Андрей Лазарчук - Посмотри в глаза чудовищ

• Название: Посмотри в глаза чудовищ
• Автор: Андрей Лазарчук
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2001
• ISBN: 5-699-00517-X

Эта книга – круто замешанный коктейль из мистики, философии, истории и боевика, созданный фантазией Андрея Лазарчука и Михаила Успенского с присущим этим авторам мастерством. Ее главный герой – великий русский поэт Николай Гумилев. Он не погиб в застенках ЧК в далеком 1921 году. Нет, он был спасен от верной гибели представителями могущественного Пятого Рима, древней оккультной организации. Он был посвящен в тайные знания, приобрел невообразимое могущество и даже получил дар вечной молодости, но взамен емупришлось превратиться из поэта, избранника Музы, в отважного бойца с беспощадными чудовищами, стремящимися уничтожить наш мир...

---

– Артиллеристы все вольнодумцы, – сказал дядюшка. – Был бы штурман или капитан – был бы человек. Взять, к примеру, Станюковича. И писал не хуже.

Боцман Безмайленко, когда «Максимку» в кубрике вслух читали, слезами обливался. А все почему? Потому что флот. Под Богом ходим.

– То-то в вашем «Морском сборнике» одни социалисты печатаются, – ввернул о. Никодим.

– Что касается графа, – заметил папенька, – то помнится мне одна хорошая эпиграмма, перу покойного Некрасова, кажется, принадлежащая. По поводу романа «Анна Каренина», – он покосился на меня, но прочел-таки своим красивым медленным голосом:

Толстой, ты доказал с уменьем и талантом,

Что женщине не надобно «гулять»

Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом,

Когда она жена и мать.

О. Никодим простер перст:

– Вот! А per contra, не станет Толстого – и переведутся сочинители на Руси! Придется читать всяких Лейкиных да Чехонте.

И выпили здоровье графа Толстого.

А потом вдруг незаметно перешли к разговору о грибах, о способах их выслеживания и собирания, и о том, что завтра с утра можно было бы и съездить поискать, да вот не соберется ли дождь?

– Не будет дождя, – подал я голос впервые за вечер.

– Барометр, отроче, иное предвещает, – сказал о. Никодим. – Отчего же не будет?

– Не будет дождя, – повторил я упрямо. Очень хотелось вишневого варенья, но скрываемая мной дырка в зубе принуждала к воздержанию.

– Он у нас Надод Красноглазый, – выдал меня братец Дмитрий. – Предводитель папуасов. Вызывает духов и живым пескарям головы откусывает.

Я покраснел. Настоящий Надод, тот, что у Буссенара, живьем ел европейских глобтроттеров. Вот так Митя! Я же не кричу на всех углах, что сам-то он носит звание вождя зулусов Умслопогаса…

– Врет он все, – сказал я. – И не пескарь, а карась. Мы бы его и так, и так испекли.

– Николенька и вправду угадывает погоду, – вступилась маменька. – Вот прошлым летом не послушались мы его, поехали на ночь глядя в Поповку – прокляли все. Такой дождь был, такой дождь!

– Барометр – железо, – веско сказал дядюшка. – Боцман с хорошим прострелом лучше любого барометра. Вот, рассказывал капитан Гедройц, как в бытность его старшим офицером на клипере «Лебедь» стояли они на Суматре, отдыхали и провиант брали для Камчатки. И был у них юнга-татарчонок. И вот вдруг этот юнга буквально бесится, ко всем бросается и кричит: уходить надо, уходить!

Куда уходить, зачем – да и какое его татарское дело? А он одно: уходить надо, погибнем! Что делать? Доктор его пользует, без толку. Ну, посадили в канатный ящик. Так он оттуда выбрался, фонарь схватил – и в крюйт-камеру сумел забраться! Это где порох, – пояснил он маменьке. – И оттуда орет: отдавайте якоря, а то взорву всех к своему татарскому богу! И – делать нечего – загрузку прекратили, якоря отдали, в море вышли. Думают – не двужильный же он, сморится когда-нибудь. И тут – ка-ак заревет! Ка-ак даст-даст в небо! Огонь, дым, пепел! И – волна пошла: Все корабли, что в бухте остались, забросило на горы, в леса, в щепы разметало. И только «Лебедь» один – уцелел. Кракатау взорвался, вулкан.

– А что же с юнгой стало? – спрпосил о. Никодим.

– Ну, как что? За баловство с огнем линьками погладили, а за спасение судна.

Ну, там много чего было. Сейчас он на «Владимире» боцманом ходит. Говорят, контора Ллойда его к себе переманивала, большие фунты сулила – не пошел, татарин упрямый.

Разговор перешел на славные подвиги: сперва флотские, потом общевойсковые, а потом и гражданские.

Сначала это было интересно, но с двунадесятого примера я начал почему-то злиться, и чем дальше, тем больше. Это было еще хуже, чем зуб с дуплом.

Медицинские студенты, позволявшие прививать себе всяческие гнусные болезни, казались мне не героями, а идиотами. Поручик Буцефалов, спасший из-под огня полковую печать, тоже как-то не вдохновлял. Множество однообразных подвигов отдавания своего имущества погорельцам и прочим каликам перехожим, казались мне непростительным мотовством. А когда речь зашла о моем сверстнике, который, рискуя жизнью, спас из проруби тонущего поросенка, я не выдержал и сказал, что и сам могу в любой момент совершить такое, что обо мне будут говорить все.

– Котенку голову откусит! – обрадовался Дмитрий, но маменька дала ему подзатыльника. История с загрызенным карасем донимала ее куда больше, чем меня. Карась и карась.

На следующий день я надел галоши, взял тяжелые портновские ножницы и залез через забор на нашу электрическую станцию. Царское Село погрузилоось в первородный мрак. Назавтра обо мне действительно говорили все.

Напряжение тогда было не в пример сегодняшнему – вольт пятьдесят.

8

– Вы болван, Штюбинг!

«Подвиг разведчика»

Как и четыре дня назад, сидели на кухне Коминта, теперь уже втроем. Только внуки уже не баловались томагавками, поскольку девочка Ирочка острых предметов боялась, а пытались приучить Гусара к несобачьей команде «Ап!».

– Из-под милиции мы выскользнули чудом, – заканчивал Николай Степанович повествование. – Каина этого, конечно, след простыл.

– У тебя, Степаныч, все чудом, – сказал Коминт.

Илья молча потрогал шишку на темени, причиненную милицейской на излете пулей. Вздохнул.

– И что ты теперь делать намерен? – продолжал Коминт.

– Сколько успел, покопался я в его каморке, – сказал Николай Степанович. – Тайничок там был один очень хитрый. И вот что в тайничке том я нашел:

Он вынул большой никелированный брелок с непонятной эмблемой; к брелоку прикован был медный плоский ключ.

– От сейфа, – сказал Илья. – Абонементского. Сколько у меня таких перебывало. Где всё?

– Абонентный сейф. – поправил Коминт. – Очень похоже.

– Эмблему эту знаешь? – спросил Николай Степанович.

– Никогда подобным не интересовался. Да и зачем мне, посуди? Томагавки хранить? Или фамильные брильянты?

– Скальпы… Узнать сможешь?

– Ну, не сегодня уже. Завтра.

– Завтра: Завтра, брат – это долго. Напрягись: кто-нибудь сейчас – сможет? Делец какой-нибудь или налоговый.

– Да кто у нас тут такое может знать – народ цирковой, безденежный. А впрочем, постой! Администратор наш, Иона Измаилович – человек опытный, еще с Гали Брежневой хахалем корешился, два раза сидел!

– Так и я Иону знаю! – восхитился Илья. – Я у Бориса с ним как раз и встречался. Смешной мужик!

– Ну, тесен мир, – сказал Николай Степанович. – Пошли к твоему Ионе. Во чрево китово.

Иона жил в соседнем подъезде и двумя этажами ниже. Дверь его, обитая по новому русскому обычаю железом, лишена была всяких глазков, звонков и ручек.

Коминт начал стучать – и стучал долго.

– Ему бы о душе задуматься! – сказал Коминт, но тут в двери образовалось окошечко размером с половину почтовой открытки.

– Оборону держишь, – сказал Коминт неодобрительно. – Сунут вот тебе ствол в твою амбразуру!

– А это перископ, – похвалился невидимый Иона. – Чего пришел, люди все добрые спят?

– С кем это сегодня люди добрые спят? – поинтересовался Коминт. – С Галкой-каучук?

– Тебе это все равно не грозит, – сказал Иона. – Так что не надувайся. Ладно, заходи.

И дверь медленно начала открываться.

– Да вас тут больше одного? – удивился Иона, впуская компанию. Было Ионе явно за шесть десятков, и круглая его бритая насизо физиономия выражала недовольство – словно к римскому патрицию, только что погрязавшему в оргии, заявился грубый центурион с приказом от императора немедленно вскрыть себе вены в бассейне с лепестками роз.

– Это мы еще ученую собаку не взяли, – сказал Илья. – Здорово, мудило!

– Вот те на те, хрен в томате! А мне Вадик Сочинский звонил – мол, повторил ты в мирное время подвиг Сергея Лазо. Я ему не поверил. Засунешь тебя в печку, как же. Отметить бы надо воскрешение!

– Отметим, как уж не отметить. А чего вдруг решили, что меня… того?

– Да кости, говорят, твои в кочегарке нашли…

– А, это хорошо. Ты только все равно не болтай, что я был у тебя. Найдется еще какой неверующий…

– Постой, Илья. Есть у нас, уважаемый Иона Измаилович, вопрос к вам как к эксперту, – вежливо сказал Николай Степанович. – Не могли бы вы по этому вот ключу определить, где именно находится замочек под него?

– По мужику определить, где его баба… – проворчал Иона, беря ключ и вертя перед глазами. – Хороша задачка… – Он вынул из кармана халата очки, прищурился. – А вы сами-то пытались определить? Или сразу ко мне ломанулись? Нет, я смеюсь с этих людей! Вот же, на торце этой хренотени великим, могучим и свободным написано: «КАКОБАНКЪ».

– Твою мать! – сказал Коминт. – Зря человека с бабы сняли.

– Ты знаешь, где это? – спросил Николай Степанович.