спасибо. Можно курить? — спросила она, глядя на клубы дыма из трубки Мегрэ, словно хотела сказать: уж ежели этот тип может так рьяно попыхивать трубкой, то и мне позволительно закурить сигарету…

— Прошу вас! Думаю, что это преступление вас так же поразило, как и нас?

— Конечно! Я не ожидала этого.

— Вы не знаете, были ли у нее какие-либо враги?

— Откуда они могли у нее быть?

— Когда вы ее видели в последний раз?

— Шесть или семь лет назад, не скажу точно. Помню, что было это зимой, в метель, она не предупредила о своем приезде, и я очень удивилась, когда она преспокойно вошла в мой парикмахерский салон…

— Вы с ней ладили?

— Как вообще сестры между собой. Я не так уж хорошо ее знала из-за разницы в возрасте. Она кончала школу, когда я только поступила, потом она посещала курсы в Ла-Рошели задолго до того, как я стал маникюршей. Потом она уехала из города.

— Сколько ей тогда было?

— Погодите. Я уже год была в обучении, значит, мне было шестнадцать. Прибавьте семь… Ей было двадцать три года.

— Вы ей писали?

— Редко, у нас в семье это не было принято.

— Ваша мать уже умерла тогда?

— Нет, она умерла через два года, и Элен приехала для раздела имущества. Хотя и делить-то было нечего. Лавочка и гроша не стоила.

— Что делала ваша сестра в Париже?

Мегрэ упорно разглядывал ее, вспоминая силуэт и лицо умершей. Между ними было мало общего. У Франсины глаза были голубыми, волосы золотистыми, может быть, слегка подкрашенными. На первый взгляд это была разбитная особа, бой-баба, наверное, обслуживающая клиентов с преувеличенной любезностью. Она не пыталась изображать благопристойную особу из высшего общества, а, напротив, как бы с удовольствием подчеркивала свою вульгарность.

Не прошло и получаса после посещения морга, а она весело отвечает на вопросы Лекера и даже по привычке кокетничает.

— Что она делала в Париже? Думаю, что была машинисткой в конторе, но я к ней не ходила. Мы ведь не больно-то схожи друг с другом… В пятнадцать лет я уже заимела дружка, шофера такси, и потом у меня было немало других, не думаю, чтоб такое было в духе Элен, или же она хорошо скрывала свои делишки…

— На какой адрес вы ей писали?

— Сначала, я помню, был какой-то отель на авеню Клиши, но название я позабыла… Она частенько меняла отели, потом у нее была квартира на улице Нотр-Дам де-Лоретт, забыла, какой номер…

— Когда вы приехали в Париж, вы навестили сестру?

— Да, конечно, и я была удивлена, как она хорошо устроилась. Я даже сказала ей об этом. У нее была прекрасная комната окнами на улицу, гостиная, кухонька и настоящая ванная комната.

— Был ли какой-нибудь мужчина в ее жизни?

— Не знаю… Мне хотелось остаться на несколько дней у нее, пока найду себе жилье, но она ответила, что проводит меня в очень чистенький и недорогой отель, она, мол, не может жить с кем-нибудь вместе.

— Даже три—четыре дня?

— Так я поняла.

— Это вас не удивило?

— Не очень-то… Знаете, меня удивить нелегко. Если люди позволяют мне поступать так, как мне вздумается, то и они также могут делать что хотят, и вопросов я не задаю.

— Сколько времени вы жили в Париже?

— Одиннадцать лет.

— Все время работали маникюршей?

— Сначала маникюршей, потом косметичкой. Я изучила это ремесло на Елисейских полях.

— Вы жили одна?

— Когда одна, когда нет…

— Встречались с сестрой?

— Можно сказать, никогда.

— Так что вы почти ничего не знаете о ее жизни в Париже?

— Знаю только, что она работала.

— Когда вы вернулись в Ла-Рошель, у вас были большие сбережения?

— Достаточные…

Он не спрашивал, как заработала она эти деньги, и она об этом не говорила, но каждый понимал другого.

— Вы никогда не были замужем?

— Я уже вам отвечала: я не так глупа…

Обернувшись к окну, откуда видно было, какие позы принимал ее спутник, восседая за рулем красного авто с сигаретой в зубах, она воскликнула, посмеиваясь:

— Поглядите, какой у него дурацкий вид! Рожи-то какие корчит! Выпендривается как!

— Но ведь вы же…

— Ну и что! Это мой служащий и к тому же прекрасный мастер, в Ла-Рошели мы живем врозь — не люблю я, чтоб он путался у меня под ногами… В отпуске еще куда ни шло!

— Ваша сестра никогда не имела детей?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Право, не знаю, ведь каждая женщина…

— Насколько мне известно, не имела. Ведь мы бы уж знали, правда?

— А у вас?

— У меня был один. Я жила тогда в Париже, пятнадцать лет точу назад. Первой моей мыслью было отделаться от него, и так, конечно, было бы лучше, но сестра посоветовала его оставить.

— Значит, вы тогда виделись с сестрой?

— Да, я и пошла-то к ней из-за этого… Мне нужно было поговорить с кем-нибудь из близких. Вам это может показаться смешным, но бывают моменты, когда вспоминаешь о семье. Короче, у меня был сын… Филипп. Я поместила его у кормилицы в Вогезах.

— Почему там? У вас там родные, друзья?

— Ничего подобного. Элен нашла этот адрес, не знаю, в каком бюллетене. Я ездила туда несколько раз за два года. Ему там было хорошо, у очень милых крестьян, ферма была чистенькой, но однажды они сообщили мне, что он утонул… — Она задумалась на минутку, пожала плечами: — В конце концов, оно, быть может, и лучше для него!

— Не знаете, была ли у вашей сестры какая-нибудь подруга?

— Не думаю, уже в Марсильи она глядела на других девушек свысока, и ее дразнили «принцессой». Думаю, что и в школе машинописи и стенографии было то же самое…

— Она была гордячка?

Она поколебалась, раздумывая:

— Не знаю… Не то слово. Нет. Она не любила людей… не любила общаться с ними. Вот именно: предпочитала быть одна. Она любила себя, ей нравилось жить так, как есть. В сущности, она была очень довольна собой…

Слова эти поразили Мегрэ: он мысленно вновь увидел «даму в лиловом», попытался определить выражение ее лица и не сумел. Франсине это удалось: «Она очень любила себя». Так любила, что только в одной комнате были три ее фотографии, и в других комнатах, куда он не заходил, несомненно, были тоже. И ни одного портрета матери, сестры, друга или подруги. На берегу моря она тоже была снята одна.