Евгений Пчелов - Рюрик

• Название: Рюрик
• Автор: Евгений Пчелов
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03376-4

Имя князя Рюрика уводит нас далеко в прошлое — в эпоху возникновения Древнерусского государства, основанного, согласно легенде, в IX веке тремя братьями-варягами. С тех пор «варяжский» или «норманнский» вопрос не перестает волновать ученых, вызывая ожесточенные споры. Почему летописные известия о Рюрике так кратки и противоречивы? Кем был родоначальник великокняжеской династии — датчанином, шведом, славянином или просто мифом, придуманным средневековыми книжниками? Как Рюрик и его преемники сумели создать из множества разобщенных племен огромную державу с центром в Новгороде, а затем в Киеве? На эти вопросы отвечает историк Евгений Пчелов в первой биографии Рюрика в серии «ЖЗЛ». Сравнивая данные русских, византийских, западноевропейских и восточных источников, автор детально исследует не только жизнь своего героя, но и легенду о нем, отголоски которой донеслись до наших дней.

---

Что же предлагалось взамен? На вооружение была взята фраза Шахматова о том, что «рукою летописца управляли мирские страсти и политические интересы», которая была возведена в абсолют и донельзя вульгаризирована. Рассказ летописи о «призвании варягов» объявили «легендой, которая, хотя и включает в себя некоторые исторические черты, но, тем не менее, является лишь тенденциозным сочинительством летописцев», а начало русской государственности было отнесено к VI–VII векам. И хотя впоследствии эта точка зрения корректировалась, общее направление официальной исторической науки советской поры было неизменным. В школьных учебниках по истории СССР образование Древнерусского государства датировалось IX веком, однако о Рюрике и варягах не говорилось ни слова.

Борьба с «реакционным норманизмом» доходила до того, что варягов представляли разбойниками, а династию русских князей объявляли славянской (!). «Тень Рюрика, как и всякая нежить, только мешает живой работе», — писал известный археолог С. П. Толстов, прославившийся раскопками древнего Хорезма[96]. Ведущая роль в формировании официального взгляда на «варяжский вопрос» в советской исторической науке следующих десятилетий принадлежала академику Борису Александровичу Рыбакову (1908–2001). Он был крупным историком, автором многих фундаментальных монографий, занимавшим при этом важные административные посты в научном сообществе. Величина этой фигуры во многом определяла и общий «мейнстрим» во взглядах на происхождение Руси. Именно Борис Александрович популяризировал идею о происхождении слова «русь» от гидронима «Рось» — названия одного из притоков Днепра. Именно в Поднепровье, по его мнению, и началось образование русской государственности, и центром этого процесса являлось племя полян: «Племя росов, или русов, было частью славянского массива в первые века нашей эры. Имя росов связано с рекой Росью, притоком Среднего Днепра. Первым свидетельством о росах можно условно считать рассказ Иордана о росомонах, враждовавших с Германарихом готским. Обе формы ("рос" и "рус") сосуществовали одновременно. В летописях преобладает форма "русь", но в источниках одновременно применялась и форма "рось"… В VI–VII вв. в Среднем Поднепровье сложился мощный союз славянских племен. Иноземцы называли его "Рос" или "Рус"… К середине X в. Русью стали называть как все восточнославянские земли, платившие дань Руси, так и наемные отряды варягов, принимавшие участие в делах Руси». Как видим, этот взгляд не слишком отличается от предшествующего. Важной фигурой в ранней истории полян Б. А. Рыбаков считал князя Кия, время деятельности которого относил к концу V — первой трети VI века, то есть даже к доюстиниановой эпохе. Рассказ «Повести временных лет» о князе Кие Рыбаков считал достоверным (в отличие от рассказа о Рюрике). Апофеозом искусственного удревнения Киева и Киевского княжества стало помпезное празднование 1500-летия основания города в 1982 году. Впрочем, традиция таких псевдоисторических празднований мифических юбилеев городов возрождается и в современной России.

Рассказ о призвании варягов Рыбаков считал местной Новгородско-ладожской легендой, которая попала в «Повесть временных лет» на последнем этапе ее «формирования», когда в 1118 году была осуществлена новая редакция летописи при дворе сына Владимира Мономаха Мстислава Великого (женатого на шведской принцессе Христине и «всеми корнями» связанного с Новгородом и севером Европы). Впрочем, историчность Рюрика и само призвание князя Рыбаков полагал вполне возможным: «Желая защитить себя от ничем не регламентированных варяжских поборов, население северных земель могло пригласить одного из конунгов на правах князя с тем, чтобы он охранял его от других варяжских отрядов… Рюрик, в котором некоторые исследователи видят Рюрика Ютландского, был бы подходящей фигурой для этой цели, так как происходил из самого отдаленного угла Западной Балтики и был чужаком для варягов из Южной Швеции, расположенных ближе к чуди и восточным славянам». А вот братьев Рюрика Рыбаков считал «русским переводом шведских слов» «свой род» и «верная дружина», также широко распространив эту версию. В целом же, по мнению ученого, варяги-«находники» не сыграли существенной роли в становлении русской государственности[97].

Б. А. Рыбаков, хотя и относил начало Руси к VI–VII векам, все же признавал варягов скандинавами. Но продолжала существовать и старая антинорманистская версия, считавшая варягов балтийскими славянами. Эта гипотеза, казалось бы, давно отвергнутая наукой по причине своей несостоятельности, возродилась в 1960-х годах, но не пользовалась почти никакой поддержкой в научной среде, и ее разделяли лишь единичные исследователи, например, Вадим Борисович Вилинбахов (1924–1982). В начале 1970-х годов с оригинальной трактовкой «варяжского вопроса» выступил профессор Аполлон Григорьевич Кузьмин (1928–2004). Насчитав на карте европейского Средневековья чуть ли не десяток разных «Русий» (в Южной и Восточной Прибалтике, Прикарпатье, Причерноморье, на Дунае и т. д.), Кузьмин усматривал прототип названия «Русь» в названии острова Рюген (у южного побережья Балтийского моря) и наименовании его жителей ругами. Там же, на южном побережье Балтики, Кузьмин локализовывал и варягов, однако считал их не славянами, а славянизированными кельтами (!). По мнению Кузьмина, кельтский субстрат на этой территории был очень значительным, как и во многих других регионах Европы. Племя венетов (венедов) Кузьмин тоже считал кельтским: «Именно в Прибалтике кельты подчинили славян, что способствовало распространению имени венедов также на славянские племена». Слово «Русь» (через названия племен ругов и рутенов) он возводил к кельтскому корню rudh — со значением «рыжий», «красный». А в слове «варяг» видел кельтский корень var(vor) — «море», соединенный с прибалтийско-славянским суффиксом — ang. Из кельтских языков объяснял он и имена первых русских князей — Рюрика, Аскольда и Дира, Олега, Игоря. Так, имя «Рюрик», по мнению Кузьмина, представляло собой случай перехода этнического названия в личное имя: «рауриками» называлось одно из древних племен в кельтской Галлии. Имя «Синеус» возведено к кельтскому sinu, sinjos — «старший». Относительно имени «Трувор» исследователь предложил даже несколько вариантов этимологии: или от названия племени треверов, или от сочетания кельтских слов «большой дом», или от кельтского слова со значением «крепкий», «храбрый», «сильный», или даже от слова tri, то есть «три». Это число у кельтов имело магическое значение и считалось символом силы и могущества. Подобным образом объяснялись и другие древнерусские имена.

Надо заметить, что все эти сопоставления с точки зрения лингвистики выглядели крайне поверхностными, а потому оригинальная гипотеза Кузьмина осталась одиноким эпизодом в истории «спора о варягах» — эпизодом столь же интересным, сколь и бездоказательным. И действительно, Кузьмин нигде не объяснял, каким образом происходили те или иные лингвистические «превращения» и чем его построения более доказательны, нежели версии его оппонентов. Всё это было очень похоже на прежние поиски созвучий без детальной проработки всего «пути» от одного названия или слова до другого. По мнению Кузьмина, «общая судьба варягов-кельтов и поморских славян способствовала быстрому взаимопроникновению культур еще на южном побережье Балтики. Теснимые с материка германцами, они уходят на восток уже как относительно цельная этническая группа, в которой преобладают кельтские имена, а средством общения является славянский язык». Варяги на Руси — «последний этап слияния» этой кельтской культуры со славянской. Таким образом, балтийско-славянская гипотеза была обогащена еще и совершенно произвольным кельтским «основанием»[98].

Все эти старые и новые «антинорманистские» концепции, возрожденные или созданные в послевоенный период в отечественной науке, вызывали искреннее недоумение как у западных историков, так и у русских ученых, живших на Западе. Казалось, что и в этом вопросе советская наука пошла по своему, совершенно «особому» пути. Очень ярко выразил отношение ко всем этим построениям русский историк Александр Васильевич Соловьев (1890–1971), который в эмиграции был профессором Белградского, а позднее Женевского университетов. В письме известному историку В. Т. Пашуто (1967) он подчеркивал: «На мой взгляд, это есть проявление того неумеренного славянофильства, которое овладело советской историографией со времен Сталина. Оно было понятно во время Великой войны, но сейчас, когда Сталин давно исчез, пора вернуться к объективному изложению древней русской истории, а не идти за фантазиями Б. А. Рыбакова. Надо признать, что был "норманский факт" в нашей истории, как он был в истории Англии, как был "франкский факт" в истории Франции, "визиготский" в истории Испании, а в истории Болгарии — "тюркско-болгарский факт", хотя его тоже отвергали квасные славянофилы типа Иловайского… Я… ищу только объективной истины, той, которую признавали Карамзин, С. М. Соловьев, Ключевский и Шахматов: древняя Русь была норманского корня, и против этого ничего не поделаешь. С этим надо примириться»[99]. Но в период холодной войны и очередного витка противостояния с Западом этот «факт», конечно, не мог быть признан.