Андрей Лазарчук - Гиперборейская чума

• Название: Гиперборейская чума
• Автор: Андрей Лазарчук
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2001
• ISBN: 5-699-00479-3

Этот роман по праву можно отнести к жанру живой и даже «мгновенной» классики. Он номинировался на Букеровскую премию, но в то же время в нем можно найти все то, что притягивает поклонников современной остросюжетной литературы: на страницах романа встречаются ритуальные убийства и путешествия во времени, красотка, владеющая восточными единоборствами, и таинственные хранители древних знаний. Именно многогранность таланта его авторов, Андрея Лазарчука и Михаила Успенского, подкрепленная замечательным и живым языком, способствовала огромному успеху этой книги, представляющей собой совершенно чумовую, невозможную смесь из детектива, альтернативной истории, антиутопии... одним словом — своего рода фотографический снимок нашего сумасшедшего времени.

---

3.

Появление племянницы Ираиды верхом на белом «линкольне» застало Коломийца в состоянии крайней взмыленности. Причин тому было немало, и застарелые, как артрит, и свежие, самые гадкие, по которым всегда нужно искать свежее решение, и из них прежде всего — две попытки нападения на охраняемые «Тимуром» объекты. Если бензоколонку пытались выпотрошить какие-то совсем уж дикие джигиты, лишь вчера упавшие с прадедовых гор, то издательство «Энигма» потрогали знающие дело хлопцы.

Знающие — и ни в грош не ставящие «Тимура».

Необразованные или самонадеянные. А это значит, предстояло идти и долго нудно объяснять, что «Тимур» — он разный. Можно сказать, двуликий. Он может старушкам огороды пропалывать и мелких Квакиных хворостинкой отгонять — а может, внезапно охромев, производить полные опустошения на обширных территориях, чтоб трава не росла…

А может быть — вмазать сразу? Для радикального взвинчивания авторитета и движения фишки?

Отдубасить как следует этих дурачков, покрасить голубой краской и среди бела дня выпустить голяком в скверике у Большого театра.

Да. Но сначала нужно найти.

Впрочем, найти — это довольно просто.

Он потянулся к телефону.

И вот тут возникла Ираида.

То есть Коломиец не сразу понял, кто это. Он видел ее пять лет назад, и тогда это была суровая и чуть косолапая девочка в стеганых штанах. Лишь самую малость похожая на влетевшую в дверь языческую полубогиню.

— Дядя Женя!

Он сел, потом вскочил. Как-то узнал.

— Ирка? Ты, ведмедко? Откуда?..

— А прилетела, и все! Или же телеграмма не дошла?

— Кто ее знает, ту твою телеграмму. Я дома два дня не был. Ну-ка, покажись, дивчина: да давай сюда эту дароболу!

Рюкзак ухнул в угол, шуба отлетела черт знает куда, ой, бидон, спохватилась Ираида, это же Итиро-сан медвежью желчь два года копил, когда сказали, что у тебя нога почти по плечо оторванная, а вот и письмо, дед отписал:

Из письма следовало, что племянницу Ираиду следовало приставить к делу. Достоинства ее были неоспоримы: стрельба, рукопашный бой, японский и китайский свободно, немецкий, правда, с напрягом, следопытство и скрадывание на ять, и вообще за девкой нужен глаз да глаз. А осенью ей в институт поступать, так, братка, сам определи там, куда ей лучше: в консерваторию там или в юридический:

Несколько дней Коломиец ошибочно считал, что Ираида есть очередное звено в цепи размножающихся проблем, но потом неожиданно для себя почувствовал, что жить стало легче, жить стало веселее. Во-первых, со стола исчезла осточертевшая пицца. Во-вторых, дружно, с развернутыми знаменами, трубя — ушли тараканы. В-третьих, телевизор стал ловить кучу доселе неизвестных программ. В-четвертых, последняя фиктивная жена, которая ухитрялась тянуть с Коломийца совершенно реальные деньги, вдруг вернулась — но только для того, чтобы под контролем Ираиды произвести в квартире легкий текущий ремонт и гордо удалиться, не оглядываясь. В пятых. А также было в-шестых, седьмых и восьмых. Коломиец чувствовал, что привычный ухабистый чумацкий шлях холостяцкой жизни превращается в более или менее ухоженное шоссе. Что же будет дальше, с оторопью думал иногда Коломиец: верно писал братка, что девку надо пристраивать к делу.

Из записок доктора Ивана Стрельцова.

Подписки о неразглашении отец Сильвестр с нас не взял, но, прихлебывая принесенный с собой отменный коньячок «Ани», честно предупредил, что отлучение — тоже не подарок. Ибо Господу совершенно нет дела до того, ходим ли мы в церковь, а вот трепачей он не любит. Ну, просто не любит. И карает сурово.

Дело было и вправду весьма щекотливое: во время пасхального крестного хода с груди патриарха исчезла панагия. Никто не видел, как это случилось, и сам патриарх ничего не почувствовал. Кругом были только свои.

Чекисты? — хотел уточнить я, но воздержался.

Поиск, предпринятый командой отца Сильвестра — а возможностей у нее было побольше, чем у МУРа — не дал результатов. В загранице панагия не объявлялась, в комиссионках — тоже. Ничью блатную грудь она не украшала, и катакомбисты и зарубежники на своих еретических сборищах не хвалились с пеной у рта таким трофеем.

Короче, святыня пропала.

Я спроста думал, что мы будем носиться по городу, утюжа грязные притоны, ревизуя скупщиков краденого и навещая завязавших престарелых воров в законе. Но Крис, который в качестве задатка востребовал два ящика понравившегося коньяка, никуда из дома не выходил и меня не выпускал. Ночами мы с ним поднимались на крышу и воспаряли духом. Крис стоял, обняв антенну, и читал стихи, он знал их великое множество, а я за каким-то дьяволом держал саксофон, поскольку Крис сказал, что без инструмента он никуда. Так прошло суток шесть. Мы умело поддерживали в себе среднюю степень опьянения, не опускаясь до беспамятства, но и не слишком вписываясь в реальность. На седьмой день — а правильнее сказать, ночь — Крис вдруг забеспокоился, слез с крыши и пошел ловить таксистов и покупать у них дрянную водку. Это не для нас, успокоил он взбунтовавшегося меня, это для бартера…

Наутро пришли два бича и предложили купить «большой поповский крест — на пузе носить». Что Крис и сделал, добавив к четырем бутылкам водки две банки рыбных консервов.

— Верно заметил классик: сами придут и сами дадут, — Крис не скрывал удовлетворения. — А теперь пойдем пожмем руку дающую…

Попы крови похитителя вовсе не жаждали, голова их тоже не интересовала. А вот подружиться мы как-то подружились. Отец Сильвестр и определил нам постоянную, на много лет вперед, работу: разыскивать и возвращать в лоно семьи молодых людей, смущенных различными лжепророками и лже-Христами. В сущности, он поймал нас на «слабо».

С первой и третьей стадиями процесса мы справлялись сравнительно успешно. Крис по наитию определял место нахождения искомого дурачка, я — потом — приводил его во вменяемое состояние. Но со второй стадией — собственно изъятием из секты — у нас вскоре возникли проблемы. Охрана там была что надо.

И отец Сильвестр познакомил нас со своим бывшим сослуживцем Евгением Феодосьевичем.

С тех пор наши дела пошли веселее. На любое дело нас сопровождали двое «тимуровцев», которые никого не били, не угрожали и даже не повышали голос — но «врази расточались яко туман ползущий». У нас была твердая такса: с тех кто нам нравился, мы не брали ничего или почти ничего, зато на детках блатоты, банкиров, продюсеров и визажистов сильно поправляли кассу.

В какой-то момент я поймал себя на том, что перестал подбивать уголки на одеяле. Это было началом моего падения. Необязательность, расхлябанность, инертность — вскоре стали обязательными составляющими моего нынешнего образа жизни.

Ну и козел же в погонах я был раньше!

Впрочем, и Крис когда-то был суворовцем! Узнал я это потом, когда отмечали годовщину ихнего суворовского выпуска. Собралось народу немного, человек двадцать, зато охват был большой: глава ооновской комиссии, солист Мариинки (драматический тенор), водопроводчик, хозяин города Тюмени, автор памятника Фанни Каплан, секретный космонавт, рыбак с Дальнего востока, начальник Иерусалимской полиции. А о дамах, которые украшали собой это сборище, я вообще промолчу, потому что никто не поверит.

Криса они держали за большого музыканта и возмущались, чего это он не выступает, когда теперь все можно. Только один-единственный раз сыграл у Курехина в «Поп-механике», произвел фурор — и что? Крис только отругивался: пусть вам Вишняускас играет!

Чего-то они, видно, с этим Вишняускасом не поделили.

Ликование по поводу выпуска началось почти официально, но вскоре преобразилось в сон упоительный, магометанский рай, и я уже думать забыл, что такое возможно в действительности.

Короче, старички дали дрозда по-суворовски, не числом, а умением.

И убедился я, что именно предыдущее поколение, поколение пятидесятилетних, за короткий период хрущевского послабления сумело хватить и, главное, усвоить столько свободы, сколько нам и не снилось, а нынешним — так просто не нужно.

Но это я отвлекся.

События, которые перевернули всю нашу жизнь, начались достаточно тривиально: часа в четыре утра раздался звонок, а чуть попозже заявился и сам клиент. Был он давним крисовским приятелем, комсомольским начальником среднего звена, и я помню, как он слезно просил Криса разыскать печать, пропавшую во время очередной комсомольской «случки». Теперь он гордо носил форменное новорусское пальто и кличку «Скачок». Физиономия его, вопреки науке анатомии, увеличилась раза в два, причем прежнее задорное личико странным образом сохранилось, будучи вписанным в сизо-багровые мясистые ягодицы. И вот по этим ягодицам текли самые неподдельные слезы.

— Крис, Крисюха… Ванька, блин… вы Коростыля помните?

Ну, картины его — и у меня висят, и в этом… нефтеперегонном, как его?.. Центре Помпиду, и в галерее Гугенхейма…