Ирина Волчок - 300 дней и вся оставшаяся жизнь

• Название: 300 дней и вся оставшаяся жизнь
• Автор: Ирина Волчок
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-073993-6, 978-5-271-35462-5, 978-5-226-04194-5

Уходя в армию, Генка был уверен, что для его любви к Инночке не может быть никаких препятствий. Ни то, что Инночка — его начальник, ни то, что она намного старше, ни ее почти взрослый сын… И даже то, что она не ответила ни на одно его письмо, не вызывало в нем сомнений в том, что она его дождется. Но с изуродованным лицом и беспалой рукой он не мог показаться ей на глаза.

А Инночка просто не заметила, что он изуродован… Любовь слепа. Слепа? Да ничего подобного. Любовь умеет видеть главное — большую душу, большое сердце, большую ответную любовь.

---

Инночка задумчиво стряхнула пепел. Что-то курить она стала, как портовый грузчик. Или пьяный лесоруб. Скоро мама начнет задавать ненужные вопросы. Поднять глаза на Олеську было не то чтобы стыдно, а так, как будто ее стошнило на виду у всех, например, в трамвае.

— И-инка, как я тебе завидую! Вот бы мне такую любовь! С письмами. И чтобы ждать, и чтобы опасно! Где хоть ты его выкопала такого?

— Не знаю. Наверное, это он меня выкопал… Точно, я — ископаемое.

На этой минорной ноте новоиспеченные подружки и расстались, обменявшись телефонами.

Инночка отправилась домой: во-первых, переодеться перед ужином с Терпилой. Надо и вправду определиться, как его называть, дернул же черт за язык с этим дурацким брудершафтом. Во-вторых… Во-вторых, ей надо было, как бы это сказать, подзарядиться что ли? Плевать, что новых писем нет, старые ее вполне устраивают. Ведь с ним все в порядке, она знает точно. А письмо… Любое письмо с любого места.

«С тобой удивительно хорошо работать. Это потому, что приятно просто находиться рядом. Больше всего я люблю авралы. Нетрудно догадаться, почему: к позднему вечеру ты устаешь, начинаешь ходить по кабинету, смотреть в монитор из-за моей спины. Близко-близко. Я чувствую твои духи, а иногда и тепло. И тогда я впадаю в ступор. А ты думаешь, что я устал и выгоняешь меня из-за компа на перекур. Обидно!..»

Глава 11

Как же его все-таки называть? Вполне, между прочим, нормальный мужик, приказ о повышении жалованья Светка ей с утра подсунула — на ознакомление и подписание. Двадцать процентов, как и обещал. Может, у мамы спросить, все-таки, русский язык и литература… Да нет, глупости, конечно.

— Вот, Инна Алексеевна, приказ о вашей зарплате. И чем это вы так нашего нового шефа зацепили? — Нотки в Светкином голосе звучали обиженные.

Очень хотелось сказать что-нибудь вроде: «Да тем, что работаю, как лошадь, а не юбки каждую неделю на пять сантиметров подрезаю!» Но реплика настолько отдавала совершенно конкретной Полиной Георгиевной, что Инночка с трудом сдержала смешок:

— Ничего, Светочка, лиха беда — начало, какие твои годы! Зато выглядишь замечательно.

Это была чистая правда, Светке было девятнадцать, и вся она была свежая, юная и блестящая. Правда, привычка носить на работу вечерние туалеты утомляла, но сегодня Инночке страсть как хотелось оказаться в Светкином гардеробе, ведь предстоял вечер…

Договорились, что он за ней заедет. Не к подъезду, а к небольшой булочной, с незапамятных времен ютившейся на углу в их доме. Инночка тоскливо инспектировала содержимое шкафа: всю ее сознательную жизнь мама наставляла: покупай дорогие, неброские вещи, коричневые, бежевые, умбра, «топленое молоко», охра, в крайнем случае, терракот. Эти цвета отлично сочетаются между собой, хорошо подходят к твоей светлой коже и русо-рыжим волосам. Не носи белое — непрактично, не носи черное — с твоим ростом и комплекцией ты будешь похожа на муравья. Никакого красного, это цвет шлюх и пожарных машин. «И помидоров! — кричала Инночка и лезла к матери ласкаться. — Ты ужасно старомодная педагогиня!» Но материнскому завету всегда следовала, не позволяя себе даже любимое зеленое.

Податься, что ли, к Томке. У нее все шмотки «неправильных» цветов. Глупо как-то. И неудобно… Но выпендриться хотелось. Даже не ради Валентиныча, а ради себя. Нашел же в ней что-то классный (и сопливый… ладно, юный) компьютерщик Генка? Может, не такое уж она и ископаемое?

— Сашка, Шурятина, ты дома? — заорала на всю квартиру Инночка. Невнятное «ага» донеслось из комнаты сына.

— Слушай, ребенок… — Сашка был выше своей матери на вполне приличные восемь сантиметров, вполне законно этим гордился и на «ребенка», опять же вполне привычно, поморщился. — Дай штаны кожаные на прокат, а? Всего на один вечер. Честное слово!

— Ма, они тебе велики будут, они растянулись чуть-чуть. — Голос Сашки ломался давно, но периодически еще соскальзывал в дискант.

— А ты мне поможешь шнуровку на боках подтянуть…

— Ладно. Два вопроса: что ты сверху оденешь…

— Наденешь! — вмешалась в разговор бабушка с порога. — Одеть можно куклу или ребенка.

— Или пугало! — заржал Сашка басом и без паузы продолжил: — И куда ты вообще в таком экстриме собираешься?

— Собираюсь я на деловую встречу, а «одену», как вы изволили выразиться, бабушкин похоронный прикид.

«Похоронным прикидом» в семье величали глухой черный свитер с высоким горлом.

— Что это, интересно, за деловая встреча такая, куда молодая и красивая женщина собирается в кожаных штанах сына и бабушкином похоронном прикиде, а? — вконец обнаглел ребенок.

— Много будешь знать — скоро состаришься, — рассмеялась Инночка. — Молодость и красота часто мешают женщинам во время деловых встреч.

Так, сапоги на каблучищах (каблучищи мы любим, это потому, что ростом не вышли, метр шестьдесят пять — это вообще несерьезно), короткая черная же кожаная куртка.

— Нуся, ты вырядилась, как гангстер из дешевого боевика. Или как гробовщик. Может, украшение какое-нибудь, брошечку, цепочку?

— Перебьются, — неопределенно возразила Инночка и выдернула из волос шпильки. Не слишком длинная, но тяжеленная грива хлынула по узким прямым плечам. Вот такая она сегодня загадочная, пусть как хочет, так и понимает.

Она не помнила, какая у него машина, она, собственно, вообще в автомобилях не разбиралась. Что-то низкое, с плывущими, текучими какими-то контурами замигало фарами, потом посигналило. Инночка растерялась, боясь попасть в дурацкую ситуацию: а вдруг это вовсе не Терпилина машина, и ее, Инночку, просто банально «снимает» какой-то идиот? Наконец дверца открылась:

— Ну, что же ты, садись! Если бы я не был в курсе, что ты, как дисциплинированный сотрудник, появишься на этом перекрестке в двадцать ноль-ноль, я бы тоже тебя не узнал. В этом имидже ты — как факел.

— А вы, видимо, Прометей. И сейчас понесете меня людям из общепита. В рамках общечеловеческого прогресса. — Она почему-то сразу переходила, вот уже во второй раз, в разговорах с ним в этот тон постоянной пикировки.

В машине было тепло. И уютно, несмотря на очень низкую посадку. Шеф откровенно рассматривал ее. Инночка решила держать паузу — хотя бы ради разнообразия. Последнее время она часто ловила себя на том, что сначала говорит, а потом думает.

— Нет, меня точно посадят. Без права переписки. Или вообще — в зиндан… — пробормотал Терпила, включая двигатель.

— Это еще почему?

— Не «почему», а «за что». За развращение малолетних подчиненных.

— А ты меня развращаешь? — изумилась она от таких откровенных авансов.

— Ха, с нашей первой встречи!

Уж что-что, а первую встречу она надолго запомнила. Несмотря на настоящую симпатию, появившуюся между ними — неизвестно когда именно, — признаваться в мелком хулиганстве с нанесением телесных повреждений неизвестной науке степени тяжести Инночка не собиралась. Поэтому и молчала героически до самого кабака.

Выбор места встречи ее разочаровал: ресторан был помпезный, с лепниной, где только возможно, с многоярусными желто-зелено-голубыми шторами и скатертями.

— Фу, пошлятина какая, оказывается, — оглядевшись, констатировал он к ее великому облегчению. Вкус у него точно есть, и не только в формате рекламных буклетов.

Еда оказалась под стать интерьеру: разукрашенная не пойми чем до полной неузнаваемости продуктов, абсолютно невкусная и жутко дорогая. Пресловутый брудершафт прошел в официальной обстановке: они, как полные кретины, встали с бокалами и троекратно облобызались, словно два солидных купчины, только что заключивших сделку. Причем свято уверенные в том, что каждый остался в барыше. На них оглядывались.

— Имя-то придумала?

— Давай на людях буду звать тебя просто «шеф». А в конфиденциальной обстановке — Витка.

…В тот вечер они почти не пили, вяло ковырялись вилками в кулинарных изысках и трепались. Трепались оголтело, с удовольствием, то и дело сбиваясь на анекдоты, причем именно такие, какие Инночка любила, — смешные, непошлые и с неожиданным финалом: «Инвентаризация в зоопарке идет третий месяц: змеи — два мотка по сорок метров, карликовые пони — два ведра». «Метро на скаку остановит. Горящую избу пропьет!»

Как-то мимоходом выяснилось, что Витка в армии не служил по причине сильной близорукости, которую ему недавно скорректировали лазером почти до абсолютной единицы, а очки он таскает исключительно по привычке, а иначе кажется, что «лицо у него голое». Дизайнер он профессиональный, а вот в компьютерах — чайник-чайником. Следовала уморительная история двухлетней давности о его попытке скопировать что-то с винчестера на RW, которая, как ни невероятно это звучит, закончилась полной и безоговорочной смертью всей системы, во что не верили самые опытные хакеры, и все уговаривали Витку повторить порядок действий, приведших к абсолютно невозможному результату. Он не хвастался, не рисовался, не производил впечатления павлина, и в то же время не лез в душу. С ним было весело и легко. А еще из вскользь брошенных фраз выходило, что он об Инночке много чего знал: знал, что у ее мамы редкое имя Капитолина и совершенно банальное отчество Ивановна, знал про оболтуса Сашку и, наверное, даже вычислил, чьи на ней кожаные штаны с панковской шнуровкой по бокам от пояса и до самых сапожек. Как ни странно, это совсем не раздражало ее, даже в определенной степени льстило.