Айзек Марион - Тепло наших тел

• Название: Тепло наших тел
• Автор: Айзек Марион
• Издательство: Астрель
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-33804-5

Американскому блогеру Айзеку Мариону удача улыбнулась неожиданно, ослепительно и совершенно заслуженно. Крупное издательство в поисках нераскрытых талантов обнаружило его оригинальный роман, переворачивающий с ног на голову концепцию современной мифологии хоррора, и книга немедленно произвела грандиозный фурор и легла в основу сценария для фильма. В настоящее время готовится экранизация.

Мир поражен чумой и стоит на грани вымирания. Покойники ходят по земле и норовят употребить в пищу живых, которые, оставшись в катастрофическом меньшинстве, с трудом держат оборону. Перемены начинаются, когда один зомби, чье имя при жизни начиналось на "Р", спасает девушку, вместо того чтобы ее съесть. Дружба, завязавшаяся между представителями враждующих сторон, грозит обоим самыми нехорошими последствиями. Но Р и Джули, сами того не подозревая, держат в руках простой и единственный ключ к спасению гибнущего мира.

---

— Джули! — рычу я и показываю на нее. — Джули!

Они смотрят на меня и покачиваются.

— Джули! — снова говорю я, не зная, как объяснить иначе. Подхожу к ней и кладу руку ей на сердце. Бросаю руку-дубинку, кладу другую руку на сердце себе. — Джули.

Вокруг тишина, только тихо жужжит триммер. Воздух пропитан абрикосовой горечью дебутанизированного бензина. Замечаю несколько обезглавленных трупов, которых убил не я. Слабо улыбаюсь. Молодчина, Джули, честь тебе и хвала.

— Твою… мать! — раздается у меня из-за спины глубокий голос.

С пола поднимается высокий, грузный зомби. Первый — который получил по морде. Это М. В драке я его даже не узнал. Сейчас, с вмятиной на месте одной из скул, узнать его еще сложнее. Он буравит меня глазами и потирает лицо.

— Что ты… делаешь… ты… — И замолкает, лишившись даже самых простых слов.

— Джули, — снова говорю я, как будто это все объясняет. В каком-то смысле так и есть. Одно слово — настоящее живое имя. Оно производит такой же эффект, как светящийся, говорящий мобильник на банду дикарей. Все, кроме М, во внезапно наступившей тишине уставились на Джули. М сбит с толку и злится.

— Живая! — сплевывает он. — Еда!

Я качаю головой:

— Нет.

— Еда!

— Нет!

— Еда, твою…

— Эй, ты!

Мы с М оборачиваемся. Джули вышла из-за моей спины. Бросив на М мрачный взгляд, она удваивает обороты на триммере.

— Отвали, — объявляет она и берет меня под локоть. Мою руку покалывает ее теплом.

М смотрит на нее, на меня, потом снова на нее и опять на меня. На его лице застыло напряженное выражение. Это похоже на затишье перед дуэлью. Но прежде чем что-то успевает произойти, до нас доносится рев, как будто дрожат стены, как будто кто-то протрубил в призрачный рог в безвоздушном пространстве.

Мы поворачиваемся к эскалаторам. Один за другим с нижних этажей поднимаются желтые поджарые скелеты. Перед нами с Джули выстраивается небольшая делегация Костей. Под их черными, безглазыми взглядами Джули делает шаг назад. Храбрости у нее поубавилось. Она крепче сжимает мою руку.

Один скелет подходит ко мне вплотную. Из его пасти не доносится дыхание, но я чувствую отдаленный гул, который издают его кости. Так не умею ни я, ни М — никто из нас, мертвых, все еще облаченных в плоть. Внезапно меня охватывает любопытство, мне становится интересно, кто на самом деле эти иссушенные существа. Я не верю больше ни в какие заклинания вуду, ни в какие лабораторные вирусы. Это что-то гораздо более серьезное. Это пришло из космоса — со звезд или из безымянной тьмы, прячущейся за ними. Это тени из заколоченного божественного подвала.

Мы со скелетом стоим нос к носу. Игра в гляделки: я не моргаю, а ему нечем. Проходит время, кажется, что многие часы. То, что он делает потом, почему-то окончательно подрывает его авторитет в моих глазах. Он начинает передавать мне поляроиды — принес в своих костлявых лапах целую пачку. Мне представляется самодовольный старик, хвастающийся перед внуками, но ухмылка скелета далека от родственной, да и приятными его снимки не назовешь. Неаккуратный репортаж какой-то битвы. Строй солдат, стреляющих в нас ракетами, винтовки, безошибочно снимающие нас одного за другим — первого, второго, третьего. Рядовые с мачете и бензопилами, косящие нас, как ежевичные заросли, заплевывая линзы фотоаппаратов нашей спекшейся кровью. Огромные кучи заново умерщвленных мертвецов, облитые бензином и подожженные. Дым. Кровь. Семейные фотографии из поездки в ад.

Но какой бы ужасной ни была эта презентации, я ее уже видел. Кости не один десяток раз устраивали подобные демонстрации у меня на глазах. Обычно перед детьми. Скелеты вечно бродят по аэропорту с камерами, хлопающими по позвоночникам, и иногда увязываются за нами на охоту — идут в арьергарде и документируют кровопролитие. Я никогда не понимал зачем. Фотографируют всегда одно и то же: трупы. Битвы. Свежих зомби. Себя. Комнаты, в которых они живут, оклеены этими снимками от пола до потолка. Иногда они притаскивают туда какого-нибудь молодого зомби и часами, днями заставляют его стоять и смотреть, впитывать сущность их снимков. Этот скелет, ничем не отличающийся от остальных, протягивает мне поляроиды медленно и спокойно, уверенный, что они говорят сами за себя. Тема сегодняшней проповеди ясна: неизбежность. Непреложный двучленный результат нашего общения с живыми.

Они умирают, мы умираем.

Тем местом, где у живого было бы горло, скелет издает петушиный крик, полный гордости, упрека и непреклонной, непоколебимой уверенности в своей правоте. В этом звуке заключается все, что хотят сказать Кости, — это их девиз, их мантра. Он значит: что и следовало доказать, и так все и должно быть, и потому что я так сказал.

Не отводя взгляда от его пустых глазниц, я роняю фотографии на пол и обтираю ладони друг о друга, как будто хочу стряхнуть с них грязь.

Скелет не реагирует. Лишь смотрит на меня своим жутким, безглазым взглядом, такой неподвижный, что кажется, будто даже время вокруг себя он остановил. Загробный гул в его костях заглушает все остальные звуки — низкая волна, сдобренная гнилостными обертонами. Вдруг он резко — я даже вздрогнул — разворачивается и возвращается к своим собратьям. Снова трубит призрачный рог — и Кости спускаются на эскалаторах. Остальные мертвые тоже начинают расходиться, исподтишка бросая на Джули голодные взгляды. М хмуро косится на меня — и уходит последним.

Мы с Джули одни.

Теперь, когда все позади и пролитая кровь уже сохнет на полу, я наконец осознаю, что произошло, и сердце у меня в груди сжимается. Я указываю на знак, на котором наверняка написано "Зал вылета", и смотрю на нее вопросительно, не умея скрыть, какую боль это мне причиняет.

Джули смотрит в пол.

— Несколько дней уже прошло, — бормочет она. — Ты сам сказал, что несколько дней.

— Хотел… проводить. Попрощаться. Защи… тить.

— Я должна была уйти. Извини, конечно, но не оставаться же здесь. Ты ведь понимаешь?

Да. Конечно, я понимаю.

Она права, а я полный идиот.

И все же…

А что, если…

Я хочу сделать что-нибудь невозможное. Что-нибудь потрясающее, неслыханное. Отчистить космический шаттл от мха, улететь с Джули на Луну и основать там колонию, или отдрейфовать перевернутый круизный корабль на какой-нибудь далекий остров, где никто не посмотрит на нас косо, или овладеть тем волшебством, которое переносит зомби в воспоминания живых, и переселить Джули в меня. Ведь тут тепло, тихо и хорошо, и вместе мы будем не нелепым сочетанием несочетаемого, вместе мы станем совершенством.

Наконец она поднимает глаза. Как она похожа на потерявшегося ребенка. Растерянная и печальная.

— Спасибо, что… спас мне жизнь. Опять.

С усилием выдергиваю себя из задумчивости и улыбаюсь:

— Не за… что.

Она обнимает меня. Сначала робко, испуганно, и, да, с отвращением, но потом искренность берет верх. Она кладет голову на мое холодное плечо. Не верю, что это происходит наяву. Просто обхватываю ее руками, да так и стою.

Я готов поклясться, что мое сердце бьется. Хотя, конечно, это ее сердце отдается эхом в моей груди.

Мы возвращаемся к "боингу". Ничего не изменилось, но хотя бы прощание удалось отложить. После того, как из-за нас произошло целое побоище, кажется разумным ненадолго залечь на дно. Не знаю, насколько Кости будут противиться присутствию Джули и тому нарушению заведенного порядка, которое она воплощает. До сегодняшнего дня у меня не было причин с ними ссориться. Случившемуся нет прецедентов.

Мы входим в переход, нависающий над парковкой. Ветер прорывается через битые стекла и теребит волосы Джули. Когда-то ухоженные цветочные островки заросли ромашками. Джули улыбается и собирает букетик. Выдергиваю из него один цветок и неловко втыкаю ей в волосы. Цветок с листьями и торчит из ее кудрей довольно неуклюже, но она оставляет его как есть.

— Помнишь, как это было — жить среди лютей? — спрашивает она, не замедляя шаг. — До того, как ты умер?

Я делаю неопределенный жест.

— Ну вот. Теперь все изменилось. Когда нам пришлось бежать из нашего города, мне было десять, так что я все помню. Теперь все совсем по-другому. Тесно, шумно, холодно. — Она останавливается в конце коридора и смотрит на бледный закат через пустые оконные рамы. — Мы безвылазно сидим в Стадионе, как в загоне для скота. Все, что осталось важного, — пережить еще один день. Никто ничего не пишет, никто не читает, никто даже не разговаривает. — Она вертит ромашки в руках, нюхает одну. — У нас и цветов-то больше не осталось. Одни овощи.

Я встаю спиной к закату и смотрю на ночное небо.

— Из-за нас.

— Нет, не из-за вас. То есть из-за вас, конечно, но не совсем. Ты вообще не помнишь, что было раньше? Политические, общественные кризисы? Потопы? Войны, революции, бомбы? Когда вы появились, миру и так уже настал конец. А вы просто исполняете приговор.