Борис Хазанов - Пока с безмолвной девой

• Название: Пока с безмолвной девой
• Автор: Борис Хазанов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004

Проза разных лет.

Некоммерческое электронное издание. Печатается с разрешения автора.

---

Борис Хазанов Пока с безмолвной девой

Проза разных лет

Предисловие автора

Спроектированная сто пятьдесят лет назад башня слоновой кости осталась архитектурным памятником прошлого; наше время использует другие строительные материалы. Я не живу в башне слоновой кости. Я живу в башне из стекла.

Просмотрев напоследок тексты, которые составили эту книгу, я обнаружил в них, к своему удивлению, некоторую общую тенденцию. Назовём её так: попятное движение к действительности.

Это примерно то же, что встать из-за стола и подойти к окну. Представим себе квартиру, где все стены — сплошное окно. Некуда скрыться от солнца, спрятаться от людей, снующих по улице; но всё происходит там, за стеклом.

Рано или поздно автор вынужден отдать себе отчёт в том, что на вопрос о цели и смысле литературных занятий невозможно дать внятный ответ.

Он пишет, подчиняясь неодолимой потребности выразить себя, но он пишет не только для себя. У кого найдётся время и терпение его выслушать? Желание быть понятым — вечная утопия писательства.

Он хотел бы возвестить о правде жизни, но правда, как он её понимает, неравнозначна тому, что принято называть реальной действительностью. Ибо действительность — та, что за стеклом, — в высокой степени сомнительна.

Он мечтает сказать что-то новое и неслыханное, опровергнуть сказанное до него, но чем дольше он работает, тем отчётливей сознаёт, что его суверенность мнимая: он на службе. Не у общества, не у народа, — кому он нужен? Не в календарном времени — плевал он на календарь и всякую актуальность. По примеру Толстого он хотел бы жить в вечности; эта вечность называется литературой. Он её чернорабочий. Литература — отечество изгнанных — предстаёт перед ним как некая вневременная сущность. Она стоит над соотечественниками, над современниками, над всеми своими слугами, она существовала до нас и переживёт нас всех. Мы умираем, сказал Блок, а искусство остаётся. Его конечные цели нам неизвестны.

Мюнхен, декабрь 2004

ЗОВ РОДИНЫ

День рождения инфанты

Camino del cementerio

se encontraron dos amigos; adiós!

dijo el vivo al muerto;

hasta luego! el muerto al vivo.[1]

Приехал цирк Бальдони! Приехали фокусники, акробаты, клоуны, дрессировщики зверей, пары, танцующие вальс на канате, прославленный маг-иллюзионист и пророк-предсказатель будущего. Спрашивается: как это могло произойти, кто их впустил в нашу страну? А что если экстрасенс, читающий мысли, разгадает государственные тайны? Если под видом клоунады нам будут внушать чуждые взгляды? Вы скажете, что нормальному человеку трудно заподозрить цирковое искусство в протаскивании буржуазной идеологии. Но в то время нормальных людей было немного. Спрашивается, кого считать нормальным. Похоже, что компетентные органы в самом деле совершили промашку.

Но, быть может, всё объяснялось очень просто: кто-то из высокого начальства захотел увидеть знаменитую труппу у себя дома, в Москве. На это и намекали знающие люди; такой пробежал шепоток. И что, дескать, органы ничего не могли с этим поделать. Вообще рассказывали необыкновенные вещи. Разнёсся слух, — а слухи были в те времена то же, что сегодня телевидение, вернее, телевидению принадлежит сегодня роль, которую прежде играла молва, — будто ясновидящий пророк провёл серию сеансов для высшего руководства. Конечно, предсказание будущего — мистика, буржуазный предрассудок. Но зато будущее оказалось блестящим.

И вот, наконец, стало известно, что после закрытых спектаклей будут пускать всех. Цены не испугали публику. Очередь перед кассой выстроилась с полуночи, растянулась вдоль всего Цветного бульвара, загибаясь на Самотёку, потерялась где-то в перспективе Садового кольца.

Будущее несётся навстречу, будущее как бы уже существует. Где же? В будущем. Загадочная игра слов волнует воображение. Но осторожней! Пророчества опасны. Судьба небезразлична к гаданью. Судьба открывает карты пророку, но и пророчество накликает судьбу. Истинное пророчество не может не сбыться, ведь если оно не сбылось, то какое же это пророчество.

Короче, настала классическая пора гаданий — был Новый год.

Новый год — какой же именно? Один из тех ослепительных новых лет. Один из сумрачных, искрящихся в тусклом сиянии фонарей московских новогодних вечеров, когда одинокий Пушкин стынет среди сугробов, когда пустые громыхающие трамваи бросают жёлтый свет на отвалы снега. В подворотнях топчется озябшая нечисть. Во тьме безлюдных переулков скрипят запоздалые шаги. Когда вбегаешь во двор, и — по каменной лестнице, вверх, прыжками через ступеньку, — звонишь с замиранием сердца, слышишь стук каблуков, вступаешь в переднюю, в бывший коммунальный коридор, и навстречу запах хвои, духов, утюга, свежий дух мандаринов, и кто-то неузнаваемый, волосы под бугристой чалмой накручены на бигуди, поспешно скрывается на кухне. А там — раздвинутый стол занял половину просторной комнаты — будут танцы — широкий, словно шатёр, абажур озарил комнату тёплым оранжевым светом, вся в огнях нарядная ёлка в углу, и первый гость — кажется, это был Яша Меклер — мается от безделья, вертит в руках конверты с пластинками, крутит рычаг патефона. И вот зашипела игла, раздвинулись половинки мужественного аккордеона, всплакнул саксофон, брызнули и полились бессмертные, слаще звуков Моцарта, «Брызги шампанского».

Тем временем в ванной, перед зеркалом обещаний и тайн, сбрасывают чалму, сгребают пластмассовые вафли, встряхивают головой, расчёсывают, приглаживают, взбивают, под конец поправляют плечики платья — инфанта в короне медных волос, с коком по тогдашней моде, в крепдешине с лиловыми розами, постукивая каблучками, вступает в комнату. Надо же, день рождения совпал с Новым годом. Звонок в коридоре, ещё звонок, визг, толчея, вваливаются гости. В какое счастливое время мы родились!

Было всё: и лапидарные тосты, и таинственный обещающий взор с другого конца стола, чоканье, поспешное поедание изумительных закусок, винегрета, краковской колбасы, селёдки под шубой — провожание старого года, словно отъедались за весь год. П-пах! — роскошное, пенистое полилось на крахмальную скатерть. Торжественное стояние с рюмками под клаксоны автомобилей с Красной площади, под гнусавый нисходящий перезвон курантов — будущее уже в пути.

Смех, суматоха, скрежет стульев, бархатно-блудливый бас патефона. Все выбираются из-за стола.

Медам и месье! Танго!

Полночь, полночь вот уже пробила. А Марианна позабыла… Два шажка вперёд, два назад, поворот, два шажка вперед… Что я приду опять. О Марианна. Сладко спишь ты, Марианна.

Свежее дыхание, шёлк, под которым слабый стан, пуговки тесного бюстгальтера под ладонью, и только круглые ноги, на которые натыкаешься то и дело, выдают женщину. Как вдруг, о радость, гаснет электричество под абажуром. Потухли ёлочные огоньки.

«Ну вот; как нарочно. Обязательно в Новый год». «Надо посмотреть, горит ли свет у соседей». «Во всём доме погасло». «Мальчики, я боюсь».

На мгновение — или только так кажется — барышни прижимаются к кавалерам. Призрак входит с пламенем, темно поблескивает подсвечник, её лицо неузнаваемо, пламя водружают среди рюмок и вилок, свеча одиноко сияет в глубоком, как омут, трюмо, среди неживых лиц; мерцают елочные шары, колышатся тени, — усесться поближе, прокрасться вокруг талии; в эту минуту в коридоре, в наружную дверь постучали.

Все застыли, стук повторился, хозяйка вышла в коридор, постукиванье каблуков, встревоженный голос: «Кто там?..»

Кто может быть, — жилец с верхнего этажа пришёл узнать, горит ли у нас свет. Почта принесла телеграмму. Мальчишки хулиганят на лестничной площадке. Фея Мелюзина стоит на пороге с букетом. И, смотрите-ка, в самом деле! Инфанта входит, держа в объятьях огромный куль с головками роз. За ней — некто высокого роста, в чёрно-атласной маске, в плаще и цилиндре, похожий на графа Данило из оперетты «Весёлая вдова», на вернувшегося из-за границы Вертинского, на эстрадного волшебника, на посланца судьбы; влага блестит на плечах, рот закутан белым кашне.

Снег каплет с шуршащей непромокаемой бумаги, с бледных роз.

«Здравствуйте, с Новым годом, — освободив рот, сказал гость хорошо поставленным голосом. — Извините за непрошеное вторжение…»

Ответом было молчание, изумление, гость развязал шнурок на затылке, скинул маску. Светлым взглядом обвёл растерянную компанию, посмотрел себе под ноги, не спеша размотал кашне, сбросил плащ и стряхнул влагу с лакированного цилиндра. Маленькое недоразумение, сказал он, таксист ошибся адресом. К тому же темень: говорят, это новогодний обычай, отключать ток. Только что со спектакля; так спешил, что не успел переодеться.