Журнал «Если» - «Если», 2001 № 09

• Название: «Если», 2001 № 09
• Автор: Журнал «Если»
• Издательство: Издательство ЛК пресс
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2001
• ISBN: ISSN0136-0140

Андрей САЛОМАТОВ. В БУДУЩЕМ ГОДУ Я СТАНУ ЛУЧШЕ

Смутные желании гонят героя из одного мира в другой. И каждый оказывается забористее предыдущего.

Павел АМНУЭЛЬ. ПО ДЕЛАМ ЕГО…

Увеселительная прогулка окончилась дикой и необъяснимой гибелью одного из приятелей. Кто виноват? Детектив превращается в фантастику.

М. Шейн БЕЛЛ. ДЕБЕТОВОЕ САЛЬДО

Укладываясь в спячку на четыреста лет, подумайте, все ли вы предусмотрели.

Виктор КОМАРОВ. НЕУДАЧНИК

Последний рассказ известного фантаста и популяризатора науки.

Терри БИССОН. МАКИ

Премия «Небьюла» нынешнего года.

Олег ОВЧИННИКОВ. БОЛЬ

Как часто, сопереживая близким, мы готовы взять на себя их боль…

Роберт РИД. СЛИШКОМ МНОГО ДЖОЭЛОВ

Людям мало чужих жен и денег. Им и жизнь надо прожить — чужую.

ВИДЕОДРОМ

Электроник по-американски… Франкенштейны, Кинг Конги, мумии так любят возвращаться… Неизвестный пан Станислав…

Евгений ХАРИТОНОВ. ГРУСТНЫЙ ВЗГЛЯД ВЕСЕЛОГО ЧЕЛОВЕКА

И нашей литературе есть два прозаика с одним именем и фамилией.

Дмитрий ВОЛОДИХИН. ЗАБЫТЫЙ ДОМ И ШУМНЫЙ ПЕРЕКРЕСТОК

«Семья — ячейка общества»… Писатели, оказывается, другого мнения.

РЕЦЕНЗИИ

Рецензенты, к бою!

КУРСОР

Премии вручают не только в Канзасе, но и в Сибири.

Сергей НЕКРАСОВ. В УЕЗДНОМ ГОРОДЕ N

Московский критик анализирует социальную «Муть».

КОНСИЛИУМ

Может ли фантаст писать реалистическую прозу? А реалист — фантастику?

ПЕРСОНАЛИИ

Авторы о себе и критики об авторах.

---

Я поднимаю руку, чтобы приветственно помахать.

И другой Росс поднимает руку таким же движением и в тот же миг.

И тут обе женщины берут машущие руки в свои и поворачивают своих мужей одинаковым сильным движением, и теперь я гляжу только на мою жену, только на нее. На ее красивое безупречное лицо. И дивлюсь простой неизбежности Удачи.

Перевела с английского Ирина ГУРОВА

Критика

Дмитрий Володихин Забытый дом и шумный перекрёсток

Наша постсоветская фантастика на девять десятых посвящена одиноким скитальцам. Иногда — группе скитальцев, но сути это не меняет. Идеал бездомности, странничества, неприкаянности и бесконечного личного «квеста» доминирует, в то время как идеал дома, семьи, верности, союза создающих пребывает на дальней периферии современной фантастической литературы.

Традиционное общество помещало человека внутрь целого веера взаимно пересекающихся общественных групп. Он был одновременно членом какой-нибудь гильдии (цеха), полноправным членом городской или деревенской общины, подданным (вассалом) целой лестницы сеньоров, представителем определенного этноса и определенной конфессии, носителем прав и обязанностей определенного сословия, членом семьи (рода, клана), да еще входил в какую-нибудь имущественную страту — от круга почтенных толстосумов до голи, бродящей «меж двор». Сегодня гильдий, цехов, сословий и след простыл. Всяческие общины агонизируют. Феодальная иерархия потерпела крушение несколько столетий назад. Очередь за этносами и конфессиями, они еще живы, но и над ними, возможно, восторжествует тенденция космополитического всесмешения. Во всяком случае, признаки национальной и религиозной самоидентификации на большей части земного шара стремительно размываются. Пол — и тот бредет в сторону унисекса. Что осталось? Государство и семья. В случае всемирной интеграции, которую так упорно предвещают социологи и футурологи в XXI или, в крайнем случае, в XXII веке, понятие «государство» отправится на свалку истории.

Первые признаки легче всего наблюдать по Европе. Семья — не исключение в этом ряду. С экономической точки зрения, одиночка в современном мире вполне способен всем обеспечить себя, а заодно и потомство. Религия и традиционная нравственность скрепляют семью наших дней до крайности слабо. Атомизация — это такое состояние, когда общество делится на все более мелкие группки, а потом человек остается наедине с собой, сам за себя, свободным атомом броуновского движения. Ему не скучно одному, если добрый друг Айбиэм рядом. Зачем ему семья? Такая, знаете ли, возня… К чему? Из того малого, что оставило Новому времени традиционное общество, семья — самое прочное, основа для остального. И хотя сопротивляемость ее давящему прессу деструкции колоссальна, разрушение семьи видно невооруженным глазом.

* * *

Примеров торжествующей бездомности и бессемейности — пруд пруди. Достаточно бегло пройтись по литературным кумирам прошедшего десятилетия, чтобы это стало очевидным.

Авторов и тексты, приведенные ниже в качестве примеров, вполне заслуженно относят к первому эшелону современной русскоязычной фантастической прозы. Принадлежность к идеалу дома или бездомности ничуть не должна влиять на оценку их художественного уровня. Но даже простое монотонное перечисление показывает, сколь кривая ухмылка искажает лицо нашей фантастики при слове «семья».

Романы Г.Л.Олди, при всей их подчеркнутой интеллектуальности, представляют собой безостановочный квест, непрекращающуюся «бродилку». Тут заложена своего рода философская программа: причастность высшим ценностям невозможна без поиска пути и следования ему. Именно у Г.Л.Олди романтизация странничества достигает высшей точки. Тот же «дом на перекрестке» — оксюморон. Это не дом. Дома на перекрестках не строят. Не так красиво, но точнее было бы сказать «терминал на перекрестке».

Оборотная сторона творческой программы все тех же харьковчан — тексты Андрея Дашкова. У него странники облечены тьмой высших степеней («Войны некромантов») или же превращены в беглецов без надежды на спасение («Умри или исчезни»). Персонажи наподобие Волкодава и Владигора избавлены от семьи даже лучше, чем классический Конан. Эти приговорены скитаться. Излюбленный главный герой Олега Дивова — очень сильный, одинокий и самую малость сумасшедший мужчина — иногда влюбляется. Но, во-первых, он не вылезает из экстремальных обстоятельств, а это требует максимальной личной мобильности. Женщина при нем, как правило, становится обузой, уязвимым местом. Что есть дом для такого персонажа? Дежурка в какой-нибудь военной или военизированной организации, каюта боевого космического корабля, квартира, оборудованная для максимально эффективной борьбы с любым вторжением извне. Покажите, где тут место для детской? Куда сложить игрушки?

В романе «Толкование сновидений» российский горнолыжник попробовал-таки полюбить французскую горнолыжницу всерьез и надолго. Брак — не за горами. Но и этот главный герой — плоть от плоти прежних главных героев. Он отлично знает, что ему нужно: слава, куча денег и француженка. И гораздо более расплывчато представляет себе, что, помимо самого естественного, он будет делать с женой, когда вырвет ее у жизни. Надо полагать, «обкатав игрушку», он отыщет себе новые экстремальные обстоятельства, и ему опять понадобится мобильность… Прощай, любимая!

У Александра Громова есть очень реалистичное описание современного семейного быта в романе «Шаг влево, шаг вправо». Но из такого дома следует бежать при первой возможности. Во всем корпусе русскоязычных фантастических произведений нет, кажется, ни одной столь качественной женской истерики, как в этой книге Громова. В другом романе того же автора — «Тысяча и один день» — показано общество будущего, в котором принципиально невозможна никакая семья. Мужчины просто-напросто утратили статус людей… Еще один реалистический портрет — в «Зоне справедливости» Евгения Лукина. Слегка осложненная адюльтерчиком холодная война зрелого возраста между супругами. Так застарело, что уже нет смысла что-либо пытаться исправить. У этой пары дом холоден.

В блестящей повести Евгения и Любови Лукиных «Сталь разящая» семью разрушили трусость и предательство главного героя, по-цивилизованному эгоистичного человека.

Очень высокий градус психологии семейного распада выдал Андрей Столяров в повести «Наступает мезозой». Светлоглазый фанат лабораторной жизни женился, чтобы избыть гнет физиологии и спихнуть на супругу домашнее хозяйство. Совершил акт обдуманного усовершенствования своей жизни, приторочил дом к лаборатории. Что он получил от брака помимо запланированных удобств? «Назойливый женский голос мешает работе»… Отличные получаются боевые друзья-подруги, а также партнеры по интересам. Например, у того же Дивова в романе «Лучший экипаж Солнечной» — любовь двух офицеров космофлота. Или, скажем, тандем Умника и Нелл, с замечательной психологической точностью вылепленный Александром Мирером в романе «Мост Верразано». Он — мозги и воля, она — сексуальные услуги высшего качества при мозгах и воле, плюс характер бешеной акулы. Семья у них на 120 % невозможна, поскольку он — Умник, а не Идиот. Еще один вариант можно обнаружить у Евгения Лукина в романе «Разбойничья злая луна». Любовь у двух главных героев вспыхивает на почве борьбы за власть и поддержания авторитета, семья из этой любви не вырастет ни при каких обстоятельствах. В подавляющем большинстве случаев все эти литературные модели «партнерства» не доживают хотя бы до рождения первого ребенка; даже в нашей реальности они могут стать (и нередко становятся) основой для семьи. В фантастике — никогда. Настоящий триумф отрицания семьи виден в «геймерских романах»[11]. Качественная игрушка или, на худой конец, искусный сетевой партнер вполне могут заменить маму-папу, деда-бабку и сына-дочку. Романы «Арктика» Павла Титова и «Война мертвых» Евгения Прошкина предлагают картинки рая для инфантилов и асоциальных личностей. Стать субстанцией, для которой тело, пол, любая устойчивая форма существования — дело далекого прошлого, или принять обличие одушевленного танка, — чем не судьба высокая? Собственно, от «геймерского романа» в наибольшей степени веет холодным ветерком неласкового будущего. Будущего акцентированных одиночек.

* * *

Собственно, истоки подобного положения вещей в нашей фантастике уходят достаточно глубоко. У Ивана Ефремова семья полностью замещена совершенно иной системой отношений. В романе «Туманность Андромеды» есть специальная глава, где в подробностях смоделирована интернатская система образования и воспитания. Родительским чувствам здесь оставлено ничтожно мало места. Во всем огромном наследии Аркадия и Бориса Стругацких до крайности трудно сыскать не то что семью, а хотя бы любовь с легчайшими оттенками плотскости. Все плотское носит отпечаток нечистоты, ущербности. Стругацкие развели любовь возвышенную и любовь земную бесконечно далеко, можно сказать, поставили их в разные углы своеобразного манихейского ринга: страдающая возвышенная Кира — идеал, который не стоит трогать руками; пошлая проститутка Нагель — персонифицированная грязь. Даже самые яркие женские образы в романах и повестях Стругацких едва ли не бесплотны. Капризные, упрямые, прекрасные и непонятные существа — женщины — не очень-то слушались блистательного пера АБС. Некоторых, особенно строптивых, приходилось лупить. Как, например, Майю Тойвовну Глумову в ее юные годы… Единственный по-настоящему живой и обаятельный персонаж слабого пола и, кстати, единственный твердый адепт семьи у Стругацких — Гута из «Пикника на обочине». Ее семья страшней полночного кошмара. С необыкновенной точностью передано состояние ячейки традиционного общества, которую ломает и корежит нечеловеческое будущее. И вместе с тем само состояние семейности производит на читателя впечатление чего-то странного, темного и неестественного. Соответственно, хотя фреска об интернате будущего («Полдень. XXII век») у Стругацких гораздо мягче и человечнее, чем аналогичный раздел ефремовской утопии, но суть здесь та же. Интернатская. Герои Генриха Альтова и Георгия Гуревича — воплощенная бездомность. Бездомность, возведенная в куб. Может ли быть семья у какого-нибудь умопомрачительного Январцева? И если да, то какая же экзотика должна стоять день за днем внутри такой семьи?! Звездопроходцы и прогрессоры, рожденные в СССР, никогда особенно не стремились стать счастливыми отцами…