Николай Дубов - Колесо Фортуны

• Название: Колесо Фортуны
• Автор: Николай Дубов
• Издательство: Дет. лит.,
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1980

Начинающееся с незначительного на первый взгляд эпизода в безвестном селе действие романа стремительно развивается и расширяется, охватывая все новые круги лиц. Корни, причины происходящего ныне уходят в XVIII век, и действие романа перебрасывается во дворец французского короля, в Пруссию, в императорский Санкт-Петербург, в Польшу, наконец снова возвращается в современность. И всегда, повсюду перед героями романа встает вопрос об ответственности каждого за свои поступки, за все происходящее, за судьбы родины.

---

— Выкручиваться было не в чем — истинную правду рассказал. Привели меня, представили перед его величество. "Ну, говорит, признавайся, как ты оскорблял императорскую фамилию?" — "Никак, мол, не оскорблял. — И в мыслях того не имел. Невинно оклеветан". — "Но ты про императорскую фамилию говорил?" — "Говорил.

А что говорил — вот как перед богом! — имел намерение доложить вашему величеству, так как полагал, вашему императорскому величеству знать это надобно". — "Отчего же не сказал?" — "Случаю такого не представилось, а потом меня за мои же добрые помыслы — в крепость…" — "А что ты такое сказал?" — "Если по правде, так и сказал не я, я только повторил… Изволите видеть, ваше величество, когда вы восприяли императорский престол, народу, как водится, выкатили бочки вина, полпива, выставили быков на закуску…" — "Неужели целых быков?" — "Нет, ваше величество, простонародье называет быками толокно с постным маслом… Вот я тогда и потолкался меж людей, чтобы послушать, что говорят об этом радостном событии — известно ведь: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке… а пьяных было тогда предостаточно". — "Ну и что говорили?" — "Ликовали, радовались, пили ваше императорское здравие… А более всего понравилось мне, как сказал один солдат: "Оно, конечно, царство ей небесное, Лисавет Петровне… Ну, а все-таки ладно, что теперь обратно мужик будет, а не баба. Оно как-то сподручнее, когда мужик, а не баба в императорах… Больно много их было, баб-то…" Вот только эти слова я и повторил, ваше величество. А в них никакого оскорбления или неуважения к императорской фамилии нету. Посудите сами: Елисавет Петровне солдат желал царствия небесного, а сам радовался тому, что императором стали вы, ваше величество… Я потому и хотел доложить вашему величеству про эти слова, что сказаны они не по команде или наущению, а прямо из души, от полноты чувств, кои испытали все подданные при вашем восшествии. А меня за это — в крепость. Разве это справедливо, ваше величество?" — "Чуфства, — говорит Петр Федорович, — это карашо. А почему такой груби слова — "баба"?" — "Так ведь, говорю, народ-то темный, ваше величество, он по-благородному изъясняться не обучен…

И суть не в словах, а опять же в чувствах и ликовании.

Я, как услышал, у меня сердце зашлось от радости за вас, ваше величество, вот, мол, как нашему новому монарху радуются все подданные, от вельможи до самого последнего солдата… А меня за это — в крепость". — "Ладно, говорит, я строг, но справедлив. В крепость больше сажаться не надо. А за понесенную обиду… В каком ты чине?" — "Статский советник, ваше величество". — "Произвожу тебя в действительные статские советники". — "Премного вашей милостью…" — "Но, говорит, произвожу с оставлением в отставке. Чтобы не повторял глупи слова! Императрикс, die Kaiserin, не есть "баба", она есть священный осоп…" Так я и стал вроде как штатский генерал, да только по одному названию. Можно считать — в насмешку. Вот такая дурацкая история-с, — усмехаясь, закончил Теплов.

— Лишний раз убеждаюсь, — сказал Сен-Жермен, — сколь поверхностны и неосновательны могут быть суждения стороннего наблюдателя. Особенно чужестранца.

У меня сложилось впечатление, что воцарение Петра Третьего было действительно встречено всеобщим одобрением и радостью. Оказывается, есть и недовольные…

— Он их сам делает, недовольных-то. Обижает людей как ни попадя, — сказал Теплов.

— Зачем?

— А ни за чем. Оттого, что можно. Кто осмелится возразить? Вот только их сиятельство подпускают иногда что-нибудь этакое., но тот и ухом не ведет.

— Странно, мне говорили, что он добрый человек, прост в обращении.

— Прост-то он прост, — сказал Разумовский, — только чересчур скоропалителен. Что в голову придет, то и выпалит. А кругом человеки, у каждого своя амбиция. Вот взять, к примеру, графа Никиту Панина, воспитателя наследника. Умнеющий человек, образование и все повадки европейские. Двенадцать годов состоял посланником при шведском дворе. Император вдруг решил сделать его генерал-аншефом. А зачем Никите Ивановичу генеральство? Одна докука. Он наотрез отказался. Император тут же во всеуслышание: "А еще говорили, что Панин умный человек… Только дурак может отказываться он генеральского звания". Никита Иванович, понятное дело, оскорбился… Да мало ли!..

— Мне рассказывали, — сказал Сен-Жермен, — гвардейцы недовольны новыми мундирами, говорят, очень неудобны.

— То само собой! — подхватил Теплов. — Окромя того, старые-то были Петром Великим введены, а нынешние — прусского образца. Российская императорская гвардия и вдруг в немецких мундирах… Кому это в радость? Того мало, их величество предписали старые названия полков отменить, а называть их по имени командиров. Конечно, может, их вот сиятельству приятно, что Измайловский полк будет теперь называться "Полк графа Разумовского"…

— Ты говори, да не заговаривайся, Григорей Николаич, — сказал Разумовский.

— Так я ведь только к примеру, ваше сиятельство!..

А каково преображенцам или семеновцам? Их сам Петр Великий создавал и пестовал, вся слава их под Петровым названием и штандартом воспроизошла И все теперь похерено — нету ни преображенцев, ни семеновцев… Сегодня один командир, завтра другого назначат, полк снова иначе называть будут. Так и растрясется вся гвардейская гордость, уйдет слава, как вода в песок… Или, например, шефом конногвардейского полка всегда был сам император, и они тем гордились… А теперь Петр Федорович назначил шефом этого самого Георга-Лудвига.

Вместо императора — дяденька. Конногвардейцы так понимают, что это для них принижение. Его величество вообще гвардию недолюбливает. Считает, что она избалована, недисциплинированна, грозится навести в ней настоящий воинский порядок.

— Относительно гвардии, быть может, вы и правы, месье Теплов. Но ведь император издал такие манифесты, предпринял реформы…

— Насчет Тайной канцелярии, конечно, слава богу.

Касаемо вольности дворянской тоже, хотя и неизвестно, как оно там будет дальше… А реформы? Многовато их сразу-то…

— Нетерплячка, — сказал Разумовский.

Сен-Жермен недоуменно приподнял бровь.

— Это по-малороссийски значит нетерпение, — пояснил Теплов. — Тут даже не нетерпение, ваше сиятельство, прямо, можно сказать, свербеж реформаторский…

— Однако ведь реформы направлены на благо государства и подданных, — сказал Сен-Жермен.

— Так это еще бабушка надвое гадала, куда они направлены… Вот, изволите видеть, прислал император Святейшему Синоду указ, чтобы всех монастырских крестьян причислить к императорскому державству, а вместо них выдавать монастырям жалованье. Вроде бы хорошо?

Так это нам с вами, потому как мы — не архимандриты, не игумены. А черному духовенству — нож вострый, и очень оно тем указом в ажитацию и сокрушение введено.

А далее того хуже: предписывает император дать волю во всех законах вероисповедания, какое у кого будет желание, и никого не иметь за то в проклятии и поругании.

— Так это же прекрасно! — сказал Сен-Жермен. — Религиозная нетерпимость — ужасное зло. Сколько из-за нее крови пролито…

— Простите, господин граф, вы есть лицо приватное, потому так и рассуждаете, а в интересах державства рассуждения такие пагубны. Посудите сами — народ наш уповает на веру, царя и отечество и, коли надобно, грудью становится на их защиту. А на что ему уповать, что защищать, ежели все будут верить кто во что горазд? Я уж не говорю про схизматиков, еретиков всяких, а так, чего доброго, и магометова вера может у нас войти в закон.

Тогда, стало быть, турков и тронуть не моги, пускай Гроб Господень остается в руках у басурман, пускай они над нашими единоверцами измываются? Нет, господин граф, тут уж не только черное и белое духовенство, тут весь народ наш приять такое расположение не может… Вы все время изволите защищать реформы нашего императора. А вот как, по-вашему, может император по своему произволу отменять заповеди господни?

— Вы шутите?

— Какие шутки! Про такое святотатство и в истории не слыхивано, а наш государь император тем же указом изволили повелеть: "О грехе прелюбодейном не иметь никому осуждения, ибо и Христос не осуждал"… Христос не осуждал, ибо всевышний уже осудил! Что гласят заповеди, начертанные на Скрижалях, кои Моисей получил от господа бога на горе Синайской? "Не прелюбы сотвори.

Не пожелай жены ближнего"… Господь бог осудил, а государь император приказывает — не осуждать! Стало быть, можно и желать жену ближнего, и прелюбодейство совершать?! Для чего такое святотатство занадобилось?

А для того, что монарху нашему мало державных реформ, они имеют желание проводить реформы и в спальнях своих приближенных…

— Что это значит?

— Говорят, их величество задумали придворных переженить. Самому жениться на фрейлине супруги, Лизавете Воронцовой, прусского посланника Гольца женить на графине Строгановой — это при живом-то муже у графини и его живой жене! Ну, графиня Брюс, обе Нарышкины сами себе новых мужьев подберут… И далее в таком духе. Это что же такое будет? Свальный грех? Содом и Гоморра?..