Велиар Архипов - Эротические страницы из жизни Фролова

• Название: Эротические страницы из жизни Фролова
• Автор: Велиар Архипов
• Жанр: Эротика

---

‒ Да, ‒ выдохнул он, ‒ слышу…

‒ Нет. Подожди. Родной мой. Лучше в Ирочку. В доченьку мою. Пожалуйста…

Он бы не сумел сдержаться, если бы вдруг не вспомнил, зачем он на самом деле пришел. В доченьку мою. Доченьку мою. Доченьку.

И он опал.

Они пролежали без движения несколько минут. Молча. Он в ней, она в нем.

А когда почти успокоились, он спросил:

‒ Он все еще в тебе? Сергей.

‒ Да, ‒ ответила она тихо. ‒ Только говорит теперь твоим голосом. И твоими словами.

‒ Расскажи мне что-нибудь.

‒ Что?

‒ Не знаю. Что-нибудь такое, чего больше никому не рассказываешь.

‒ А ты такое расскажешь?

‒ Я почти все Иринке говорю.

‒ Почти же. А мое ей расскажешь?

‒ Нет. Не расскажу. Правда.

‒ Как я в рот училась. Никому не говорила. И никогда не скажу. Слушай. Это был зубной врач. Симпатичный такой, чернявый. Я у него зуб попалась лечить. Ну, конечно, заигрывать стал. И как бы в шутку сказал, что он с женщинами только в рот. И неженатым оказался. Домой к себе пригласил. А я и пошла. Ну, как начали, это я пропущу. Он и в самом деле только в рот хотел. Сначала просто, как умею. А потом стал учить, как надо. Давал выпить три таблетки, одну от рвоты, другую от кашля, третью не помню от чего. Я выпивала. За полчаса до этого. Потом укладывал меня на специальный такой узкий топчан, лицом вверх, а под шею подкладывал мягкий валик, чтобы голова запрокинутой оказалась. Сам становился сзади и давал сначала только головку, для слюны, и просил, чтобы я пошире расставляла ноги и показывала ему мою… дичь… так он ее называл, и чтобы гладила ее, теребила и все такое разное… у него от этого он сильно вставал. Длинный такой, тонкий, чуточку загнутый вверх. И блестящий, он его каким-то маслом смазывал, совсем не противным. Потом сразу говорил: начали! Я должна была сделать выдох, глубокий вдох и снова выдох, но не полный, после чего он вслух отсчитывал девять секунд. В это время он просовывал его в меня. Такой всегда осторожный и чуткий был, малейшие мои реакции улавливал. У меня только поначалу рвотный рефлекс срабатывал, и в одном месте, в самом начале пищевода, сильная боль была от растягивания. А потом быстро привыкла, даже не закашливалась, а через две недели уже и таблетки были не нужны. Главное, говорил, правильное дыхание. Через каждые девять секунд извлекал головку в рот, чтобы я снова повторила выдох-вдох-неполный выдох. И опять туда, в самую шею, я его конец вот здесь чувствовала, под трахеей, он почти до ямки доходил, когда спускал. А когда спускал, предупреждал сначала, а потом под затылок меня руками брал и так крепко насаживал на себя, что я пошевелить головой не могла, а верхней губой ему под самый корень, в мошонку упиралась. И каждую его струю чувствовала, вот здесь, в груди. Больше месяца к нему ходила. И во всех других положениях научилась. А потом он привел еще одну. С короткой шеей. Сказал мне: или двоих, или ее одну. Я с ним очень легко рассталась. Сразу же, в тот же день. И с тех пор не видела. А это уже давно было. Я потом медицинские книжки читала, оказывается есть специальный прибор, эзофагоскоп называется, его тоже примерно так вводят, до самого желудка. А я так его член принимала… А твой получилось пропустить до конца только мягким, а когда он напрягся, мне очень больно было. Ты больше так не напрягай, хорошо?

‒ Хорошо.

‒ Ты слышишь? ‒ вдруг перешла она на совсем тихий шепот. ‒ Чувствуешь?

‒ Что?

‒ Она опять что-то тебе говорит. Как в тот раз, помнишь? А он вроде как отвечает.

‒ Слышу. О чем они, ты понимаешь?

‒ Не знаю.

‒ Ну и пусть разговаривают. Не будем им мешать.

‒ Да. Не будем. Теперь ты расскажи.

‒ Хорошо. Я вспомнил одно. Тоже никому не говорил, даже Иринке. Стыдно. Меня первый раз поцеловала его губами наша фельдшерица, в соседней деревне она жила. Но я совсем не об этом. В общем, у меня в детстве был фимоз. До тринадцати лет. Это когда крайняя плоть так срастается с головкой, что не слезает с нее. У нас в деревне мальчишек тогда много было, а из колонии как раз вернулся Сява, ему уже лет девятнадцать было, он научил всех мастурбировать. Собирались в посадке и друг перед другом выпендривались, у кого больше, крепче, кто быстрее всех спустит и так далее, много всяких параметров насочиняли. И у всех голая головка получалась, кроме меня. Знаешь, как называется? Залупа. Как я ни старался, никак не мог ее обнажить, а главное, спускал позже всех или вообще не шло, потому что последним оставался, и все смотрели на меня и начинали смеяться. И прозвище ко мне прилепилось такое: беззалупа. Дрался конечно из-за него, свирепел, но от этого оно еще сильнее прилипло. У меня к тому времени он очень быстро расти начал. У всех как положено, равномерно рос, а у меня как назло почти только в толщину. Из-за того, что крайняя плоть не пускала, ‒ так все говорили. И кожа над ним почти перестала смещаться, так натягивалась из-за его толщины, когда он напрягался. В общем, мастурбация у меня совсем перестала получаться. Так знаешь, что я придумал? Брал в руку и начинал пальцами нажимать в разных местах, вроде как на флейте. И от этого становилось так щекотно, что я через некоторое время спускал. Гораздо сильнее, чем от обычной мастурбации. У меня и сейчас так иногда получается, когда Ирка начинает баловаться. Флейтист. Это я со злости так себя прозывал, когда за что-нибудь ненавидел. А исправила меня эта самая фельдшерица. Санька, троюродная сестра, к ней привела. Не сказала, конечно, зачем. Оставила у нее в кабинете и та сама стала расспрашивать. То ли ее белый халат на меня подействовал, то ли уговаривать она умела, но я ей все-таки показал, а она, как сейчас помню, сказала: так это же чепуха, это я и сама тебе прямо сейчас исправлю. И исправила. Больно конечно было, хоть он у меня и онемел от какой-то жидкости, и крови было много, я и не знаю, что она там с ним делала, видел только, как она металлической лопаткой отковыривала от головки эту самую непускалку. А потом перевязала и сказала, чтобы я на следующий день обязательно пришел. Вот на следующий день она и поцеловала его зачем-то. И что-то хорошее о нем сказала, уже не помню, что. И он после этого пошел у меня не только в толщину, но и в длину. И стал таким, какой сейчас.

‒ Они опять о чем-то разговаривают, слышишь?

‒ Слышу.

‒ Как на флейте…

Она прошептала эти слова очень серьезно и совсем не обидно. Ему даже приятно стало от них.

‒ А что Борис?

‒ Борис? Рассказать, как он все это со мной делает?

‒ Расскажи.

Она стала рассказывать. Все. Не упуская самых тонких подробностей. С самого начала и до сего дня. И ничего не стеснялась. А он то лежал на ней, то перекладывал ее на бок, то ложил на живот, то садил на себя, ‒ не то любовник, не то сын, не то муж… а она все говорила и говорила, то и дело останавливаясь, чтобы шепнуть сокровенное:

‒ Слышишь? Снова. Что-то очень ласковое, никак не разберу, что.

Или:

‒ Что с ним? Она сказала что-то обидное?

Или:

‒ Ты чувствуешь? Нет, ты чувствуешь? Она же ему все сама что-то рассказывает, помимо меня.

А завершила свой рассказ совсем неожиданно для него:

‒ А он не умеет с нею разговаривать. И не научится. Он совсем другой, из чужой жизни. Конечно, я наверное смогу ужиться с ним, даже на годы. С ним это не трудно. И даже быть как бы счастливой. Но ты понял, как он хочет меня? Для кончания. Вся его пятнадцатиминутная процедура туда-сюда-двигания подчинена только ожидаемому им оргазму. Все ради этого слива. Ничего другого он просто не понимает.

А потом вдруг ляпнула, глядя прямо в его глаза:

‒ Ты отдал меня ему взаймы? Чтобы побаловать эту мою ненасытную девочку, да?

Может она совсем свихнулась? Или это он уже свихнулся?

‒ Нет. Я хочу, чтобы твоя девочка нашла себе достойного мальчика и любилась с ним, как ей захочется.

‒ А если она такого больше не найдет?

‒ Жизнь покажет.

‒ Жизнь скоротечна, ‒ грустно заметила она. ‒ Не успеешь как следует родиться, а уже и обратно собираться пора…

Он ничего не ответил.

‒ И-и-и-и! ‒ испуганно вдруг изумилась она, ‒ Витька, уже полдесятого! Господи, три часа я тебя в себе держу! И Иринка не звонит, противная. Слазь сейчас же. Мойся и выметайся побыстрее…

Он шел домой с таким ощущением, будто совершил только что некое открытие. И даже не одно. Только все еще никак не мог понять, радостные они или горькие.

Иринка ждала его с частично накрытым столом, чистые тарелки были приготовлены для рагу. По всему видать мама уже позвонила…

‒ Что-то долго ты добирался, ‒ упрекнула. ‒ Поздний у нас ужин получается.

‒ Потом ужин, ‒ сказал он, хватая ее за талию. ‒ Скучала сильно?

‒ Сильно.

Он снял с нее халат, а под ним не оказалось даже трусиков. И она подбрила свою девочку. Так, как у мамы.

Он терзал ее всего около получаса. А потом начал поливать. Сначала одну струю внутрь, куда и положено. А потом на живот, на грудь, на лицо, в губы, залил глаза, уши и нос. Она фыркала, жмурилась и изумленно вскрикивала: