Владислав Реймонт - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Владислав Реймонт
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1953

В сборник рассказов лауреата Нобелевской премии 1924 года, классика польской литературы Владислава Реймонта вошли рассказы «Сука», «Смерть», «Томек Баран», «Справедливо» и «Однажды», повествующие о горькой жизни польских бедняков на рубеже XIX–XX веков. Предисловие Юрия Кагарлицкого.

---

— Так это говорится, а все-таки он не за нас, а за панов, всегда их сторону держит.

— Ясно, сговорились они мужиков отсюда не выпускать!

— Похоже, что так. Когда столько народу уедет, некому будет на них работать, подати платить, на военную службу итти.

— Вот они и боятся без нас оставаться, потому и отговаривают.

— А в Бразилии никаких податей не платят, рекрутов не берут и всякий сам себе хозяин. Это вам я, солтыс, говорю — значит, слушайте!

— И земли там видимо-невидимо!

— И деньги дают на обзаведение!

— И билеты на проезд бесплатно!

— Пишет Антек Адамов, что леса там дремучие. И всё дают, что мужикам надо.

— А чего это они так наших к себе зазывают?

— Не знаешь? Так я это тебе могу растолковать, потому что мне, как солтысу, все известно. В волости паны про это говорили… Видишь ли, царь бразильский разгневался на своих людей оттого, что они и католическую веру плохо соблюдают, и рожи у них черные, как чугун. Вот он позвал самого большого начальника и говорит ему: надоело мне смотреть на этих замарах! И землю они толком обработать не умеют, и ни на что не годны. Надо их прогнать в горы, а сюда ты мне доставь польских мужиков. Лучше их нет: они и работники хорошие и честные христиане. А земли, говорит, у них мало… С этого все и началось! — с важностью заключил солтыс. Его хитрые лисьи глазки так и бегали по лицам мужиков.

Бабы давно ушли вперед, да и мужикам уже хотелось есть, и они стали расходиться.

Винцеркова шла в толпе, жадно слушала все толки и, тяжело вздыхая, поглядывала на деревню, заключенную в темную раму лесов, на зеленые поля и сады в цвету, на небо, такое безоблачное и синее, как на картинах в костеле, и столбы голубого дыма над хатами, на всю эту пеструю и шумную толпу, двигавшуюся впереди нее. Неясная тоска и какой-то непобедимый страх все больше охватывали ее. Но в то же время разговоры мужиков о Бразилии, эти ошеломительные, заманчивые обещания — земля, лес, свобода! — так радовали и воодушевляли ее, что она готова была ехать хоть сейчас, сию минуту.

У корчмы, напротив ее хаты, на повороте проселочной дороги в усадьбу, стояли стражник и несколько мужиков.

Винцеркова сразу увидела их и торопливо направилась к своему дому.

У самых дверей ее догнал солтыс.

— Знаете, управляющий вчера говорил в канцелярий, что Ясека поймать надо во что бы то ни стало, хотя бы ему самому пришлось ловить. А вы тут… — начал он тихо.

— И стражники уже знают?

— Вся деревня знает, что он у вас!

Они вошли в дом.

— Слыхали, что говорят про Бразилию? — спросил солтыс через минуту.

— Слышала. Да разве я знаю, правда это или нет?

— Вы бы хоть о том подумали, что там Ясека вашего никто не тронет.

— Да, придется, видно, ехать. Ничего другого не придумаешь.

— А как же земля? — спросил солтыс с жадным блеском в глазах.

— Продам! — решительно сказала старуха.

— А кто купит? Столько народу хотят продать, а покупатели где? — хитро возразил солтыс.

— Продам хоть за полцены! Земля у меня хорошая, вся в одном месте, и луг есть. Да и дом не из последних, и овин почти новый. Земля обработана как следует.

— Знаю, знаю, что вы самая лучшая хозяйка в деревне. Что правда, то правда!

Винцеркова, не отвечая, ушла в чулан и вынесла ему деньги.

— Вот, солтыс, возьмите и постарайтесь, чтобы те не узнали про Ясека, — попросила она тихо.

— Все улажу, не беспокойтесь. — Он встал, обтянул кафтан. И, уже выходя, добавил: — Как только поправится, сразу уезжайте! Ну, оставайтесь с богом!.. А продавать землю не спешите и никому про это не говорите.

— Ясно, не скажу. А то сейчас догадаются…

— И так уже мужики грозятся… потому что управляющий сказал, что всю деревню притянет к суду за то, что Ясека укрывают.

— Чтоб ему помереть без причастия, погубителю нашему! — крикнула она запальчиво.

— Если вам будет крайняя нужда продать, так я, пожалуй, купил бы… не для себя, потому что у меня гроша за душой нет, а для Адама из Захарек. Он сына женит и присматривает для него землю.

— Зайдите как-нибудь, потолкуем.

— Значит, у вас шесть моргов и луг?

— Шесть моргов поля и морг луга.

— А из инвентаря что есть?

— Весь есть — и почти новый. Насчет него мы отдельно сторгуемся.

— А земля ваша в табели не записана? — осведомился солтыс уже на пороге.

— Нет, покойник мой ее раньше купил.

— Ну, оставайтесь с богом.

Солтыс на прощанье подал ей руку и вышел, очень довольный. Его радовала уверенность, что земля Винцерковой, на которую он давно зарился, достанется ему почти за бесценок.

Старуха пошла в сад взглянуть на сына, потом стала готовить обед — одна, так так Тэкля сидела в своей комнате и каждую минуту прибегала с криком:

— Идите скорее, он уже кончается!

Ребенок и в самом деле был еле жив. Он задыхался от крупа.

Винцеркова мало им занималась, у нее своих забот было достаточно. Да и чем она тут могла помочь, когда ребенок был уже при последнем издыхании?

Она сварила обед и понесла его сыну в сад.

Ясек быстро выздоравливал. Лекарства, привезенные ксендзом, весна и молодость в конце концов победили болезнь. Ходить он еще не мог, и грудь по временам еще сильно болела, но на бледных щеках уже заиграл румянец и голубые глаза смотрели веселее.

Он лежал на перине под яблонями, которые своим благоуханным цветочным пологом укрывали его от солнца.

— Поспал немного? — спросила мать, садясь около него.

— Где там! Услышал, что в костеле звонят, и помолился, а потом пчелы так жужжали, и пахнет тут так сильно… я лежал и вас дожидался.

Он принялся за еду.

— Ну как, полегчало тебе?

— Полегчало, матуля, полегчало.

— В боку не колет?

— Нет. Ого, уже к вечерне звонят.

Оба примолкли. После щебетанья сигнатурки зазвонили большие колокола, да так громко, что земля дрожала и с яблони розовыми мотыльками слетали цветы на голову Ясека и на зеленую траву…

— Ясек!

Он рассеянно посмотрел на нее.

— Уже знают, что ты здесь!

Ясек стремительно поднялся.

— Лежи, лежи! Не бойся, сын, я тебя не отдам.

Черной натруженной рукой она гладила его по лицу и глазам, рассказывая все, что слышала в костеле и что говорил ей солтыс.

— Стервы! Пусть только донесут на меня, — я им отплачу как следует! — бормотал Ясек, сжимая кулаки и грозя деревне.

— Тише, сынок, тише, мы с тобой уедем. — И она рассказала ему, что уже давно, как только он вернулся домой, ей пришла в голову мысль продать землю, хату, все, что у них есть, и уехать в эту Бразилию, о которой все столько говорят.

— Хорошо, мама, продайте все, — хозяйство ведь на вас записано. Продайте, и поедем. Пропади все пропадом, раз честному человеку здесь жить невозможно! Кругом все только разбойники, плуты да иуды-предатели. Только бы поскорее, мать, поскорее! — горячо говорил Ясек. Глаза его уже светились надеждой на новую, лучшую, свободную жизнь.

— Ладно, ладно, сынок. Схожу на деревню, потолкую с людьми или в корчме закину словечко насчет земли. Услышу, что скажут.

— А солтысу не продавайте, он самый подлый иуда и есть! Обманет вас да потом еще меня выдаст, рыжая чума! У него и глаза-то волчьи…

— Лежи себе спокойно, а я пойду.

VIII

Ясек остался в саду.

Его осаждал целый рой мыслей, догадок, соображений, он не мог уже лежать спокойно и все время ворочался. План матери так его поразил и увлек, что он был бы рад сейчас все бросить и пуститься в далекий мир. Бежать от страшной неотвязной мысли, что его опять отправят в тюрьму и придется отбывать срок… Он ведь отлично понимал, что рано или поздно его найдут и схватят. Ему и то казалось удивительным, что он вот уже шесть недель дома и его до сих пор не разыскали!

Временами он лежал неподвижно, смотрел в просвечивавшее между ветвями небо и слушал голоса деревни.

Как рвалась его душа на широкую улицу с рядами хат по обеим сторонам, в поля, неясно видневшиеся за изгородью сада, густо заплетенной ивовыми прутьями, в луга за рекой, где столько счастливых лет ходил он за стадом! Как тянуло в костел, в корчму, к знакомым людям, к Настке, наконец… Но это имя Ясек гнал от себя, и, когда оно упорно всплывало в памяти, он, нахмурившись, мрачно смотрел на буйную зелень крапивы, сплошной стеной закрывавшую плетень, и, чтобы побороть тоску, начинал воображать, как он идет по улице и все останавливаются, здороваются с ним, женщины открывают окна и смотрят на него, а из-за углов выглядывают румяные лица девушек. И все зовут его в хату или выносят на улицу скамейки, угощают, расспрашивают… радуются его возвращению и тому, что он уже здоров, ругают управляющего, из-за которого он попал в тюрьму. Нет, нет, он никуда заходить не будет, только повидает всех, поговорит, расспросит о том о сем… и пригласит парней, а то и почтенных хозяев в корчму, чтобы угостить их по случаю своего приезда. Позовет музыкантов… девушки прибегут, и пойдет веселье! А то сидят, нахохлившись, словно на богомолье пришли…