Геннадий Михасенко - Милый Эп[Книжное изд.]

• Название: Милый Эп[Книжное изд.]
• Автор: Геннадий Михасенко
• Издательство: Восточно-Сибирское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

Книга о подростках. Школа, первая любовь, духовное и нравственное становление личности — такова тематика этого произведения.

---

На ходу подправив постель, Нэлка села на единственный стул и взглядом повелела мне встать рядом, что я и сделал. Взяв карандаш и заводив им по строчкам, она стала читать, медленно, исправляя нечеткие буквы и стрелками переставляя некоторые слова. Второй же рукой в задумчивости принялась поигрывать верхней пуговицей кофточки, то расстегивая ее и чуть распахивая ворот, то застегивая. Я с колокольной своей высоты так и уставился обомлело на эту пуговицу и на этот ворот, за которым полупряталась до жути манящая бездна «Околдовывает, околдовывает», — думал я, не в силах отвести глаз… Внезапно подняв голову и перехватив мой пугливо отпрянувший взгляд, Нэлка усмехнулась одними уголками рта и спросила:

— Может, сесть хочешь?

— Ничего, я постою, — пробормотал я.

— Hv, стой… Что это за слово?

— Где?

— Не туда смотришь, вот.

— А-а, это-о… «за-ин-тересованность».

— Ух, ты! А если я исправлю на «интерес»?

— Исправь.

— Забор не убьет?

— Нет, он не мелочный.

— Хм, — хмыкнула она, опять глянув на меня с каким-то оценивающим любопытством. — Ну что ж, почерк сносный и вопросики игривые. Вот, например: «Есть ли у тебя друг, в скобках — подруга?» Это в каком смысле?

— В половом, — храбро ответил я.

— Я так и подумала. А не рано ли?

— Какой же рано, когда я через два года могу жениться!

— Да? И женишься?

— Посмотрю.

Снова расстегнув пуговицу, Нэлка рассмеялась, ткнувшись лбом в тетрадку, но вдруг спохватилась.

— Собственно, чему я удивляюсь? Сама-то!.. Значит, тебе уже шестнадцать. А мне двадцать. Старуха.

— Ну да! — вырвалось у меня протестующе.

— Нет еще? Ну, спасибо! — улыбаясь, она повернулась ко мне всем телом, схватила за локоть и прошептала энергично: — Слушай, Аскольд, возьми меня в жены, а! Я тебя подожду два года.

— Ладно, если анкеты сделаешь! — со смущенным восторгом согласился я.

— Сделаю!

— По рукам!

И мы весело хлопнулись руками.

— Так, завтра я начну копировать и, — Нэлка что-то прикинула в уме, — да, к концу вторника все будет готово. Но если ты меня очень сильно попросишь, я могу начать и сегодня. Тогда все будет готово уже завтра.

Я прямо простонал:

— Я тебя очень сильно прошу!

— Очень-очень?

— Очень-очень! В квадрате! В кубе!

— Ладно, Аскольд, — грустно проговорила она, — очень сильно просить ты еще не умеешь.

Кошкой кинувшаяся на меня в первый момент, Нэлка сейчас доверчиво притихла и сделалась мне вдруг такой своей и близкой, что, будь это Валя, я бы, наверно, обнял ее и поцеловал, тем более, что внешне они казались почти сверстницами. Как тетя Вера не выглядела бабушкой, так и Нэлка не выглядела мамой — просто девятиклассница, развившаяся скорее других. Во всяком случае, Мишка Зеф не упустил бы возможности познакомиться с ней. А я-то, тюха-матюха а ля бревно, — нечистая сила, помело! Все их помело — это пианино, на котором они рвутся взлететь, да не хватает сил, а тут еще я любезно давлю сверху. Мне стало досадно-неловко и за старое, и вот за это, что я приплелся и хамски навязал людям свои дела, как будто у них нет собственных и, может быгь, трижды важнее моих забот. Досада перешла в щемящую жалость и какое-то сострадание, и я внезапно спросил:

— Нэль, а где твой муж?

— Нету, — ответила она, ребячливо разведя руки.

— Но ведь был?

— И не был. Просто случилось однажды полное затмение. А знаешь, сколько длится полное солнечное затмение? Секунды — и все, и нету ею. Вот такая астрономия была и со мной. Бойся, Аскольд, затмения! — Нэлка вздохнула, поднялась, окончательно застегивая кофточку, и вдруг, обозрев меня с макушки до пят, улыбнулась опять. — Ну, и вымахал — ужас! Ну-ка, на сколько ты выше меня! — Она легонько прижалась ко мне грудью и, пришлепав свои разъералашенные волосы, ладонью отметила рост на моей щеке. — На полголовы!.. Ничего, девчонки высоких любят… Да-а, а почему ты, интересно, перестал глушить нас?

— Сама же говоришь — вырос.

— Этот рост ничего не значит!.. Хотя… вообще-то почему бы не значить?.. Ну, ладно, Аскольд, ступай. Я все сделаю и занесу. Или через Алексея Владимировича передам.

— Спасибо.

— Спасибо после.

Она повернула меня и подтолкнула в спину. Я так и вышел, не оглядываясь, радостно-встревоженный.

С первым делом было покончено.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Второе дело было ответственней.

К двенадцати часам я ждал к себе Валю. Это ведь не один на одни, а при родителях. Отец наверняка уже рассказал маме о той нашей встрече у завода, и они наверняка уже кое-что обсудили, но как пройдет эта очная ставка?.. И чем ближе подкатывало время, тем я больше волновался. А около двенадцати маме позарез потребовались колбаса и хлеб. Я пулей понесся в магазин, но как ни изворачивался в воскресных толпах, а полчаса ухлопал. Прибежал — а Валя уже в кухне стрекочет с родителями.

— Oh, here is my puple![23] — воскликнула Валя.

— Привет! — сказал я улыбаясь.

— Not privet, but good afternoon[24].

— Нет, привет!

— Вот видите, какие успехи. Стесняется! — пожаловалась сокрушенно Валя. — На улице стесняется! Дома стесняется! Очень он у вас стеснительный!

 — Yes![25] — брякнул я, ставя сумку на стол.

Отец с Валей рассовывали по всяким щелкам какие-то маленькие бумажки. Я вынул из отрывного календаря и прочел: «О чем ты мечтаешь?», а на обороте — «What are you dreaming about?»

— Что это?

— Научная организация труда, — заметил папа.

— Твои шпаргалки, — пояснила мама.

— Ходи и переводи, — сказала Валя. — Перевел, поверни, нет — глянь и оставь так же… Это еще Светино наследство. И я учила, и вот опять пригодились… Аскольд, раз десять повернешь, заменяй. Я принесла целую коробку — штук пятьсот.

Под общий смех я схватился за голову и, шатаясь, поплелся прочь. Но и в моей комнате Валя успела натыкать этих бумажек во все предметы. Они торчали, как ярлычки, точно все это продавалось, — не жилье, а комиссионный магазин. Даже у бедного Мебиуса во рту белел квадратик. Я выдернул, усмехнувшись, и прочел: «Мне бы хотелось чего-нибудь горяченького, и как можно быстрей». Недурно, Меб! А на обороте — язык вывихнешь!

Валя зашла следом.

— Revolution? — спросил я бодро.

— A little bit of it[26], — сказала Валя. — В гостиной и в туалете то же самое. Но это для твоей самостоятельной работы. А вместе мы займемся другим. Ежедневно у нас будет три урока, по полчаса каждый: чтение текстов, заучивание наизусть отрывков и прослушивание записей, пластинки я тоже принесла.

— А в Лондон на практику мы поедем?

— Практику будешь проходить у Светы, как только я почувствую, что ты раскачался, — сухо сказала Валя.

Еще у Ведьмановых Нэлка раззудила мою душу, и я о том лишь мечтал, чтобы скорее оказаться с Валей наедине и поцеловать ее. И вот мы наедине, а поцелуем и не пахло. Я ждал от Вали хотя бы какого-нибудь ласкового знака или жеста и даже приготовился мягко кивнуть, мол, понимаю, — родители, то да се, — надо быть серьезнее, но и этого не было. Деловито выложив из сумки учебники и пластинки, Валя села на диван и озабоченно сказала:

— Начнем, а то позавчерашний день пролетел впустую.

— Не совсем, — возразил я.

— А что ты запомнил?

— Повторить? — с волнением спросил я.

Она поняла и хмуро бросила:

— Глупости, Эп!.. Пододвигай столик.

— Валь, что-нибудь случилось? — тревожно вырвалось у меня.

— Да нет. а что?

— Так.

— Ничего… Ну, давай с вашего последнего Светиного урока, за который ты получил пару, — шепотом сказала она, но это был шепот не на ту тему, какой жаждал я.

Может, Валя узнала, что я Садовкиной руку целовал? Или что провожал Лену до дому? Или со Светланой Петровной поссорилась? Или наработалась вчера? Или мама походя что-нибудь ляпнула?.. Тогда почему бы не сказать?

Теряясь в догадках и мучаясь непониманием, я придвинул журнальный столик, сел напротив Вали, открыл учебник и, низко наклонив голову, начал читать, но голос мой пересекался, и глаза туманились. Валя закрыла текст рукой и вздохнула:

— Эп, так не пойдет! — Я поднял голову. Увидев мое лицо, Валя медленно свела свои брови шалашиком и тихо спросила: — Ты хочешь поцеловать меня?

— Да, — одним дыханием ответил я.

— Ну, поцелуй.

И склонилась ко мне. Я застыл на миг, потом быстро поцеловал ее и задохнулся. От внезапной легкости у меня выступили слезы. Я вскочил и отошел к столу проморгаться. Чувствуя стыд и радость, я вставил Мёбиусу в рот выпавшую шпаргалку и вернулся, конфузливо улыбаясь.

Валя ласково кивнула.

— Не сердись, Эп! Все в порядке.

Читал я все равно скверно, зато с удовольствием, но Валя разбила меня в пух и прах. Замечания в общем-то сводились к одному: английский текст я читаю по-русски. Для простоты разбора она взяла три ошибки: герундивное окочание — ing, которое у меня звучало как «инг», в то время как надо лишь «и…», а остальное— через нос; звук «th», который я выдавал за чистокровное русское «з»; и, наконец, «i» после согласных, потому что «see» — это не «сы», а «си», причем «с» должно оставаться твердым. Чтобы я тоньше прочувствовал ущерб своего произношения, Валя попросила записать на магнитофон ее и мое чтение отдельных фраз. Сам себя я часто прослушивал и не то, чтобы восторгался своей тарабарщиной, но мне было как-то приятно, что вот я, русский пацан, шпарю по-аглицки, пусть непутево, но уж не до такой степени, чтобы настоящий англичанин не понял, ведь есть у них и заики, и шепелявые, которых они как-то же понимают, но лишь тут, в сравнении, грустно убедился, что я беспросветный варвар…