Владимир Витвицкий - Охота на компрачикоса

• Название: Охота на компрачикоса
• Автор: Владимир Витвицкий
• Жанр: Современные любовные романы

Повесть о приморской любви и высокогорной мстительности.

---

— Не бери в голову, — стандартно успокоил его Алексей, — чувство юмора еще не оттаяло. К вечеру все станут нормальными людьми.

— Вечером все там будем, — задумчиво кивнул приятель.

Тем временем Степаныч обнаружил и привел начальника лагеря. Он оказался очень даже приодет — рубашка и шорты, что вполне соответствует председательскому тулупу или комиссарской кожанке. Он бодр и весел, и это несмотря на то, что очень всем занят.

— Ну что, все живы? — серьезной скороговоркой выдал он, не оставляя пауз для ответов. — От впечатлений никто не умер?

— Все в порядке, — в тон ему ответил Игорь, — хотя некоторые были на грани, но их быстро пронесло.

— Пронесло? — переспросил беспокойный начальник и озабочено покосился на туалет, предмет его начальственной гордости и всеобщей необходимости.

— Фигурально, — проследил Игорь его беспокойный взгляд.

— Слушай, Леха, — засуетился Александр, указывая глазами на мальчишку и пакет с мороженым, — я быстро.

— Давай, давай.

— Пойдем, Русланка, мороженое отнесем.

— А я дяденьку узнал, — уже на ходу, поспевая за Александром, пропищал мальчишка.

— Угу, — не сбавляя шага, полуобернувшись, ответил "папашка". — Это он убежал от нас пять дней назад, — и, прибавив громкости голосу, — бросил тетю Машу, а я тут возись с вами, со всеми!

— А он будет жить в твоей палатке?

— Угу.

— А мама?

— Одно другому не помешает, — справился с неловкой паузой Александр, смутившись скорее не от смысла, а от той детской непосредственности, с которой был задан вопрос и которую крыть нечем. Переглянулись взявшиеся за рюкзаки — они слышали весь затихающий в шуме моря разговор.

— Палатками в этих целях лучше не пользоваться — быстро среагировал административной мыслью начальник, — слышимость стопроцентная. И себе удовольствие испортите, и соседей измучаете. А кругом дети, и они тоже не спят!

При этом он почему-то посмотрел на Лену, ну и на Нину, заодно.

— Темный берег и шум прибоя — лучшие друзья туриста! — выдал разумный и привычно бодрый лозунг Сергей.

— Я подскажу выход — заверил не только его, но и всех остальных начальник, опять машинально бросив свой озабоченный лагерным обустройством взгляд на Лену.

* * *

"…изредка на мрачном фоне гор вспыхивали в различных местах яркие огни, и тотчас исчезали.

— Скажите пожалуйста, что это за огни? — спросил я шепотом у татарина, ехавшего подле меня.

— А ты не знаешь?

— Не знаю.

— Это горской солома на таяк связал и огонь махать будет.

— Зачем же это?

— Чтобы всякий человек знал — русский пришел. Теперь в аулах, — прибавил он, засмеявшись, — ай-ай, томоша идет, всякий хурда-мурда будет в балка тащить".

(Л.Н.Толстой. "Набег")

Дорога серой извилистой лентой блестящего на солнце асфальта, плавя над собою воздух, летит под капот и колеса машины, оставаясь в зеркале заднего вида уже приевшимися поворотами и предупреждающими знаками. Положив руки на руль, Аслан спокойным вниманием держит автомобиль на дороге и, не смотря на скорость, успевает поглядывать на синеющее и такое же одинаковое в движении, как и дорога, море. Иса сидит рядом, и как пассажиру ему делать нечего, а за многие часы набившие оскомину глаз солнце, асфальт и шуршание шин наводят дремоту. Поэтому, поклевав носом, он пытается уснуть, но подголовник плохо держит голову. Давно оставив позади грузинскую границу, они едут на север — там, между морем и склонами, в узкой полосе, называемой Большим Сочи, их ждет осевший в одном их поселков родственник. Он держит бар, один из многих, как частые бусы нанизанных на побережье.

Прочитав в старом советском паспорте национальность, пограничник попытался прожечь их взглядом, но они были спокойны и проехали мимо заставы с полосатыми шлагбаумами и орудийными стволами за забором без проблем — кроме денег и машины у них ничего не было. А в Грузии остались две крепышки-эстонки, и у них тоже кроме денег не было ничего. Жар первых боев поутих, и война перешла в тягучее, свойственное гончарному, на продажу, ремеслу русло, пугая его, Аслана, повседневностью жестоких привычек. Казалось, что ничто не может помешать вращению этого огромного круга, на котором судьбы людей мнет и лепит молчаливый учитель, с ледяным равнодушием глядя на глину жизни. Он не добрый и не злой, Аслан понимает это. Наверное, у него нет лица, а вместо глаз чернота, и он прячет эту черноту в холщевый мешок деревенского ремесленника, и смотрит оттуда сквозь рваные прорези, не снисходя до прицеливания.

Аслан не хотел брать крепышек, разумно считая все разговоры о "белых колготках" глупостью, но его друг, большой любитель экзотики, умеет вовремя хрустнуть купюрами. Они вместе учились в Москве, хотя он, Аслан, скорее пытался учиться — отец хотел, чтобы у сына был настоящий, а не купленный диплом. Они, естественно, крутились, но после учебы Аслан вернулся домой — ему не понравилась Москва и москвичи. Он вообще не любил большие города и в этом был похож на отца. А друг остался и поднялся. В его глазах всегда хватало идей и упрямства, и когда на него вышел анекдотный проныра эстонец, он сразу же ухватился и позвонил Аслану. Прекрасно зная друга, Аслан, тем не менее, согласился не сразу, но убедившись, что столичная жизнь испортила, но не изменила тому характер, сдался. Предположив выгоду, он не ошибся — друг умел не только убеждать, но и платить, и вероятно благодаря этому до сих пор был жив, там, в большом столичном городе. Дамочки очень хорошо говорили по-русски, но характерный акцент, почему-то так нравящийся русским мужчинам, конечно же, выдавал их. А он, честно говоря, ничего интересного в нем так и не расслышал, да и разговаривали они мало.

Поворот, еще один, мелькнул указатель с названием поселка, с подсказкой близкого Туапсе — они подъезжают, а Аслан вспомнил, как, смеясь, все же нервничал его друг, рассказывая об их тренере папаше: оказывается, это он их и научил. Земляк переживал, опять же шутя и смеясь — что тихого выстрела в столице никто бы не услышал, а на мусульманском кладбище появилась бы еще одна богатая могилка приезжего джигита.

— Из Мааасквы, говоришь? — озвучил он старый студенческий анекдот, притормаживая и съезжая с трассы. Гравий мягко зашуршал под резиной, а Иса, почувствовав изменение скорости, открыл глаза.

* * *

Вода, сначала шумящей, а затем и беззвучной подводной прохладой на несколько объемных секунд обдала голову и тело. Слышен писк далеких катеров. Алексей вынырнул — волны, соль в носу и на губах, а позади крики детей в пенной границе пляжа и водяных ухабов. Беспрерывно накатываясь на берег, они без устали перебирают гальку, делая ее круглее и меньше, а заодно вертят прыгающих в них и через них детей, не в силах прекратить непрекращающийся визг. "Ну какая летом работа?" Пора опять под воду. Голубовато-липкая и пахучая, она прозрачна, а обросшие мохнатые камни на дне сливаются с ним, пятнистые рыбки плавают туда сюда, пугая едва заметных креветок. Сказка, но множество алюминиевых банок яркими кучами подсказывают ныряльщику: "Человек, ты звучишь не только гордо!" Снова пахнущий йодом воздух, брызги, гребки, нырки, струи, водовороты, приятная усталость плеч. Говорят, что чукчи не умеют плавать — этого просто не может быть.

Немного полежав и отдохнув на воде, как на мечте, он усталым буруном поплыл к берегу. Усталость дает погрешность движений, в спорте, отдыхе и еще кое в чем — больше всплески, чаще вдохи. А на встречу скользят бодрые тела — пляжный конвейер работает без перерыва. Колышутся не желающие портить причесок дамы, иллюстрируя необъяснимое — как можно, плавая в море, не нырять? Раскачиваясь, взлетают вверх и падают вниз надувные матрасы, а их в основном обладательницы целятся известными местами в солнце. А ближе к берегу все те же дети, надувные круги и манжеты, гуси и утята с затычками в хвостах.

Алексей коснулся дна, сделал пару шагов, но ноги заскользили по камням, а волна поддала сзади — пришлось ловить дно руками. Ничего, это приятная неуклюжесть, еще пара попыток и он научится шагать, не теряя равновесия на скользких подводных кочках.

Пляжи: полоса в двадцать пять — тридцать метров шириной из обмолоченных волнами булыжников протянулась в бесконечность, ограниченная крепостной стеной береговой кручи и закругленная вдаль синевой моря. Нарезанные на делянки и отделенные друг от друга частыми волноломами, а некоторые и железными заборами, кое-где возвышаясь открытыми террасами, они принадлежат различным, расположенным над ними турбазам, домам отдыха, санаториям и пансионатам. Чем выше и белее, респектабельнее корпус, тем круче пляж, тем толще трубы разделительных решеток и тем на нем чище.

Палаточный лагерь с белеющим как испанская церковь толчком посередине занял место между старым, утопающим в зелени кемпингом и сосновым бором, существующим лишь только потому, что берег здесь очень высок и явно непрочен, и поэтому опасен для строительства. За сосновым бором блистает, отражая солнце, многоэтажный и, естественно, белый корпус. Это санаторий или пансионат, в названии которого, как сказали Алексею, присутствует слово "газ". Ну а на пляже под палаточным городком нет грибков, раздевалок и прочих прямо не связанных с загаром сооружений, и он плотно заполнен людьми и солнечной, почти африканской демократией. Тени мало, ее совсем нет, все тени густеют там, на богатеньком, но пустоватом, потому как газоватом лежбище, впрочем, невидным отсюда.