Николай Дубов - Колесо Фортуны

• Название: Колесо Фортуны
• Автор: Николай Дубов
• Издательство: Дет. лит.,
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1980

Начинающееся с незначительного на первый взгляд эпизода в безвестном селе действие романа стремительно развивается и расширяется, охватывая все новые круги лиц. Корни, причины происходящего ныне уходят в XVIII век, и действие романа перебрасывается во дворец французского короля, в Пруссию, в императорский Санкт-Петербург, в Польшу, наконец снова возвращается в современность. И всегда, повсюду перед героями романа встает вопрос об ответственности каждого за свои поступки, за все происходящее, за судьбы родины.

---

9

Однако счастья-то и не оказывается. То есть обыкновенного счастья — домашнего, уютного, как говорится, семейного. Когда любящий супруг жить не может без супруги, а она без него, когда даже краткая разлука в тягость и в муку, а встречи потом — блаженство, когда от радости хотят обнять весь мир, но предпочитают делать это друг с другом… Такого у Фике нет. Ни до замужества, ни потом. Великий князь до свадьбы дружелюбен и равнодушен. С невиданной роскошью и блеском целых десять дней продолжается свадебный праздник. После праздника ничто не меняется к лучшему — великий князь и супруг так же дружелюбен, только равнодушен, пожалуй, еще больше. Он по-прежнему выбалтывает все о своих заботах, делах, затеях и — романах. Через две недели после свадьбы он рассказывает жене о своей любви к фрейлине Корф, потом к младшей Шафировой, потом снова и снова. Фике бледнеет от гнева и ненависти, но поддакивает, кивает и улыбается.

Браки заключаются на небесах. Это придумано для заурядных людей. Уютное домашнее счастье — для бюргеров. Браки правителей предрешаются в тиши кабинетов, недоступных простым смертным, и диктуются соображениями, непонятными им. Счастье в любви найти не трудно, его даже не нужно искать, оно само прибежит к тебе, когда ты на троне или возле него. Трудно найти незанятый трон, который бы терпеливо поджидал именно тебя…

Трон предназначен не ей, но она рядом и не хочет затеряться в его тени. И Фике — Екатерина — теперь она все больше привыкает к своему новому имени — еще старательнее продолжает делать себя, тем более что никаких помех и препятствий этому уже нет. Дорогая муттер быстро оправилась после взбучки, которую ей задала императрица в Троице-Сергиевой лавре, и снова принялась интриговать. Поэтому после свадьбы ее вежливо, но непреклонно выпроваживают из Санкт-Петербурга домой, а вдогонку посылают поручение сообщить Фридриху требование отозвать ее конфидента барона Мардефельда.

Великий князь занят охотой, изучением фортификаций, прочих военных искусств и своими любовницами, ему не до жены. Екатерина ездит верхом, тоже увлекается охотой, но охотится одна, только в сопровождении старого егеря. Она непременно бывает на всех приемах и, конечно как все тогда, играет в карты, но досуга остается много, и она не тратит его напрасно.

Труднее всего с внешностью. Хорошо императрице, если она удалась в родителя и с высоты своего гренадерского роста может при нужде величественно и надменно смотреть на приближенных сверху вниз. А Фике коротышка — ниже среднего роста. Туловище у нее длинное, а ноги коротковаты. Ну, укоротить талию и скрыть ноги помогают платья, они же скрывают высокие каблуки, благо платья до пола, у туфель видны лишь носки. Потом прямо ото лба взбитая высокая прическа. Что еще? Никогда не гнуться, не сутулиться, не опускать голову. Она приучает себя к такой распрямленности и вытянутости, что только перед императрицей спохватывается и сгибается в поклоне. От всего этого Фике станбвится как бы выше ростом, но величавости не приобретает. Натурально! Если бы дело было в росте, любой дровосек годился бы в императоры… Величие не в лишних вершках, а в ощущении собственной значительности, в уверенности в том, что ты, независимо от роста, действительно выше других. Фике долго ищет в зеркале и наконец находит: она вырабатывает у себя привычку никогда не поднимать глаз на собеседника, какого бы роста он ни был, смотреть прямо перед собой из-под полуопущенных век, прямо и как бы за собеседника, будто она видит не только его, но и то, что в нем скрыто, и то, что находится за ним.

И это дает прекрасные результаты: кроме императрицы и ее мужа, все собеседники несравненно ниже ее рангом, для того чтобы уловить взгляд Екатерины, им приходится склоняться перед ней, и, не отдавая себе отчета в причине этого, они изумляются врожденному величию, с каким держится ее императорское высочество, великая княгиня…

Красавице ум и образованность могут заменить ее красота и женственная прелесть. Фике себя не обманывает — у нее нет ни того, ни другого. Только огромными усилиями она сделала себя слегка привлекательнее и научилась держаться, как подобает ее высочеству. Но что проку, если ее высочество будет величаво молчать, как пень, и заученно улыбаться, как кукла? Ум Фике замечен еще баронессой Принцен. С тех пор она не поглупела, однако алмаз становится бриллиантом только после шлифовки. И Фике принимается шлифовать свой алмаз. Досуга достаточно, а книги по ее поручению ей привозят, присылают из-за границы. Виршей Фике не читает — она улавливает в них лишь обнаженные мысли, а их там не так уж много, художественные красоты для нее равнозначны перемежающемуся дождю, не любит она и романов — ей не интересны выдуманные истории о жизни каких-то никому не известных и не нужных людей.

Другое дело жизнеописания людей великих, выдающихся… Позже она примется за сочинения прославленных французских философов. Образование Фике не пошло дальше уроков госпожи Кардель, сочинения ученых мужей она понимает с пятого на десятое, и, в конце концов, в голове ее образуется совершенная каша. Однако это не влечет за собой дурных последствий. В жизни и делах она неизменно руководствуется только своим трезвым, холодным и расчетливым умом, а сочинения блистательных французов ей нужны совсем для другого. У нее отнюдь не перегруженная, можно сказать, девственная и очень цепкая память. Фике запоминает множество изречений, острот, легких, изящных оборотов и по мере надобности пускает их в ход, далеко не всегда ссылаясь на авторов. Как же после этого иностранным дипломатам и гостям не изумляться эрудиции, остроте и блеску ума великой княгини?

Что же касается придворных, то — некуда правду деть — большинство их, если и читает, так только Брюсов календарь, который содержит предсказания погоды на тысячу лет вперед, а также точные рекомендации, в какие дни следует "баталию творить", "власы стричь", "брак иметь" и прочее и прочее, вплоть до того, в какой день "мыслити начинать"… Не удивительно, что ее императорское высочество поражает придворных своими познаниями.

Все остальное выполняет и довершает титул.

Странным образом наука, называемая социальной психологией, до сих пор не исследовала вопрос о том, как влияли титулы на самих носителей этих титулов, а также на то, как титулы сказывались на окружающих, определяли отношение людей, стоящих ниже на социальной лестнице, к тем, кто, благодаря титулу, стоит ступенькой выше или даже находится на самой вершине пресловутой лестницы. Титул не просто высокопарные слова, писанные с больших букв, а слова или словосочетания, которые в силу узаконения, а затем и традиции становились как бы магической формулой, отделяющей ее носителя от остальных людей, показывающей его непохожесть, отличие и превосходство над другими. Магия эта действовала не вдруг, а исподволь, незаметно, помимо воли и сознания людей. Быстрее всего подпадали под ее воздействие сами носители титулов. Ближайшее окружение, которое зависело от их воли и щедрости, угодничало и раболепствовало для того, чтобы щедрость эту закрепить и увеличить, восхваляло и превозносило их действительные и мнимые достоинства. Рано или поздно от этого не престанного славословия голова у титулоносителя шла кругом, сомнения, неуверенность, которые еще копошились, быть может, в его душе, гасли, он искренне начинал верить — его все так в этом уверяют! — он просто убеждался в том, что он на самом деле мудр, велик, даже красив, и привыкал держаться соответственно своему титулу и новому самоощущению, а тогда хвалебный хор звучал еще стройнее и звонче.

У громадного большинства людей, которые не знали, не видели своими глазами такого титулоносителя, представление о нем складывалось понаслышке. Наслышка шла от тех, кто стоял между народом и носителем высокого титула, они же говорили о нем только в превосходной степени, расписывали его мудрость, красоту, доброту и справедливость. В повседневной жизни доброту и справедливость люди находят не часто и потому постоянно взыскуют их. Если носитель титула добр и справедлив, он, естественно, мудр и велик, но человек такой духовной красоты не может быть безобразным уродом, он непременно должен быть и внешне, физически красивым.

Магический круг замыкался — титул из признака социального различия превращался в непременное условие и даже представлялся причиной всех самых лучших человеческих качеств и совершенств. И когда люди сталкивались с носителем титула, они воспринимали его не только непосредственно, при помощи зрения и слуха, но и опосредствованно — на их восприятии бессознательно сказывалось представление о нем как о человеке, исполненном совершенств, прекрасном во всех отношениях. Причем в данном случае влияло на человека не только его собственное представление, но и, так сказать, соборное, а давление соборных чувств и представлений на отдельных людей нет нужды доказывать. Иными словами, люди начинали воспринимать носителя титула не таким, каков он на самом деле, а каким они его себе представляли, каким он должен быть по их мнению. Эта аберрация восприятия на протяжении человеческой истории породила множество легенд. Некоторые из них впоследствии развенчивались, большинство оставалось жить.