Эдгар Доктороу - Марш

• Название: Марш
• Автор: Эдгар Доктороу
• Издательство: Флюид / FreeFly
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-98358-253-8

Эдгар Лоренс Доктороу (р. 1931) — живой классик американской литературы, дважды лауреат Национальной книжной премии США (1976 и 1986). В свое время его шедевр «Регтайм» (1975) (экранизирован Милошем Форманом), переведенный на русский язык В. Аксеновым, произвел форменный фурор. В романе «Марш» (2005) Доктороу изменяет своей любимой эпохе — рубежу веков, на фоне которого разворачивается действие «Регтайма» и «Всемирной выставки» (1985), и берется за другой исторический пласт — время Гражданской войны, эпохальный период американской истории. Роман о печально знаменитом своей жестокостью генерале северян Уильяме Шермане, решительными действиями определившем исход войны в пользу «янки», как и другие произведения Доктороу, является сплавом литературы вымысла и литературы факта. «Текучий мир шермановской армии, разрушая жизнь так же, как ее разрушает поток, затягивает в себя и несет фрагменты этой жизни, но уже измененные, превратившиеся во что-то новое», — пишет о романе Доктороу Джон Апдайк. «Марш» Доктороу, — вторит ему Уолтер Керн, — наглядно демонстрирует то, о чем умалчивает большинство других исторических романов о войнах: «Да, война — ад. Но ад — это еще не конец света. И научившись жить в аду — и проходить через ад, — люди изменяют и обновляют мир. У них нет другого выхода».

---

Мистер Калп учил меня смотреть, вот это я сейчас и делаю. Большинство людей, когда смотрят, по-настоящему все равно не видят. Вот нам и приходится. То есть за них смотреть, стало быть.

Ну, и на что смотрим сейчас? — поинтересовался Арли.

А вон там, дальше по улице. Гранитные ступени, которые никуда не ведут. Была церковь. А осталась одна задняя стена с круглым слуховым окошком, сквозь которое светит небо.

В общем, как говорится, нашла коса на камень: сколько ни угрожай ему револьвером, Кальвин все равно знал, что, пока он продолжает делать свое дело, ничего с ним не случится. Потому что Арли в нем нуждается, пусть даже сам того не сознает. Что тут скажешь, с мозгами у негра полный порядок. Кальвин не был ни угрюм, ни дерзок — зарвавшимся черномазым его никак не назовешь, — но твердостью обладал отменной. Без всяких слов умудрялся спокойно и недвусмысленно довести до сведения Арли, что по каждому конкретному поводу думает. Словами он как раз ничего сказать не мог бы: только попробуй, ниггер обнаглевший! Но когда мистера Калпа не стало, улыбка с лица Кальвина исчезла напрочь. Перестали посверкивать белые зубы. Он по-прежнему был вежлив — этот бронзоволицый ниггер с бритой башкой и большими карими глазами, — но фотосъемку свою он теперь продолжал с таким видом, будто выполняет волю покойного.

Когда Кальвин в очередной раз установил камеру на разрушенной улице, откуда ни возьмись появились несколько черных ребятишек, перелезли через кучу битого кирпича и, присев на корточки среди камней, уставились на него как завороженные.

Арли сидел на заднем краю телеги, ждал. Вынул из кармана сюртука фотоснимок. С тех пор как он в последний раз им любовался, там ничего не изменилось. Уилл — по-прежнему в мундире Конфедерации — сидел, как и положено хорошему солдату, прямой, словно аршин проглотил, правда, со странноватым выражением глаз, будто на горизонте он вдруг увидел нечто пугающее. Под затылок Уиллу Калп подложил специальную подпорку, чтобы голова у него держалась прямо. А нижнюю челюсть от отвисания ему удерживал опущенный ремешок конфедератки. Н-да, живой ты таким дураком не выглядел, — сказал Арли приятелю на фотографии. — Мозги у тебя имелись, хотя учить тебя — ох, приходилось! Каждый божий день! Чисто дите малое. Как бы то ни было, я обещал о твоей храбрости сообщить родным и слово свое сдержу железно! И выдам эту фотку, где ты сидишь с винтовкой поперек колен, чтобы у них не возникало сомнений. И хотя ты сидишь тут не менее мертвый, чем там, где будешь теперь — в могиле, со ртом, забитым землей, — они увидят тебя в этой позе и будут думать, что в тот момент, когда тебя снимали, ты был жив. Мне — ладно, мне-то видно, что вовсе ты тут не живой, но они в это дело не въедут, если им вообще не наплевать, где ты и что с тобой, как мне по твоим рассказам о них очень сдается.

А дело было так. После того как они сфотографировали мертвеца в неприятельской форме, его чокнутый приятель, махая револьвером, приказал мистеру Калпу и Кальвину ехать на гору к местному кладбищу, где он решил похоронить тело. Кальвин, понимая, что копать придется ему, снял пальто и сюртук, засучил рукава. Но он никак не ожидал, что и мистера Калпа чокнутый солдат заставит работать. Да не надо, я один справлюсь, — уговаривал его Кальвин, но напрасно. Вот так и получилось, что мистер Иосия Калп, который Кальвина Харпера сделал чуть ли не сыном, — он как-то раз вышел (там, дома еще, в Филадельфии) — вышел как-то раз на улицу, а Кальвин стоит, рот разинув, и смотрит на витрину «Фотосалона Калпа», ну, и принял мастер его к себе, относился почти как к родному, потом взял в эту поездку, учил ремеслу: оно, говорит, на всю оставшуюся жизнь тебя куском хлеба обеспечит, и ни на кого пахать не придется, будешь сам себе хозяин… — в общем, хороший был человек, а теперь пришлось ему копать, бросать лопатой землю через плечо, работать все равно что негру. А может, это и специально, ведь мистер Калп был с гонором и мог показаться высокомерным — ясное дело: аккредитованный при федеральной армии фотограф, фамилия золотыми буквами во весь борт телеги… Да при том, что они еще и повздорили с места в карьер с этим солдатом, так что, может, это фотографу в наказание предназначалось, потому что солдат все повторял: Вот так, вот так, мистер фотограф, — и криво ухмылялся. Да еще и с шуточками: мне б могилу, — говорит, — подлиннее, гроб покрепче и тесней! Там я буду всех сильнее; жизнь прошла и хрен-то с ней!..

Холод стоял в то утро кошмарный, но с мистера Калпа пот катил градом. И волосы все мокрые были, и по шее текло. Рубашка, промокшая хоть выжимай, прилипла к телу. Кальвину вид мистера Калпа сразу не понравился. Его губы приобрели лиловатый оттенок, он хрипел и задыхался. Кальвин сказал солдату, что мистеру Калпу надо бы отдохнуть, он уже не молодой человек, но солдат наставил револьвер и говорит: Я не собираюсь торчать здесь целый день. И стал опасливо озираться, хотя вокруг никого видно не было, а если бы кто и был, кто стал бы соваться? После того как по городу прокатилась армия Шермана, в том, что люди роют могилу, ничего необычного не было.

Как Кальвин и опасался, мистер Калп не выдержал. Еще и унижение вдобавок, а может, он в тот день уже и был нездоров, но, когда яма достигла глубины четырех футов, лицо у него сделалось каким-то странным, он схватился за грудь и закружился вокруг лопаты, будто хочет поудобнее улечься в яме, которую копал. Ну и все, и упал. Кальвин подскочил к нему, приподнял ему голову. Калп ткнул пальцем вверх, как будто приказывает сфотографировать небо, глаза у него дико выпучились, стал хватать ртом воздух, пытался что-то сказать… Но тут выгнул спину, весь напрягся, вроде как захрапел и прямо там, в холодной, сырой могиле, у Кальвина на руках помер.

А чокнутый солдат только в затылке почесал. И говорит Кальвину: Давай-ка мне его штаны. Ага, подтяжки тоже. Да не, не так! Вперед ты это — башмаки с него сними! Уложив мистера Калпа в кальсонах в яму, которую тот сам и вырыл, Кальвин вылез, слегка присыпал его труп землей и ничего не сказал, просто встал и постоял молча. А потом они вдвоем с солдатом подняли мертвеца в чужом мундире и положили его в могилу поверх мистера Калпа.

Прости, что заставляю тебя лежать в такой тесноте, Уилл, — сказал солдат. — Но, учитывая военное время… Короче, придется тебе с этим смириться.

Ах, душа моя просится в рай!
И-эх, душа моя просится в рай!
Тернистой тропой
Пойду за Тобой
На смерть за наш солнечный край.

Много о чем Кальвин Харпер передумал, пока ехали через развалины Колумбии. Пока то тут, то там останавливались и делали фотоснимки. Не меньше вооруженного придурка Арли, сидевшего с ним рядом в пальто и шляпе мистера Калпа, хотел он догнать федеральные войска. Уж он найдет способ сообщить военным, что с ним тут опасный псих. А там, глядишь, военно-полевой суд, может, еще разберется в обстоятельствах смерти мистера Калпа.

При этом он чувствовал, что не должен покидать руины Колумбии, пока не сделает столько негативов, сколько позволяет взятый с собой запас химикатов. И не только потому, что снимки для фотографа — хлеб насущный. Мы уйдем, и в истории останутся только те свидетельства произошедшей с городом катастрофы, которые удалось заснять. Время бежит быстро, — частенько напоминал ему мистер Калп. — Оглянуться не успеваешь, как все меняется, так что фото — единственное, что остается от нашего прошлого. Уже тогда, через два дня после пожара, еще и дым толком не рассеялся, а по развалинам вовсю расхаживали люди, ковырялись палками в пепле, пытаясь спасти что можно, складывали находки на ручные тележки или в заплечные мешки и уходили — началась другая жизнь, пошли совсем другие дела! Так бывает, когда после урагана все вылезают из убежищ, чтобы оценить ущерб и прикинуть, что можно поправить.

В Колумбии не осталось ни лошадей, ни мулов, армия забрала себе все, что у людей было, и во взглядах, которыми окидывали повозку Кальвина, явно читалось, что, не будь рядом с ним на козлах белого мужчины, давно бы уже их мула по кличке Берт реквизировали без зазрения совести. А уведут Берта — кто потащит телегу? Прости-прощай тогда искусство фотографии, прости-прощай история и вечность! Но в первую очередь они не потерпят, чтобы по городу слонялся с фотографическим своим снарядом какой-то черномазый и что-то там снимал. В обстановке, когда люди изначально раздражены и невеселы, его бы давно скрутили в бараний рог, если бы не иллюзия, будто он, Кальвин, всего лишь прислуживает белому, который и есть во всем ихнем деле главный воротила. В общем, чувствуя со всех сторон опасность, Кальвин так же нуждался в этом психе, как и псих в Кальвине, хотя за каким таким безумным хреном Кальвин нужен психу — это еще поди пойми.

К тому же не так-то просто было Кальвину должным образом производить съемку, когда за спиной все время маячит олух, не способный ни на что, кроме как в конце концов обозлиться и полезть в бутылку. Кто знает, что будет тогда? Но Кальвин решил не бояться; дышать полной грудью и черпать силы в самой ситуации. Будто бы слуга, а на деле именно он, Кальвин Харпер, — хозяин положения. А псих в одежде мистера Калпа — боже мой, да он помогать по мелочам и то не способен!