Иван Ботвинник - Скиф

• Название: Скиф
• Автор: Иван Ботвинник
• Издательство: Хабаровское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1986

Действие исторического романа И. П. Ботвинника развивается в I веке до нашей эры, в пору почти непрерывных войн рабовладельческого Рима с народами и племенами, населявшими Малую Азию, Кавказ, Причерноморье.

Главные герои романа — понтийский царь Митридат VI Евпатор, возглавивший борьбу народов Ближнего Востока против римского нашествия, Аридем — вождь восставших рабов, и искатель правды античный гуманист, поборник всеобщего счастья и свободы Филипп Агенорид.

Роман широко охватывает самые различные стороны жизни названной эпохи. Напряженный сюжет и резкие повороты в действии придают повествованию особую динамичность и занимательность.

---

— Я помню их. Скажу тебе сам: ни одному восточному царю мы не верим, но если Митридат пришлет нам оружие, мы… возьмем его в руки, — проговорил он низким прерывающимся голосом.

— Не спеши! — Старик осуждающе покачал головой. — Италия не пойдет за варваром. Мой дед помнил Пирра и Ганнибала. Они обещали больше, чем Митридат, но мы остались верны Риму, первенцу Италии.

— И получили за верность оковы! — мрачно отрезал Бориаций. — Вспомни, как Сулла отблагодарил нас!

Он встал и, налив в чашу молока, надрезал над ней руку. Кровь капнула в молоко.

— Это — чаша братства. Пей и будь нашим другом. Но помни, мы ищем дружбы, а не покровительства, — хмуро предупредил Бориаций.

Филипп осушил чашу дружбы, вынул из-за пазухи хлебец и, переломив его над очагом самнитского вождя, протянул половину Бориацию.

— Вкуси мой хлеб, благородный воин. К чему начинать нашу дружбу сомнениями? Я уговорю царя дать вам оружие, оно будет в ваших руках.

— Так, без всяких условий! — Бориаций снова встал, давая понять, что разговор окончен.

Заходящее солнце залило хижину кровавым отсветом.

— Пора в путь, я провожу тебя! — Бориаций накинул на плечи гостя козий плащ и первый раз скупо улыбнулся. — Если Спартак пробьется к нашим горам, мы встретим его как друга. И от вашей помощи не откажемся…

Они вышли.

Деревья, точно вычеканенные на багровом фоне заката, зловеще чернели. Где-то тревожным клекотом перекликались хищные птицы.

Глава четвертая Скифия

I

На пристани к нему быстро подошел Люций. Филипп с тревогой заметил на одеждах отчима неподрубленные края — знак скорби по усопшему.

— Мужайся, мальчик, я горевал не меньше тебя.

Он обнял пасынка и торопливо рассказал: последний каприз Тамор остановился на молодом даке Гаруле. Гарул был счастлив. Он созвал на празднество полгорода. Когда приглашенные собрались, их ввели в пиршественную залу. Среди моря живых цветов в царственных нарядах возлежала недвижная Тамор. Она приняла яд, чтоб умереть любимой…

— Это похоже на мою мать, — вздохнул Филипп, — боги не дали ей вечной молодости, она осудила их. Где ее урна?

— Тамор пожелала последовать скифскому обычаю. Ее тело мы опустили в золотой чан с медом, чтобы предохранить от тления. Быстроходная бирема отвезла ее прах к родным берегам. Виллу и все драгоценности она завещала тебе.

— Я богатый нищий, — печально усмехнулся Филипп, ему было тяжело говорить о покойнице. — Как живет Фаустина?

— Больше ты ничего не хочешь узнать о матери?

— Она мертва, отец…

Люций осуждающе свел брови, но ответил:

— Бедная сиротка живет при мне. Ее сватали молодые изгнанники из прекрасных фамилий, но всем — отказ…

— Она любит тебя.

Люций возмущенно вскинул голову.

— Ты смеешься: мне сорок, а ей двадцать два!

— И все-таки она любит только тебя, отец.

— Ни одна дева в мире не заменит мне Тамор.

— Моя мать в могиле, а быть любимым — высшее счастье.

— Еще большее счастье любить самому. Но, если ты прав, я согласен дать защиту и мое имя бедной сиротке.

— И еще, — Филипп немного помедлил. — Я женился в Риме. Жена моя — Фабиола, дочь старого Фабия. Согласись, отец, быть хозяином моей виллы. Не отказывай мне. Судьба обрекла меня на вечные скитания, и да будет очаг твой очагом моей Кайи, — грустно улыбнулся он.

* * *

Под вечер, закутанная в военный плащ, без провожатых, на виллу пришла сама Гипсикратия. Скоро и она и Митридат уедут в глубь Азии, где должны разгореться главные бои с римлянами. Перед отъездом царица захотела проститься с друзьями у их очага. Она поужинала с семьей, с интересом прочитала несколько строк из папирусов Люция, милостиво взглянула на рукоделия Фаустины.

— Это — мак?

— Роза, — обиженно пояснила Фаустина. — А это стрекоза над водяными лилиями.

— Очень мило, — Гипсикратия зевнула и кивком головы пригласила Филиппа в сад. — Царь очень доволен тобой. Он сказал, чтоб я наградила тебя всем, что пожелает твоя душа. Но я ответила, что ты служишь не ради награды.

— Ты права, — коротко ответил Филипп.

— Почему ты так печален?

— Печален, царица? — Филипп отвернулся. Да, он тосковал о Фабиоле. Только сейчас он понял, как глубоко привязалась его душа к римлянке. В минуту горя Фабиола его утешила, в миг слабости пощадила. Он твердо решил: кончится война — он привезет ее в свой дом, к Люцию и Фаустине…

Гипсикратия доверчиво коснулась его руки.

— Прости, я снова прошу тебя… Дошли тревожные слухи. Я скрываю их от Митридата. Это убило бы его душу. Его первенец, царевич Махар, мечтает о титуле царя романолюбивого. Он осуждает отца. Ты поедешь в Скифию нашим послом…

— И по дороге заехать в Пантикапей и все разузнать о Махаре?

— Да. И скажешь только мне. От меня Митридату легче выслушать страшную правду. — Гипсикратия приблизила к нему свое лицо. — Будь мне братом!

Филипп благодарно наклонил голову.

— Я не забуду твоих слов, царица.

II

Фабиола печально оглядела атриум[32]. Очаг остыл, и легкий пепел лежал на не сгоревших до конца головнях. Лары, маленькие восковые боги, грустно глядели с каменной божницы. Семь столетий, со дня основания Рима, молились здесь Фабии. Теперь их очаг опозорен — Фабиола носит под сердцем дитя варвара. Через несколько недель позора уже не скрыть. Собственные рабы донесут цензору нравов, и ее подвергнут унизительному и страшному суду…

Фабиола вздрогнула и отошла от каменной божницы. Внезапно вспомнила: в доме Луцилиев живет рабыня, преданная молодому понтийцу. Надо сейчас же послать за ней. Эта девушка должна знать, где Филипп.

…Самнитка явилась к вечеру. Почтительно остановилась у порога и ждала. Стараясь держаться как можно спокойней, Фабиола приветливо поздоровалась с рабыней.

— Благодарю тебя, госпожа. — Самнитка с прежней почтительностью наклонила голову. — Господин благополучно достиг берегов Пропонтиды[33], но дальнейших известий нет.

— Арна, — Фабиола стремительно, словно бросаясь на меч, подошла к ней. — Филипп Агенорид спас твою честь…

— У рабов нет чести, благородная госпожа, — с горечью ответила Арна. — Но господин спас меня от разлуки с матерью.

— Филипп всегда был добр к тебе, — быстро перебила Фабиола. — Не ради меня, ради него, прошу, помоги мне сохранить его дитя.

Арна густо покраснела. Она понимала, что значит для римлянки-патрицианки обратиться с подобным признанием к рабыне. Впервые в жизни ей, девушке, молодая женщина доверяла тайное тайных. Красота и беспомощность Фабиолы тронули ее до глубины сердца.

— Ради тебя, моя госпожа, я пойду на смерть…

Фабиола, рыдая, кинулась ей на шею.

— Ты любила его? Скажи мне…

— Госпожа, — Арна улыбнулась, — мой жених — Камилл…

— Я знаю, я не ревную. Но ты любила моего Филиппа в глубине сердца…

— Нет, госпожа, — Арна ласково, по-матерински нежно провела широкой сильной ладонью по шелковистым волосам молодой женщины. — Господину я благодарна, а тебя я полюбила… Сейчас… Ты доверилась мне как простая женщина, как сестра… Вели готовить послушных, смирных мулов. Мы поедем в горы. Я спрячу тебя у моей матери.

III

Филипп стоял у передней мачты. Перед ним был Херсонес, все такой же белый, полукругом раскинутый в глубине бухты. Все те же причалы, то же море, та же пристань и те же цветные плащи купцов, белоснежные одеяния старейшин, кубовые и алые хитоны рабов, полуобнаженные бронзовые тела носильщиков.

Он спустился в каюту и переоделся в темный, не раз чиненный плащ и кубовый залатанный хитон. Босоногий и простоволосый, сошел с корабля и затерялся в толпе. Он шел по родной земле! Никто не узнавал его!

Улицы Херсонеса казались уже, дома ниже. Их наивные аляповатые украшения, когда-то приводившие его в восторг, теперь вызывали улыбку, сады и рощи выглядели реже и потеряли всякую таинственность.

У ворот отцовского дома молодая плотная женщина держала у груди кругленького младенца. Двое малюток играли у ее ног. В нише, укрывшись от полуденного солнца, пряла рабыня.

— Добрая госпожа, это дом купца Агенора?

Молодая женщина недружелюбно оглядела нищего.

— Агенор уже четыре года на кладбище. Это дом купца Никия. Зачем тебе мой муж?

— Я хотел бы увидеть…

Его прервал нежный голос.

— Господин, ты вернулся? — Белокурая рабыня выскочила из ниши. — Я узнала тебя, господин! — Незрячая тянула к нему тонкие чуткие руки. — Ты вернулся наконец!

Во дворе Филиппа окружила челядь. Осуждающе разглядывали его лохмотья. Клеомека, все такая же сухая и желтая, выбежала из дома и, оттеснив рабов, воздев руки, запричитала: