Виктор Гофман - Любовь к далекой: поэзия, проза, письма, воспоминания

• Название: Любовь к далекой: поэзия, проза, письма, воспоминания
• Автор: Виктор Гофман
• Издательство: Росток
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94668-045-5

 Виктор Викторович Гофман - один из последних русских символистов, поэт, прозаик, публицист и литературный критик.

В книге впервые после 1918 года собрано полностью художественное наследие В.Гофмана, представлены все его поэтические сборники, юношеские стихи, проза.

В издание включены письма Гофмана к В.Я.Брюсову и А.А.Шемшурину, воспоминания о поэте.

Музыка стиха В.В.Гофмана, все то, что в русской критике было названо "гофмановской интонацией", - все это оказалось живым и востребованным, проросло в творчестве других мастеров русской поэзии 20 века.

---

Владимир ближе подошел ко мне.

– Какою-то сплошь неверной и потому жалкой кажется мне иногда моя жизнь. Словно вся она была случайна. И вот чего-то настоящего, неслучайного жду я теперь. Идя по улице, я с волнением всматриваюсь в прохожих. Словно боюсь что-то пропустить, не заметить. Может быть, что-либо прошлое, своевременно непонятое мною, опять на мгновенье коснется меня, неслышно пройдет мимо. Или же нечто совсем неожиданное, неведомое мне, но о чем я всегда бессознательно думал, к чему вся жизнь, возможно, была подготовкой.

Он смотрел теперь вверх, словно ловя что-то в воздухе.

– Однако мне пора отправляться,– неожиданно перервал он себя. — Ведь я обещался быть уже к одиннадцати. Донат еще может зайти. Ты не проводишь меня?

– С удовольствием… — Я выбрался из-за письменного стола. — Это очень интересно, что ты рассказываешь.

Мы стали одеваться. Он машинально помог мне одеть пальто. Я заметил, что у него очень потертая, полинявшая шляпа.

Вот мы спустились на улицу. Шли мы, почти не разбирая куда. Я проходил тут уже столько раз, что все кругом казалось мне тоскливо известным. Взор, не замечая, скользил по стенам, по вывескам, по экипажам. Было темно; окна магазинов ослепли: исчезла, чем-то прикрылась их, сверкавшая прежде, глубина. Еще многие шли по улице. Кажется, горели фонари.

Владимир продолжал рассказывать.

– Особенно странное чувство бывает, когда я возвращаюсь домой. Каждый раз я прежде всего смотрю на окна: не освещены ли они. Дверь открываю осторожно и с волнением: словно ожидаю кого-нибудь у себя застать. И это несмотря на то, что дверь заперта и ключ я уношу с собою. Входя, я бросаю тревожный взгляд на кресло, придвинутое к столу. Не сидит ли так кто? Я не знаю даже наверное, женщина ли это, кого я жду. Каждое письмо беру с трепетом. Что в нем? Не изменит ли оно жизни, не несет ли решительной вести? И когда ничего нет, я чувствую себя обманутым, я глубоко потрясен, я в отчаянии. Когда же, когда? Дни идут, жизнь утекает: все так же случайна она и неверна…

Неожиданно мы столкнулись с кем-то. Заговорившись, мы не замечали идущих. Подняв голову, я увидел прямо перед собою странного, взлохмаченного блондина, тяжело стоящего посреди тротуара. Он пристально глядел на нас с удивленно-задумчивым видом: как бы не в ослах что-то вместить. Кажется, он выругал нас потом вдогонку.

– Барин, подвезу? — весело крикнул извозчик.

– Не надо, — почему-то счел нужным ответить Владимир

Шел он довольно быстро и все время несколько впереди меня. Говоря, то и дело оборачивался ко мне на ходу. Каждый раз мне сильно не нравилась его шляпа, зеленовато-желтая, облезло-мягкая, низко опущенная на лоб. Весь он, взволнованный и рассеянный, имел довольно странный вид.

– Меня поразила раз фраза, вычитанная где-то: Вся наша жизнь, говорилось там, ряд пропущенных возможностей… Великолепно. — Владимир обернулся ко мне. — Вот стоят кругом дома, там люди и, может быть, они нам нужны. Мы идем мимо, я дома для нас только мертвые стены, нечто неживое я чуждое навсегда… Смотри, какой тяжелый, широкий, молчащий дом. Но ведь он живет, он весь переполнен, весь кишит жизнями и людьми!

Словно по уговору, мы одновременно остановились перед огромным домом. Сумрачно возвышался он над нами — мертвою, непомерною глыбой. Мы оба невольно подняли головы. Некоторые окна еще светились, — желто-теплые пятна на косной стене. Сколько людей в этом доме – живут нам неведомой жизнью! Сколько возможностей погибает для нас здесь!..

Я стал внимательнее вглядываться в окружающее. Странным, смутным и незнакомым показалось вдруг все. Где мы, на какой улице? Кто идет нам навстречу?

Навстречу шел высокий и полный студент. Равномерно раскачивался он на ходу. Я стал подробно в него вглядываться. Не рассмотрев еще лица, я вдруг неожиданно заметил, что при каждом шаге он попыхивает туманным паром. Это на холоде видно сегодня дыхание. Меня очень удивило, что до сих пор я этого еще не замечал. Я сам выдохнул воздух, – то же легкое облачко, похожее на дым. И у Владимира, и у всех остальных. Даже лошади, и те – словно скрывают в зубах папиросы.

Владимир Степанович опять заговорил, выпуская изо рта между словами белые клубы пара.

– Идешь по улице, встречаешь женщин. Среди них – та, которую ты должен или мог бы любить. Случайно ты не знаком с нею. И ты любишь тех, с кем познакомился тоже случайно. Случай становится судьбой.

Я продолжал рассматривать улицу. Всю ее заполняла смутная, влажная тень. Ничего нельзя было разобрать: виднелись лишь блеклые пятна или слепящими полосами падал откуда-то свет. Ковыляя, шли проститутки, словно осовелые мухи после дождя. Казалось, они прилипали к мокрым, скользким тротуарам. Пахло дымом.

Мы стали переходить на другую сторону. Я заметил, что мостовая вся в странных, длинных, подвижных тенях. Со всех сторон наползали они, уродливо вытягивались, как бы настигая кого-то. Лениво чокали копыта.

– Эй! — дико крикнул нам кучер, заворачивая к подъезду, мы посторонились. Из-под вздетого верха пролетки вышел господин невысокого роста, обежал ее сзади и стал отстегивать кожаный фартук с правой стороны. Вот он вывел оттуда за руку высокую тонкую даму. Мы продолжали стоять неподалеку. Дама мне показалась красивой. Холодное, бледное, нежно очерченное лицо и тонкие брови. Большая черная шляпа.

Оба они с удивлением взглянули на нас, но ничего не сказали друг другу. Вероятно, мы выглядели несколько странно. Господин подошел к двери продолжительно нажал звонок.

– Пойдем, — позвал я Владимира. — Чего мы здесь не видали?..

Через некоторое время, однако, я невольно оглянулся. За мной и Владимир. Как раз в эту минуту дама и ее спутник исчезли в подъезде. Дом опять стал ровною, глухой стеной.

– Вернулись, наверно, откуда-нибудь из театра, – поделился я своими размышлениями. Затем мы опять пошли молча.

Что, если это она? – вдруг проговорил Владимир, останавливаясь передо мною. — Что, если я ее ждал все время?.. Может быть, какое-нибудь необыкновенное счастье скрыто для меня в ней. И вот я прошел мимо. Она – с другим.

Желтая шляпа его сползла на бок. Он выглядел жалким и некрасивым.

– Перейти разве посмотреть номер дома, куда она вошла, – усмехнулся он. — Теперь, наверно, и не разыщешь. — Голос его странно дрогнул. Мы двинулись дальше.

– Ты в самом деле, пожалуй, не совсем здоров, — сказал я Владимиру на прощание, посмотрев в лицо. Он нисколько не удавился и очень долго искал по карманам ключ. Ждет ли он еще кого в своей комнате?

Назад я шел по тем же улицам. Городовые в кожухах стояли прочно, как столбы. Проститутки брали прохожих под руку, уговаривали их, просили папироску.

Я думал все о том же, о нашем разговоре и встрече с дамой. Странной и смутной казалась жизнь.

– Куда идете, хорошенький? Пойдемте ко мне. — Проститутка шла наискось. — Пойдем ко мне, к девке пьяной!

Красный круглый фонарь передо мной неожиданно погас. От этого стало тоскливо. Но вон он вновь засиял с торжествующим видом, точно назойливая детская погремушка дребезжала пролетка вдали.

Я посмотрел на часы. Четверть второго. Вспомнил, что завтра мне надо на вокзал — встречать жену. С ней я прожил уже восемь лет и познакомился случайно.

ЖЕЛТЫЕ ЛИСТЬЯ

Тихо и жестко шуршат под ногами осенние желтые листья. Широкая аллея сплошь засыпана ими, а здесь — на боковых скатах у дождевых канавок — они слетелись в рыхлые, шелестящие, подвижные кучи. А дальше, в почерневшей траве между обнажившимися стволами деревьев — желтые, золотые, багряные – они рассыпаны везде. Точно пышный ковер разостлался по парку, точно приготовлен земле золотом и пурпуром вышитый погребальный покров.

Их было двое, идущих по аллее. Как-то не ладилась их беседа, и оба чувствовали это. Обращаясь друг к другу, они смотрели в сторону и говорили отрывисто. Немного неловко было после вчерашнего откровенного разговора, обнажившего слишком многое в жизни одного из них. Уныло шелестел над ними облетающий парк. Иногда с разгульным свистом догонял их несущийся по дорогам ветер; тогда с жестким шорохом взлетали с земли свернувшиеся листья, похожие на мертвых бабочек с засохшими и переломанными крыльями. На минуту открывалась крепкая, плотно утрамбованная дорога: виднелся песок, поблескивающий мелкими, прозрачно-белыми камешками, чисто вымытыми дождем. Но уже, дрожа и крутясь, падали новые желтые листья: падали — и казалось, скоро засыплют они собою все.

— Посмотри, — говорит Григорий, — ведь это клен. — Он нагнулся, чтобы поднять с дороги большой красно-бурый лист. – Или нет, орешник. Смерть все делает неузнаваемым.

И весною и летом знал он этот торжественный парк. Поэтому-то так грустно видеть его бессильное умирание. И если бы хоть не теперь, не в эти дни, когда и в собственной жизни такое разрушение. Он принялся смотреть вдаль. Вот сегодня сталь виден отсюда пруд и даже скамейка на том берегу. Раньше все было закрыто зеленью.