Андрей Белый - Том 4. Маски

• Название: Том 4. Маски
• Автор: Андрей Белый
• Издательство: Терра - Книжный клуб
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-275-01089-3, 5-275-00928-3

Андрей Белый (1880–1934) вошел в русскую литературу как теоретик символизма, философ, поэт и прозаик. Его творчество искрящееся, но холодное, основанное на парадоксах и контрастах.

В четвертый том Собрания сочинений включен роман «Маски» — последняя из задуманных писателем трех частей единого произведения о Москве.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

И — замерли: великолепное блестение серого камня из дряни заборной.

И блески сблисталися.

— Дас-с!

Глаз, как быстрый маяк, из-за века открыл на нее; и понесся из тени: на блески.

— Я сделал открытие!

И — глаз: погас.

— Вы?

И беличье что-то в ней дернулось:

— Где и когда?

Он надулся усами и ей не ответил.

Она закусила свой ротик; и стало ей горько: зачем он таится:

— Я — не понимаю!

Ее посерело лицо: от усилий понять.

— Я уже!

— Что?

— Сказал-с!

И — расставила ноги; и — рот растянулся:

— Про что?

— Про открытие.

Сосредоточенно выслушала:

— Вы сказали тогда Синепапичу, что никакого открытия нет, а теперь говорите, что есть: как же так?

— Оно — сделано-с; но-с… Мне открылось, — так и посмотрел, будто глазом зажечь хотел снег.

— Оно — вздор-с!

— В каком смысле?

Нос — в ноги:

— Ну, — ясное дело: открытия вроде как нет!

И пошел, давя снег, как на гору; и шубу тащил за собою по снегу; из меха морозом нащипанный нос вылезал.

Ее гневное личико, точно на крыльях: на плещущих мехом наушниках, — дернулось.

Он повернулся к ней, точно из сна:

— Что вы это? Я — так-с.

И уставился в сон, расстилавшийся инеем; иней от доха слетал.

Выражение гневное свеялось, будто слетающий иней; и отсвет улыбки явился в лице: это просто — шарада.

— Герон, — и серебряная борода появилась из меха, — писал свои дроби, лепта, — гладил бороду, — буквой со знаком.

Уловка: укрыть настоящую мысль; он, как с мышкой, играл:

— Так: две пятых писалося: «бэта», — два-с — черточка.

В синие тени плыла его шуба.

— А «эпсилон»[107], — выставил нос, — пять, две черточки-с: знак знаменателя, — ясное дело.

Локтями прижавшись к бокам, распахнулся мехами клокастыми; и на усах, как стожары; и — млечная, вся, борода. Взяв за руку ее,

показав ей, как прйзорочит —

— там —

— цветами из света: сквозными и розовыми, как миндаль!

Показал ей на сон бирюзовый

С любопытством вгляделся: вон — черные валенки; серо-зеленый армяк; мех — с отжелчиной; морда — безглазая: кучею меха на морду он двинулся через нацоки ледышек.

И прыгнувши, грохнулся носом и ботиками, как тяжелая кукла:

— Вы, — что-с?

Человечек — вскочил.

Серафима — кузнечиком прыгнула.

Ус — из мехов; из усов нос, мортирою выстрелив, точно в кусты, сел в усы; и усы ушли в мех:

— Это — хмарь!

Рогом котиковым на сосулечник, через блещак, стал отрустывать; но под серебряной крышею, бросившей яхонты, встал:

— Хмарь: такая есть станция!

Помнил: —

— стояли жары; липы зыбились в дымке; их лист — замусоленный; кто-то таился за листьями; взглядом поймал — человечка, который себя догонял на обоях его кабинетика: черно-зеленый и желтый, —

— с обой убежал!

Серафима же силилась высмыслить:

— Хмарь — аллегория?

— Хмарь, — он впечатлял морщиною, — дачное место такое, где жили мы с Наденькой; коли направо идти, будет лес, а налево — зеленое поле под серою пылью; там желтые тучищи; пыль-с, буерачники; там оборванцы ютились; и — тропка оттуда вела.

Он прошел этой тропкою:

— Моль-с!

Серафима же думала, что аллегории.

— Что вы, профессор?

Ударами ботиков закосолапил:

— Оттуда гонялись за мной!

— Кто?

— Да он, человечек: с собой; а его растереть между пальцами: моль-с желтоватая!

— Вы объяснитесь, профессор!

— Ну-ну-с: ничего-с… Заведем нафталин.

Возмущалась на эти шарады глазами, огромными, синими, ротик зажавши с достоинством горьким; и серыми ботиками за ним топала; и не вникала; берег ее: —

— девочка-с! Как ей сказать, —

— что ходил он дорогой, которой никто не ходил?

Ровно несся по снегу, блаженным пространством дыша; он, дорогою страхов пройдя, не боялся.

И — там: —

— синева отдаленных домовых квадратов — совсем голубая; как в паре опаловом; розово-желтыми персиками пронежнел — красный дом; тот, вишневый, — вино; а этот, беленький, — розовый воздух невидимый.

Он ей сказал, точно светом облещивал:

— Не обращайте внимания, — в корне сказать… Я тут, — ясное дело, — шучу!

Изумлялись: —

— вершина сосны, схватясь ветками в облако, розово вспухшее, свесилась каре-янтарного, ставшего ясным, ствола; ствол сосновый, вот этот, как смолотый кофе; и карий, и красный; березовый ствол, как коралл; —

— дом, —

— лимон, —

— апельсиновый!

Сделал рукою с достоинством ей пригласительный жест:

— Ну-с, — мы завтра отправимся с вами: ко мне-с!

Красным носом — к земле, точно знак подавая стоящим в низине:

— За томиком Клейна… Там в томике, — листики, кое-какие мне нужные: для вычисления.

Заговорил в первый раз с ней о доме своем; шарчил в черч ветвей — на прозор заревой: через розовый иней.

Как шапки миндальных цветов, возникала за дальними купами купа лесная; и лес над лесочком висел, точно в небе, —

— дымеющим облаком!

Медленно шел под деревья, с которых свевались охапками иней, — на бирюзу; и — на облачко, облачко срезавши шапкой; и — шапкой означился: в розовом фоне забо-Рика.

Тер-Препопанц

Огнецовой блесной стали тяжести красочных линий; поскрипывал стол:

— Уезжаете?

— Мое почтение, — скрипнуло кресло, в которое сел над столом; десятью задрожавшими пальцами бегал.

Внырнула в себя, вздернув плечи под окнами; стиснула пальцы, растиснула: белые пятна остались; рванулись навстречу.

И думала: он затаил про себя свою главную мысль.

Наблюдала за ним, как кричал:

— Дроби, дроби, — «лепта», скажет грек.

И схватяся за голову, вздернувши плечи, качнулся — налево и вниз: точно голову, сняв с головы, — бросил в пол ее:

— Чорт побери, надробят челюстей: и налепят затрещин!

Пошел, выбивая ногами, как на плац-параде солдат:

— Тоже, — дроби, взять в корне!

Унять не умела его.

Наблюдала: ладонь, как лягушка, прыжком пролетела в жилетный карманец; и нож перочинный явился подскакивать в воздух (ловил превосходно его).

Равновесие восстановилось.

Над дальним забором, в окошке поблескивать стала звездиночка: зирочка.

Видел малютку —

— в зелененьком платье,

поправивши золото мягких волос и сиренево-серую шаль завязавши в изящную, венецианскую шапочку, билась, как птичка.

И стало ему и добрее, и лучше: от шлепов двух ножек.

И он разразился сентенцией:

— А Диофант, — к ней поехал он носом под носик, — писал свои дроби — «лепта», скажет грек, — как и мы-с.

И поставил два пальца себе:

— Ставя букву под буквой и их отделяя чертой.

И стоял перед ним Пифагор, как фантазия мысли, и точной, и образной.

* * *

Крытую бархаткой лавочку в ножки поставила; ножки — на лавочку.

Личико из-за коленок заигрывало: то в открытки, то в прятки; и напоминало ему щебетливую мордочку ласточки; выставив очень задорненькии носик, скосив его, зубками нить перекусывала, улыбаяся мило малиновым ротиком, очень задорненьким; что-то такое она вышивала: узорчик лилейчатый строился.

Ушки прислушались: ножки с подлавки слетели.

— Шаги?

И округлым движеньем, как в ветре, — прыжком: мягко вылетела; промельканьем зеленого платьица —

— «фрр» —

— погналась, неизвестно куда, неизвестно зачем.

— Вы чего?

Ножки — «топ»; и — попала к окошку; и беличье что-то в ней выступило.

Синина

Тук!

— Войдите!

В пороге, конфузясь, стоял… Препопанц; нос Тиглата-Палассера в красные пальцы дышал.

И составила чашечки чая, жалея о чем-то: сдвиганьем предметиков; Тер-Препопанц стал являться к вечернему чаю совсем не как доктор, а — просто; с профессором был безупречен; сидел, опустивши свой нос; и молчал: мировоззрение Тер-Препопанца с недавнего времени стало: ее лицезрением.

И усмехнулась; чтоб скрыть этот внутренний просмех — в шитье; откусила без нужды и выплюнула шелковинку, когда Препопанц заикнулся о том, что…; себя оборвал; и глазищем расширился, ножку увидевши:

— В психиатрии есть много еще нерешенных вопросов, решаемых жизненно…

Видел: звездою над нею ночует свободное небо.

Ей он не советовал: нерв изучать.

Она ножку свою под себя подтянула: морщинки, как рожки, боднулись со лба: мала птичка, — остер коготок; Препопанц засопел, покраснел; Серафима подумала, что при профессоре можно ходить нагишом.

Препопанц же вскочил и ушел.

Про себя рассмеялась; и — ямочки в щечках; и — ямочка на подбородке; и личико стало котеночком: сколько мальчишества?