Исаак Дойчер - Троцкий. Изгнанный пророк. 1929-1940

• Название: Троцкий. Изгнанный пророк. 1929-1940
• Автор: Исаак Дойчер
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9524-2157-1

Исаак Дойчер, автор целого ряда исторических и социологических исследований, рассматривает жизнь Троцкого сквозь формулу слов Макиавелли о том, что «вооруженные пророки всегда побеждали, а безоружные гибли». В этой книге Троцкий предстает единственным, кто открыто противостоял сталинизму, вплоть до своего трагического конца.

В талантливом изложении одного из лучших европейских исследователей вы познакомитесь с трогательной и странной историей семейных отношений выдающегося публициста и оратора.

---

Комиссия приступила к слушаниям 10 апреля. Намечалось проводить их в большом зале в центре Мехико-Сити, но от этой идеи отказались, чтобы избежать общественных беспорядков и сэкономить деньги. Заседания проводились в Синем доме, в кабинете Троцкого. «Атмосфера была напряженной. Снаружи находилась полицейская охрана… посетителей обыскивал на предмет оружия и установления личности секретарь Троцкого, который сам был вооружен». Выходящие на улицу французские окна комнаты были занавешены, а за каждым из них были установлены шестифутовые баррикады из сцементированных кирпичей и мешков с песком… Эти кирпичные баррикады были сооружены всего лишь прошлой ночью. Присутствовало около пятидесяти человек, включая репортеров и фотографов. Слушания велись в соответствии с американской судебной процедурой. Дьюи приглашал советское посольство и компартии Мексики и Соединенных Штатов прислать своих представителей и принять участие в перекрестном допросе, но эти приглашения остались без ответа.

В коротком вступительном заявлении Дьюи объявил, что эта комиссия не является ни судом, ни жюри, а всего лишь ведущим расследование органом. «Наша функция — выслушать, какие показания может представить нам г-н Троцкий, провести его перекрестный допрос и передать результаты нашего расследования полной комиссии, частью которой мы являемся». Название «Американский комитет в защиту Льва Троцкого» не означал, что этот комитет выступал за Троцкого; он действует «в американской традиции», исходя из убежденности, что «ни один человек не должен быть осужден, не получив шанса на свою защиту». Ее целью являлось обеспечение справедливого суда, так как существует подозрение, что обвиняемый был лишен такого суда. Это уголовное дело сравнимо с делами Муни и Сакко и Ванцетти; но последние хотя бы могли сделать заявления перед законно сформированным судом, в то время как Троцкий и его сын были дважды объявлены виновными заочно советским трибуналом высшей инстанции; и его неоднократные требования, чтобы советское правительство запросило его экстрадиции, в результате чего он бы автоматически предстал перед норвежским или мексиканским судом, было проигнорировано. «То, что он был осужден, не получив возможности быть услышанным, — предмет крайнего беспокойства комиссии и всего мира». Объясняя собственные мотивы участия, Дьюи сказал, что, посвятив свою жизнь общественному просвещению, он относится к настоящей работе как к огромной социальной и просветительской задаче — «поступить иначе значит поступить вразрез с трудом моей жизни».

Судебное разбирательство длилось целую неделю и потребовало тринадцати долгих заседаний. Дьюи, Финерти, адвокат Троцкого А. Голдман и другие допрашивали Троцкого о каждой детали обвинений и доказательств. Временами этот перекрестный допрос превращался чуть ли не в политический диспут, когда некоторые из допрашивавших настаивали на моральной ответственности Троцкого и Ленина за сталинизм, и Троцкий отверг это обвинение. Не было ни единого вопроса, в который он отказался бы вникать или от которого он бы уклонился. Несмотря на полемические перерывы, слушания проходили спокойно и гладко; они лишь раз были потревожены так называемым инцидентом Билса.

Член комиссии Карлтон Билс не раз задавал Троцкому вопросы, которые были более или менее неуместны, но показывали отчетливое просталинистское предубеждение и были крайне оскорбительны по форме. Троцкий отвечал сдержанно и по существу. В конце долгого заседания 16 апреля Биле вступил в политический спор и утверждал, что пока Сталин, этот истолкователь социализма в одной стране, представляет зрелое искусство управлять государственными делами при большевизме, Троцкий был чем-то вроде поджигателя, склонного к подстрекательству к мировой революции. Троцкий ответил, что на московских процессах его изображали как поджигателя, но не революции, а контрреволюции, и как сообщника Гитлера. Тогда Билс спросил его, знает ли он Бородина, бывшего сталинского эмиссара в Китае и советника Чан Кайши. Троцкий ответил, что лично его не встречал, хотя, конечно, знал о нем. Но разве, спросил Билс, Троцкий не посылал Бородина в Мексику в 1919-м или 1920 году, чтобы основать там коммунистическую партию? Этот вопрос предполагал, что Троцкий лгал комиссии и, более того, что он пытался разжечь революцию даже в той стране, которая сейчас предоставляет ему убежище. Перепалка становилась все горячей. При еще свежем норвежском опыте Троцкий подозревал, что этот вопрос был нацелен на то, чтобы возбудить против него мексиканское общественное мнение, лишить его убежища и прервать этот контрпроцесс. Он отмечал, что всегда возлагал свои надежды на мировую революцию, но старался продвигать ее политически законными средствами, не устраивая переворотов в зарубежных странах. Утверждение, что он в 1919–1920 годах отправлял Бородина в Мексику, — сущая фантастика. В то время, в разгар Гражданской войны, он почти не покидал своего военного поезда; его глаза были прикованы к картам фронтов, и он почти забыл «мировую географию».

Биле настойчиво повторил свое утверждение и добавил, что сам Бородин заявил, что Троцкий посылал его в Мексику, а также что уже в 1919 году советская Коммунистическая партия была расколота между государственными деятелями и поджигателями революции. «Могу ли я узнать от вас об источнике этой сенсационной информации? — спросил Троцкий. — Она опубликована?» — «Эта информация не опубликована», — ответил Билс. «Я могу только посоветовать комиссару сказать своему информанту, что он — лжец», — резко ответил Троцкий. «Благодарю вас, господин Троцкий. Господин Бородин — тот лжец». — «Вполне возможно», — был лаконичный ответ Троцкого. Перед концом слушания он заявил протест против «тенденциозно сталинистского тона Билса». Этот инцидент виделся ему все более и более зловещим. Дело Бородина не имело ничего общего с московскими процессами и, казалось, было вытащено на свет только для того, чтобы смутить его и мексиканское правительство. И поэтому перед началом следующего заседания он вновь опроверг утверждение Билса и попросил комиссию пролить свет на его источник. Если Билс имеет информацию, пусть скажет, где и когда он ее получил. Если не напрямую, то каким образом, через кого и когда он получил ее? Расследование по этим вопросам раскрыло бы план, нацеленный на крушение контрпроцесса. «Если г-н Билс сам сознательно не замешан и напрямую не вовлечен в эту новую интригу, а я надеюсь, что нет, он должен срочно представить все необходимые объяснения, чтобы позволить комиссии разоблачить истинный источник этой интриги». Поскольку Билс отказался раскрыть этот источник, комиссия вынесла ему порицание на закрытом заседании; и он покинул ряды комиссии. Этот инцидент дальнейших последствий не имел.

Результаты этого перекрестного допроса были подытожены самим Троцким в его последнем заявлении 17 апреля. Проявляя признаки напряжения и усталости, он попросил разрешения зачитать свое заявление сидя. Он начал с того, что отметил, что либо, как утверждают в Москве обвинители, и он, и почти все члены ленинского Политбюро были предателями Советского Союза, либо Сталин и его Политбюро — фальсификаторы. Tertium non datur.[107] Говорилось, что углубляться в эту проблему равносильно вмешательству во внутренние дела Советского Союза, Отечество рабочих всего мира. Это было бы «странное Отечество», чьи дела рабочим обсуждать запрещено. Сам он и его семья были лишены советского гражданства; у них не было иного выбора, как отдаться «под защиту международного общественного мнения». Тем, кто, как Чарльз А. Берд, утверждает, что обязательство представления доказательств лежит на Сталине, а не на нем, и что никак невозможно «опровергнуть негатив с помощью позитивных доказательств», он ответил, что юридическая концепция алиби предполагает возможность такого опровержения и что он в состоянии установить свое алиби и продемонстрировать тот «позитивный факт», что Сталин организовал «величайшую судебную инсценировку в истории».

Юридическое расследование этого дела, однако, «касалось формы этой инсценировки, а не ее сути», которая неотделима от политического фона репрессий, «тоталитарного подавления, которому… подвергаются все обвиняемые, свидетели, судьи, адвокаты и даже само обвинение». При таком давлении судебный процесс перестает быть юридическим процессом и превращается в «спектакль, в котором роли распределены заранее. Подсудимые появляются на сцене только после серии репетиций, которые позволяют директору еще до начала получить полную уверенность в том, что они не перешагнут границы своих ролей». Тут нет места для какого-либо соперничества между обвинением и защитой. Главные актеры исполняют свои роли под дулом пистолета. «Пьеса может быть сыграна хорошо или плохо, но это вопрос инквизиторской техники, а не правосудия».