Фрэнк Харрис - Бомба

• Название: Бомба
• Автор: Фрэнк Харрис
• Издательство: Ультра.Культура
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-9681-0007-9

Повесть Фрэнка Харриса «Бомба», написанная в 1908 году, — едва ли не первое литературное произведение, относящееся к контркультуре. Написанная как вымышленная исповедь первого анархиста-бомбиста, повесть, однако, имеет вполне реальный исторический фундамент — американское рабочее движение 1880-х годов, а именно майские события 1886 года в Чикаго, в память о которых даже буржуазная Россия отмечает Первомай. Сочинение Харриса, впрочем, интересно даже не столько в качестве исторической картины рабочего движения, сколько художественным анализом внутренних мотивов, движущих человеком, берущим на себя ответственность принять реальное участие в революционной борьбе.

---

— Почему бы нам прямо сейчас не пойти на митинг? Лингг был спокоен, как всегда, и говорил в точности так же неторопливо, как в любое другое время.

— Если хочешь. До Хеймаркет примерно миля. Митинг назначен на девять часов. Начнется он не раньше, чем в восемь — десять минут десятого, и даже если полицейские разгонят его, то сделают это не раньше половины десятого или без пятнадцати десять. У нас полно времени... Прежде чем мы пойдем, я хочу, Рудольф, чтобы ты обещал мне одну вещь. Я хочу, чтобы ты потом исчез. Это часть нашего плана. Чтобы людей охватил ужас, первый человек, который бросит бомбу, должен сохранить свою свободу. Ничто так не способствует распространению ужаса, как успех и повторный террористический акт. Обещай мне, что бы ни случилось, ты скроешься и не дашь себя поймать.

— Обещаю, — торопливо ответил я. — Но ведь это я брошу бомбу? — спросил я, торопливо облизав пересохшие губы и мечтая об отсрочке.

— Если, даст бог, полицейские не вмешаются, то и мы ничего делать не будем; но если они набросятся на людей, если опять начнут махать дубинками, то придется и нам действовать. Постарайся не забыть, взорвав свою бомбу, опуститься на четвереньки, удар будет очень сильным.

— Ну, мы идем? — спросил я и обернулся, чтобы взять саквояж, но Лингг не дал его мне. Потом вдруг поставил его обратно и, сжав мне плечо, внимательно и по-доброму поглядел на меня.

— Рудольф, пока еще есть время отказаться, повернуть назад. Мне трудно думать о том, что ты тоже будешь замешан. Оставь это мне. Поверь, так будет лучше.

Меня все еще будоражила мысль о нашем равенстве, и я воскликнул: 

— Нет, нет, ты ошибаешься во мне. Я очень хочу участвовать; все раненые и убитые взывают ко мне. Не будем больше тратить время на разговоры. Я решил. И уже всеми мыслями на Хеймаркет.

Лингг откинул назад голову, взял саквояж, и мы вышли из комнаты. Когда мы проходили через магазин, мальчишка сказал нам, что Энгель уже полчаса как отправился на митинг, и мы зашагали на Хеймаркет. Я был до того взволнован, до того возбужден, что не заметил, как солнечный день сменился предгрозовым вечером, пока Лингг не обратил мое внимание на тучи.

Не прошло и минуты, как мне показалось, а мы были уже на Хеймаркет, то есть на Десплейнс-стрит, что между Лейк-стрит и Рэндольф-стрит. Десплейнс-стрит — довольно оживленная улица в западной части города, примерно в трехстах-четырехстах ярдах от реки и больше чем в миле от деловой части. Хеймаркет, как потом назвали это место, на самом деле, примерно в ста ярдах в сторону. Так как мы шли из южной части, то миновали полицейский участок, где командовал инспектор Бонфилд. Там, возле дверей, собралось уже много полицейских.

— Значит, сегодня свершится, — сказал Лингг. — Так тому и быть.

Приблизившись к митингующей толпе, мы обратили внимание на присутствие мэра и нескольких чиновников. Мэр был пожилой человек — Картер Харрисон. Его просили запретить митинг, но ему не очень хотелось препятствовать проведению законного собрания, вот он и явился сам, чтобы предотвратить превращение мирного митинга в мятеж.

Ораторы говорили с обычного фургона, поставленного в том месте, где тупик пересекался с улицей. Мы пристрои- лись в конце здания, которое занимал большой завод грузоподъемников братьев Крейнов. Собралось не меньше двух — трех тысяч человек.

Когда мы пришли, Спайс как раз заканчивал свою речь. За ним последовал Парсонс, который подготовил свое выступление по всем правилам. Начал он с того, что попросил людей сохранять порядок, рассказывая о своих бедах, уверив их, что тогда и американский народ будет внимать им с симпатией, постепенно поняв, что они ведут честную игру. Он и вправду верил в эту чушь. Дальше он сказал, что положение иностранных рабочих в самом деле ужасно, ведь были убиты безоружные мужчины, женщины, дети. Почему они были убиты? — спросил он и перешел к своим реформистским тезисам.

Мэр слушал и, по всей видимости, не находил в речах ничего криминального. «Речь Парсонса, — сказал он потом, — отличная политическая речь». После Парсонса слово взял бородатый англичанин Сэмюел Филден. Упали первые капли дождя, поднялся ветер, начало быстро темнеть. Стало ясно, что бури не миновать.

С краю толпа начала рассеиваться. Я был один и на удивление наблюдателен в тот раз. От меня не укрылось, как мэр с чиновниками двинулся в сторону деловой части города. На несколько минут мне показалось, что все должно закончиться мирно, но от этого не стало легче. Я слышал, как бьется у меня в груди сердце, и неожиданно почуял что-то в воздухе: он был напоен ожиданием. Тогда я медленно повернул голову, а так как стоял с краю, то увидел Бонфилда, ведущего за собой полицейских и, по-видимому, собиравшегося по-своему поговорить с митингующими после ухода мэра. У меня сразу затвердели мышцы от ненависти. 

С каждым мгновением темнело все больше. Неожиданно яркая вспышка ослепила меня, потом как будто прогремел гром. Пока еще было светло, я видел полицейских, орудующих дубинками, видел, как они бьют людей, бегущих по тротуару. И тотчас решение было принято. Левую руку я положил сверху на бомбу, чтобы придержать ее, а правую сунул в карман и дернул за «ленту». Послышался скребущий звук, и я стал медленно считать: «Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь». К этому времени полицейские были уже совсем рядом. Они избивали всех подряд, двое или трое держали в руках револьверы. Люди разбегались кто куда. Тут раздался выстрел, потом дюжина выстрелов, причем стреляли, как мне показалось, только полицейские. Гнев застил мне глаза.

Я вынул из кармана бомбу, совершенно не думая о том, видят меня или нет, и стал присматриваться, куда ее бросить. Потом бросил ее высоко в воздух, чтобы она упала в самую гущу полицейских. Меня швырнуло вперед, я упал, едва появилась вспышка. Мне показалось, что я лежал целую вечность, прижатый к земле. В ушах шумело так, что чуть не лопались барабанные перепонки. Передо мной лежали люди, пытавшиеся приподняться на руках. Отовсюду доносились стоны, плач, крики. Я оглянулся. И как раз, когда я оглянулся, кто-то поддержал меня сильной рукой, и я услышал голос Лингга:

— Пойдем, Рудольф, сюда.

Он потащил меня прочь, и мы прошли мимо того места, где прежде были полицейские.

— Не смотри, — вдруг прошептал он, — не смотри.

Но еще прежде, чем он это сказал, я посмотрел, и то, что я увидел, до конца моих дней будет стоять у меня перед глазами. Улица представляла собой настоящую бойню, посреди чернела яма, а вокруг нее, повсюду, лежали люди или то, что от них осталось. Рядом с тем местом, где шел я, валялась оторванная нога, а чуть дальше лежали два больших куска окровавленного красного мяса, соединенные бедренной костью. Мне стало плохо, мужество оставило меня, но Лингг с нечеловеческой силой удерживал меня на ногах, да еще и тащил за собой.

— Рудольф, стой крепче, — шептал он. — Давай, парень, шагай, еще, еще.

Как только опасное место осталось позади, я повис на Лингге, дрожа как осиновый лист. И только тут почувствовал, что весь с головы до ног мокрый, словно искупался в холодной воде.

— Постой, Лингг. Я не могу идти.

— Ерунда. Вот выпей.

Он сунул мне в руку фляжку с бренди. Не знаю, сколько я выпил, но сердце вновь забилось у меня в груди, горло отпустило, и я опять более или менее нормально задышал, после чего зашагал дальше, опираясь на Лингга.

— Ты весь дрожишь, — сказал Лингг. — Странный вы народ, невротики; все делаете правильно, великолепно, а потом ломаетесь, как бабы. Пошли. Я не оставлю тебя, но, ради бога, перестань дрожать, возьми себя в руки. Выпей еще.

Я поднес фляжку к губам, но она оказалась пустой, и Лингг спрятал ее обратно в карман.

— У меня есть бутылка. Нам хватит бренди, но мы должны добраться до вокзала.

Навстречу показались пожарные машины с полицейскими, мчавшиеся, как сумасшедшие туда, откуда мы шли. На улицах было полно народу, все кричали, жестикулировали, я подумал, что аффектированно, по-актерски. Похоже было, все знали о бомбе и говорили о ней. Я обратил внимание, что даже в полумиле от места взрыва асфальт усыпан стеклом, значит, и тут повылетали окна.

Когда мы приблизились к железнодорожной станции, Лингг, прежде чем вывести меня на освещенное место, сказал:

— Дай мне поглядеть на тебя.

Он отпустил меня, и я чуть не упал, ноги у меня были как немецкие колбаски, словно без костей, гнулись во всех направлениях и дрожали, несмотря на все мои усилия.

— Послушай, Рудольф, давай постоим и поговорим. Ты должен собраться с силами. Выпей еще и забудь обо всем. Я спасу тебя. Слишком ты хорош, чтобы так просто бросаться тобой. Пойдем, дорогой друг, не позволим им поймать нас.

Сердце у меня колотилось, как бешеное, но я все же постарался утихомирить его. Выпил еще бренди, потом еще, словно пил воду. От этого мне стало немножко лучше. Через пару минут я почти пришел в себя.