Афанасий Кузнецов - Тайна римского саркофага

• Название: Тайна римского саркофага
• Автор: Афанасий Кузнецов
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1967

Вблизи знаменитой Аппиевой дороги, ведущей к Риму, высится величественный памятник бойцам Сопротивления фашизму. Под ним, в нише молчаливых Ардеатинских пещер, установлены 335 саркофагов. И на одном из них — фамилия русского матроса, о котором в Италии слагают легенды. А он, этот человек, чья жизнь действительно похожа на легенду, оказывается, жив и продолжает трудиться...

О разгаданной тайне римского саркофага, связанной с удивительной жизнью Алексея Кубышкина, и написана эта повесть.

В основе ее сюжета — подлинные события, конкретные факты антифашистской деятельности русских партизан в Италии, трагическая гибель бойцов сопротивления в Ардеатинских пещерах.

http://publ.lib.ru/publib.html

---

И тут же Галафати в полушутливом тоне начал рассказывать о своей жене, которая сидела в уголке с опущенными глазами и с кроткой, смущенной улыбкой.

— Жена моя, представьте, отпрыск древнего и уважаемого рода. Да!.. Один из предков ее — архитектор и скульптор Пьетро Ломбарди — сооружал мавзолей для гробницы с останками Данте. — Он на мгновение умолк: что-то пришло ему в голову — и тут же воскликнул:

— До чего же тщеславны немцы! Объявили, что Данте чистокровный ариец и на этом основании хотели увезти его прах в Германию...

— Неужели удалось? — Алексей весь так и подался вперед.

— О, нет! — Галафати совсем по-мальчишески подмигнул. — Жители Равенны спрятали священный саркофаг. И после войны паломники многих стран будут стекаться туда для того, чтобы поклониться гробнице поэта, положить цветы. — Он помолчал секунду и улыбнулся. — На наши-то могилы цветов не положат...

Знал бы Галафати, как он ошибался!..

Впрочем, ему в эти минуты было не до раздумий, этому живому, темпераментному и удивительно обаятельному человеку. Он уже спешил представить гостю свою дочь:

— А вот эта... — Галафати ласково погладил по кудрявой черноволосой головке дочурки, — эта у нас родилась в октябре тридцать восьмого года. Думали мы, думали, как ее назвать, и назвали Октябриной. В честь Великой Октябрьской революции. И, представьте, еще похвалу получили от чиновника муниципалитета! «Похвально, синьор Галафати, похвально! — сказал он, узнав о нашем желании. — Это в честь похода Муссолини на Рим в октябре двадцать второго года?» Каково, а?

Алексей от души смеялся. Хорошо было ему в этой дружной семье. Теплая, непринужденная беседа, уют, дружеская атмосфера...

— Я не сказал тебе о главном, — произнес Галафати, вдруг переходя на «ты». — Два часа назад английское радио сообщило, что Советский Союз признал итальянское правительство Бадольо. А это, брат, большое дело... Это будет способствовать возвращению Италии в ряды демократических стран.

— Хорошая новость, — сказал Алексей. — Сколько веревочка ни вьется, конец будет.

Поздно вечером на квартиру Галафати пришли в разное время еще три человека — Николай Остапенко, бельгиец Жан и француз Андре, которых хозяин давно уже укрывал у себя от сыщиков гестапо.

И Алексей проникся к этому смелому итальянцу еще большей симпатией: Галафати наверняка знал, что за укрывательство ему грозит смертная казнь. Откуда в этом некрепком на вид, худощавом человеке такое мужество?

Словно прочитав его мысли, Галафати, стоявший у окна, подозвал к себе Алексея.

— Видите этот памятник? — указал он глазами за окно.

Алексей взглянул. На высоком постаменте — человек с суровым и вдохновенным лицом, в строгом монашеском одеянии, с книгой в руках.

— Это великий Джордано Бруно. Смотрит и не может наглядеться на свой Рим... Почти триста пятьдесят лет назад инквизиторы сожгли его на этой Площади Цветов... У каждого народа есть свои национальные герои. Но лично для меня Джордано Бруно — самый светлый идеал. Стойкость и мужество, с каким он шел на борьбу с инквизиторами, всегда поднимают дух, поддерживают меня в самые трудные минуты... Знаешь, какие слова сказал он перед смертью? «Я подозреваю, что вы произносите этот приговор с большим страхом, чем я его выслушиваю». Каков человек. Вот у кого надо учиться мужеству!

Галафати начал взволнованно ходить по комнате. Алексей невольно любовался им. Ему подумалось в эту минуту, что попадись Галафати в руки палачам, он не замедлит бросить им в лицо слова презрения и гнева...

Сидели до позднего вечера. Потом включили радиоприемник, раздался голос Москвы: «Наступление советских войск успешно продолжается на всех фронтах...»

Кто-то постучал. Оказывается, пришел связной с виллы Тай. Он предупредил подпольщиков:

— Поздно ночью к вам явится наш человек, тоже из пленных — английский офицер. Ему поручили переправить вас на ватиканских машинах в партизанский отряд на север.

— О, это здорово! — обрадовался Остапенко.

— Наконец-то! — весело поддержал его Алексей.

Он действительно пришел, этот офицер, и оказался очень милым и разговорчивым человеком. Принес с собой вина, предложил выпить перед трудной дорогой. Все похлопывал Кубышкина и Галафати по плечу и произносил тосты: «За нашу победу!», «За союзников!», потом сказал:

— Пора. Вы посидите, я сейчас принесу одежду и оружие.

Время шло, офицер не приходил. Галафати предложил лечь спать.

...Их разбудил страшный грохот: дверь сотрясалась под ударами прикладов.

— Это они, — прошептал Галафати, подбежав к кровати Алексея. — Бежать некуда... Мы в западне. Давайте так: я открою и брошусь на автоматы, а вы все бегите...

— Нет! Если уж погибать, так всем вместе!

Подпольщики не успели ничего решить: карабинеры выбили дверь и ворвались в комнату. Перед ними живой стеной, крепко сцепив руки, стояли пятеро: два русских, итальянец, француз и бельгиец. Фашисты бросились на них, завязалась короткая борьба. Кубышкин и Остапенко настойчиво отбивались ногами и головами, но слишком неравны были силы.

Жена Галафати стояла бледная, безмолвная. Слезы текли по ее лицу.

— Прощайте, — тихо сказал Алексей, проходя мимо нее.

Увидя, что отца уводят вооруженные карабинеры, маленькая Октябрина заплакала и уцепилась за него. Ее грубо оттолкнули. Мать рванулась вперед и схватила дочь. Карабинер лишь слегка усмехнулся.

Арестованных вывели на улицу и посадили в тюремный фургон. Внутри он был разделен на ряд маленьких камер. Кубышкина и Остапенко посадили вместе. При свете полицейского фонарика Алексей заметил, что в клетках, расположенных напротив них, уже сидели женщины и старики. Туда посадили Галафати. А бельгийца и француза повели в немецкую комендатуру.

На арестованных надели наручники. Они причиняли мучительную боль. Пока пленников везли, руки у них распухли и покраснели.

«Кто же выдал нас?» — неотступно думал Алексей. Думал и не находил ответа.

А было так. В квартире подпольщицы Марии Баканти одно время скрывался бельгиец Жан. Об этом узнал гестаповец Пьетро Кох. Он пришел к Баканти и представился капитаном английской армии, бежавшим из немецкого плена. Вместе с ним был фашист Доменико Полли, который и помог Пьетро Коху напасть на след английского офицера.

— Вы знаете, — сказал Кох, — я приятель Жана, мы вместе сидели в лагере. Так надо увидеть его... Есть очень важное дело.

Мария Баканти внимательно посмотрела в глаза «капитану». Его взгляд был чист и простодушен.

— Он у Галафати, — доверчиво сказала она.

— Вы знаете адрес?

— Да. Я схожу за ним, это рядом.

«Капитан» схватил ее руку.

— О, как мне вас благодарить, синьора! Только зачем вам ходить самой? Дайте мне адрес, я найду. Сделаю ему сюрприз.

И доверчивая Мария дала адрес.

Настоящий же английский офицер, который должен был переправить подпольщиков на север, был арестован Пьетро Кохом. Вот тогда у Коха и созрел план: под видом английского офицера втереться в доверие к подпольщикам и арестовать их.

Узники римской тюрьмы

Машина со скрежетом остановилась.

— Выходи!

Задержанные выбрались из фургона, инстинктивно стараясь держаться поближе друг к другу. Перед ними высилось трехэтажное мрачное здание, обнесенное толстыми крепостными стенами с колючей проволокой, по которой был пущен ток высокого напряжения. Здание было похоже на звезду, одним концом упиравшуюся в тибрскую набережную.

С протяжным скрипом открылись тяжелые железные ворота. В полосатой будке стоял эсэсовец с автоматом, возле его ног лежала большая откормленная овчарка. После тщательного обыска, во время которого отобрали даже расчески, Кубышкин и Остапенко были отделены от итальянцев.

Их повели по мрачным узким коридорам мимо массивных дверей камер. Они старались ступать тихо, словно боялись потревожить сон людей, уже сидевших в камерах. А карабинеры шли, подчеркнуто громко печатая шаг, — им не было никакого дела до заключенных.

Прикладами автоматов Алексея и Остапенко втолкнули в камеру № 13 на втором этаже. Дверь захлопнулась.

Кубышкин и Остапенко огляделись. Камера была сырая, мрачная, маленькая. В ней трудно дышалось, от скользкого, обшарпанного пола несло кислятиной.

Камера была рассчитана на одного заключенного, но в ней и так уже кто-то находился. Старый жилец тронул Кубышкина за плечо:

— Не узнаешь?

«Похоже, украинец, — подумал Алексей, вслушиваясь в хриплый, но все же певучий голос узника. Он показался знакомым. — Кто же это? Какой-нибудь провокатор?»

— Леша! Та я ж Чосич! — снова проговорил человек и придвинулся еще ближе. — Слухай, друже...

— Чосич?!

— Он самый!

Это был серб, друг Алексея по военному заводу. Но как он изменился! Какие-то жалкие лохмотья висели на костлявом теле. Голос звучал хрипло, натруженно. А еще недавно это был крепкий человек с широким открытым лицом, которое очень красила добродушная улыбка.