Дон Делилло - Mao II

• Название: Mao II
• Автор: Дон Делилло
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94145-221-7

Дон Делилло (р.1936) — американский писатель и драматург, лауреат ряда престижных премий. За роман "Мао II" (1991 г.) был удостоен премии "ПЕНФолкнер". Спустя десять лет, когда рухнули башни в Нью-Йорке, Делилло объявили пророком. Эта книга об эпохе, когда будущее принадлежит толпам, а шедевры создаются с помощью гексогена. Ее герой — легендарный американский писатель, много лет проживший отшельником, — оказывается ключевой фигурой в игре ближневосточных террористов.

---

— Мне пришло в голову, что нам следует поговорить, — сказал он. — Как мне показалось, в присутствии мистера Эверсона мы были несколько скованны. Кроме того, трудно вести конструктивный диалог, когда взрываются бомбы. А в Лондоне вообще разговаривать невозможно. В том, что касается языка, это новейшая "черная дыра" западного мира.

— О чем же мы хотим поговорить?

— Того молодого человека не спасти. Слова "освободить" я уже не произношу. Спасти его невозможно, его жизнь на волоске, если только нам не удастся наладить сотрудничество на сугубо неформальной основе, без нажима организаций и постоянного присутствия полицейских.

— Вы говорили, что внимание прессы — залог его освобождения. Будем действовать без прессы?

— В Лондоне ничего не добьешься. Каждый приходит со своей готовой ролью, написанной на бумажке. Об идеях не говорит никто. Я считаю, что нам следует ограничить масштаб акции.

— Бомба это уже сделала.

— Ограничить радикально. Мы с вами должны друг другу довериться и начать с чистого листа, только вы и я, в каком-то новом месте. Сейчас я живу в Афинах. Руковожу семинаром в Эллинско-Американском институте. Весьма вероятно — не рискну обещать, но вероятность есть, — что мне удастся устроить вам встречу с единственным человеком, который может в прямом смысле слова открыть дверь подвала и отпустить заложника.

Билл молчал. Время шло. Джордж присел на стул у окна.

— Тогда за ужином я хотел задать один вопрос.

— Ну и?

— Вы пользуетесь электронной пишущей машинкой?

Билл, поддерживая правую ступню левой рукой, обрабатывал толстый и жесткий ноготь большого пальца — запустил загнутые кончики ножниц под твердый бугорок; на миг замешкавшись, выпятил губы, отрицательно помотал головой.

— А вот я обнаружил, что без нее просто не могу работать. Меняешь местами слова, абзацы, хоть сотню страниц, исправления вносятся мгновенно. Когда я готовлюсь к лекциям, машинка помогает мне упорядочить мысли, выдает текст, который не сопротивляется правке. Осмелюсь предположить, для человека, который явно много переделывает и отшлифовывает, для такого человека, как вы, электронная машинка была бы подарком судьбы.

Билл отрицательно покачал головой.

— Разумеется, я спросил себя, что вы выиграете, отправившись в Афины в обстоятельствах, которые можно назвать… Как мы можем назвать такие обстоятельства, Билл?

— Темными.

— Я спросил себя: зачем ему соглашаться? Что он приобретет?

— И что ответили?

— Вы не приобретете ничего. Нет ни малейшей гарантии успеха. Только риск. Любой сведущий человек вам скажет, что вы едете на верную смерть.

— Мне придется купить еще одну рубашку, — сказал Билл.

— В Афинах разговор возможен. Со стороны этот город кажется легкомысленным и суетливым, а на деле склоняет к благоразумию и умиротворению, к сглаживанию разногласий. Только не подумайте, что я считаю, будто у нас с вами есть идеологические разногласия. Ничего подобного. Билл, это будет диалог. Ничем не стесненный. Никто не станет навязывать свою линию или предъявлять ультиматумы. С моей террасы прекрасный вид на все четыре стороны.

Билл позавтракал с врачами. За несколько минут до полудня уложил вещи в чемодан; распахнув дверь, помедлил, оглянулся, проверяя, не забыл ли чего. Спустился в вестибюль, сдал ключи и пошел за два квартала к стоянке такси. Посмотрите налево. Посмотрите направо. Он вообразил себе, как Чарли стоит перед зеркалом, повязывая ослепительный галстук, предвкушая телефонный звонок. Из-за угла навстречу ему выехало такси. Черный капот, надраенный до блеска. Он сел в такси, опустил стекло, откинулся на сиденье. И впервые подумал о заложнике.

Скотт все составлял и составлял списки, а шел уже конец мая; составлял списки того, что следует сделать, — и делал, методично осуществлял идею за идеей, приводил в порядок комнату за комнатой. Конечно, список вещей и дел — тоже вещь и дело. Порой одна-единственная позиция в перечне дает начало другому перечню, длинному-длинному. Он знал: нужно себя сдерживать, а то еще погрязнешь в трясине списков, потеряв из виду конкретные задачи. Списки радуют душу, списки — сама организованность и аккуратность. Составлять список, вычеркивать строчку за строчкой по мере того, как справляешься с задачами. Ощущение маленького, но ободряющего успеха, еще одного шага, приближающего к новой реальности.

Где сейчас Карен, он знал, зато от этого гаденыша Билла — ни полслова.

Он ходил по дому, примечая, что нужно сделать: счета, почта, где зашпаклевать, что выбросить, все бумаги разобрать заново, — и делал не откладывая в долгий ящик. По-видимому, смысл списков и заданий в следующем: когда ты решил все задачи, вычеркнул все соответствующие строчки из списка, когда ты скомкал и выбросил все списки и наконец — сам себе хозяин — оказался в замкнутом пространстве, где искоренены списки, куда не вторгается ничто мирское, — ты доказал себе, что можешь идти по жизни в одиночку.

В данный момент он сидел в кабинете и чистил пишущую машинку. Дунув на клавиши, сметал влажной тряпкой волосы и пыль со дна футляра, обитого фетром. Выдвинул левый ящик стола, обдумывая следующий важный пункт своего списка — новые принципы классификации читательских писем. В ящике лежали старые наручные часы, почтовые марки, скрепки, ластики и иностранные монеты.

Билл в жанре списка не работал — не такой он был писатель. Билл считал, что растянутые фразы теряют свою весомость и смак; похоже, ему была чужда первобытная радость выдумывать имена для всего на свете, перечислять, прослеживать узы родства между вещами или между словами, цеплять одна за другую прерывисто дышащие фразы, в которых живет и бьется новооткрытое изобилие.

Поднявшись, Скотт поглядел на стену с диаграммами — рабочими чертежами бесконечной книги Билла. За восемь с лишним лет, прожитых здесь, он никогда не видел их так близко. Огромные побуревшие листы, испещренные мистическими граффити. Даже скотч, которым бумага прикреплена к стене, пожелтел на солнце, начал отклеиваться. Страшно занятно, целый век бы глазел на все эти стрелочки, каракули, пиктограммы, все эти линии, соединяющие разнородные элементы. Есть в этом нечто примитивное и отважное. По крайней мере, такое впечатление возникло у Скотта, пока он переходил от листа к листу. Темы и персонажи, сцепленные завитушками и пунктиром, пытаются сплотиться; маниакальная потребность все свести воедино, ничего не упустить. Многострадальная книга Билла. И скрипучий голос самого Билла — несколько лет назад, в один из тех моментов, когда тело полупьяно, а душа прозорлива, — произносит: "Что толку от этих сказок — они же не избавляют нас от страхов".

Чарльз Эверсон на звонки не отвечает. Впрочем, он все равно не знает, где Билл, а знал бы, так и так не сказал бы Скотту. Никто не знает. В том-то и штука. Исчезновение Билла, по ощущениям Скотта, — своеобразная симуляция смерти.

Он снова сел за стол, наклонился к самым клавишам и энергично дунул.

Билл разрешил себя сфотографировать не потому, что захотел выйти из подполья, а потому, что решил зарыться еще глубже, продолжить отшельничество на новых условиях; реальная опасность разоблачения нужна ему как веский резон для усиления конспирации. Сколько уж лет ходят байки, что Билл умер, что Билл в Манитобе, что Билл живет под чужим именем, что Билл больше не напишет ни слова. Древнейшие байки человечества, они не столько о Билле, сколько о людской потребности изо всего делать тайны и легенды. А теперь Билл взялся за собственный цикл мифов о смерти и воскресении. Скотту это напомнило о том, как великие вожди регенерируют свою власть, пропадая из виду, а затем организуя мессианские вторые пришествия. Лучший пример — Мао Цзэдун. Много раз газеты оповещали, что Мао умер — умер, выжил из ума или слишком хвор, чтобы руководить революцией. Недавно Скотту попалась фотография семидесятидвухлетнего Мао во время его знаменитого заплыва на девять миль — первого публичного появления Председателя после многих лет затворничества. Голова Мао торчит из Янцзы, божественно-величественная и нелепая.

Выдвинув правый ящик, Скотт увидел просроченные водительские права, очередную горсть иностранных монет и скрепок. Он знал, где Карен: в Манхэттене, лицо бесстрастно, все антенны начеку. Следующий важный пункт — письма читателей; упразднив хронологический принцип, классифицировать их по географическому, по странам, по штатам.

Наклонился к клавишам. Подул.

Приподнял машинку, протер под ней фетр влажной тряпкой, удаляя пыль и волосы.

С помощью фотографий Мао возвестил о своем возвращении, показал, в какой он отличной физической форме, вдохнул в революцию новую жизнь. Фотография Билла — уведомление о смерти. Его изображение еще даже не обнародовано — а Билла уже нет. Вот решающий шаг, который он должен был сделать, чтобы спрятаться окончательно, укрыться даже от тех, кого все эти годы удостаивал доверием и любовью. Он вернется своим особым путем, поселится где-то еще, в настоящих дебрях, выдавая себя за кого-то другого. Скотту пришло в голову, что фотография, возможно, состарит Билла. Он начнет выглядеть старше — выглядеть не на портрете, а в жизни, по сравнению с моментом, зафиксированным на снимке. Фотография поможет ему преобразиться. Позволит ему понять, каким его видит мир, задаст точку отсчета, стартовую линию побега. Изображения, претендующие на сходство с нами, принуждают нас к выбору — все больше под них подстраиваться или полностью измениться.