Андрей Белый - Том 3. Московский чудак. Москва под ударом

• Название: Том 3. Московский чудак. Москва под ударом
• Автор: Андрей Белый
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-275-01088-5, 5-275-00928-3

Андрей Белый вошел в русскую литературу как теоретик символизма, философ, поэт и прозаик. Его творчество искрящееся, но холодное, основанное на парадоксах и контрастах.

В третьем томе Собрания сочинений два романа: «Московский чудак» и «Москва под ударом» — из задуманных писателем трех частей единого произведения о Москве.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

— На шее-то — жабры.

Не жабры, а — железы шейные: вспухли!

— Вздул жабры!

Как будто со зла это карлик вздул жабры: болезнь раздувала.

— Ты чашку смотри не разбей: я целкач заплатил.

— Разобью, — заплачу.

— Какой ферт: деньги счетом, не чохом даются. Таскался за карликом.

— Я — не чихаю…

— Еще бы чихал: небось — нечем чихать… Возьми швабру…

А то, отозвав к подоконнику, где в паутине повесился жирный паук, заставлял с ним играть в свои козыри, чтобы обыгрывать; если увидит мастичную карту у карлика, то — гонит в кухню; а сам принимается в тенях изъянить лицом, фукать в руки, на палец смотреть, его нюхать.

Честит Вишнякова:

— Чего финтифантит!

— Зафокусил!

— С чортом дерется за грешников!..

— Тьфу.

— Вот как черти его, щелкоперенку этого, проволокут кочергами…

— Лоскутник!

Раз карлик обиделся:

— Что вам такого лоскутник наделал? Он мухи не тронет.

— Чаи мои пьет!

— Вы же сами поите его.

За глаза — то и ce: а завидит под окнами юрк Вишнякова, — так:

— Ставь самовар.

— За баранками сбегай-ка!

Сообразивши все это, построгает пальцем подпёк бородавки, на палец посмотрит, понюхает палец; и — лезет в постель: шебуршать с простыней.

4

К Вишнякову нельзя подойти со словесными едами: шею протянет; и — бросится, точно гусак, — под животики — ижицей, ликом своим — продрежжать вразумительно: и — оставалось: подслушивать около двери — о чем бишь.

О жизни полезной.

Притом: видно сразу, что — швец очень дельный; словами строчит, точно шапкой двоих накрывает; за словом не лезет: словами, как спичкою, — шаркнет, чиркает.

Свет высекается!

Этот тщедушный уродец, бывало, появится, юркая вздергом горба; и — картузик долой; кресты — в угол: Задонскому; прыгает глазками:

— Силе Мосеичу, яко достойному…

Два свои пальца — в кармашечек: за табаковкою:

— Честь и хваление. Нюхает, сделавшись морщиком:

— Пчх.

— Будьте здоровы.

— Спасибо!

И нос очищает платком своим красным; а «ижицу» — прямо в живот: с табаковкой:

— Чихните-с!

Прочоха — дождется: с прочохом — поздравит. Потом уж затворятся. Грибиков — к двери:

— Не пейте, — отеческим голосом громко дрежжит Вишняков.

— Этим чортовым зельем спалите утробу.

На блюдечко дуются губы, означив над скулами всосы:

— Бог шлет вам деньжат, — ерзнет задом — чорт — дырку.

И чешет по воздуху отеческим голосом:

— В чортову дырку деньжата профукнете. Будто читает Псалтирь.

И — просунется Грибиков:

— Верно!

На карлу рукой гребанет:

— Ты-то!

Жалится едко на карлика:

— Якает целыми днями про нос. И — под двери.

Портной заюрзикает задом; глазами добреет:

— Про нос вы оставьте, пожалуйста: зря… Оно — верно: со свищиком ходите.

Дует на блюдце.

— Кого чорт рогами под бок, — чашку донышком вверх, — не пырял?

И на блюдце поставит.

— А нос, — ну, конечно: пером его тронешь, — щекотно: а вы, можно прямо заметить, бабацали носом по жизни; и вы же остались без носа…

Юродит словами с болезненным, строгим лицом:

— А вы так не горюйте: кто — ходит без носа, кому — послан горбик.

Задумается:

— Еще хуже пред райскою дверью при носе остаться! Моргнет:

— Коль душа уцелела, так нос еще вырастет, может, с аршин у нее: во какой!

Он покажет рукой.

— Вы без носа, а «о н»? — без души.

— Это кто же за «он»? — беспокоится Грибиков.

— Он потащил вас на дело — срамное, кровавое; руки в крови у «него»: вы ж болезнью своей мыли кровь… Даже, можно заметить, — душа у вас есть… Кто же с прибылью?

Дернет рукою шпинечек бородавки:

— Я так полагаю, что — вы!

— Не пойму я, — о чем они это, — понюхает Грибиков. Пахнет придухою, кашей, портным.

— Что ж, — без носа… Носами не всем щеголять: — неприятно и сухо дрежжит Вишняков, — щегольство одолело: а вошка — рвет рот свой, до правого уха — заела!

Не выдержит Грибиков: сунется:

— Ты — поучись у него: это — правильно. Схватится он за подштанники:

— Вошка — заела: за-ее-ла! Грозит двумя пальцами.

5

Веяло летними цветнями: дул тепелок: блекотала листва; завихорились пыли и прахи; подбросились ветки, подбросились листья; над ними вдали — солносядь; накитаяло Небо: кенаровым цветом и тихостью синей; означились грусти; пробрызгались травы слезистым бериллом; жара оседала мутнеющим сгаром; пожухли окрестности: стены и крыши.

В открытом окошечке из самоварной трубы вылетали в нахмур красноглазые искры.

Окно распахнулося; в вечер уставились две головы: одна — черной наклейкой дыры носовой, а другая — шпинечком бородки: она показала до правого уха разорванный рот: и — дрежжала под облако:

Если так, смири волненья:
Сердца пыл и сердца глод…

Карлик «Яша» подтягивал:

Ты — у дьявола во власти!
Ты — погиб во цвете лет:
Человеческие страсти —
Бесполезный пустоцвет.
Зрей, как для употребленья
В огороде корнеплод.

Голосами слилися: под облаком:

Будь зерном цветов нежнейших,
Жив — землей, росой — омыт:
От твоих плодов дальнейших
Будет с пользой кто-то сыт.

* * *

— Негодяи!

— Поют…

— Этот Яшка, — со сватом…

— К княжне, стал быть, сватают.

— Тоже, — нашла…

— Женишишечка!

* * *

Всем оказывая помощь,
Удаляйся ты от зла, —
Поливаемая овощь
Для небесного стола.

Как иной какой кузнечик,
С пользой сев на огурец, —
Будешь милый человечек:
Не какой-нибудь шельмец.

И окошечко захлопнулось: медистым вечером; звездочка, ясочка, теплилась, точно в зыбели младенец; подпахивал ямник.

Когда уже смерклось, из желтого домика вышел портной Вишняков: — и пополз в переулок; казалось, — ползет по земле: а живот провисал между ног: и под небо взлетела ужасная задница.

Голову гордо закинув, пошел вдоль заборов.

Увидевши это явленье природы-насмешницы, можно бы было, пожалуй, упасть на карачки с тоски за судьбу человека: но, поговорив с получасик с «явленьем» — отнюдь не кунсткамеры, — и веселей, и бодрее глядели на жизнь, потому что с достоинством, с грацией даже портной Вишняков через жизнь проносил подпрыг зада.

Сперва — ужасались.

Потом — удивлялись.

Уже лиловатого вечера грусть означалась над крышами зеленорогой луной — со звездой впереди, с ослепительным, с белым Юпитером; дом черноокими окнами молча вгляделся во все, заливаясь слезами оконного отблеска; загрозорело: деревья, дичая нашоптом, бессмыслились; пагубо-родное что-то закрыло луну черно-желто-зеленою лапою; вспыхом шатнуло деревья; и тьма зашаталася: падая, выбросились за фасадом фасад, треснув черными окнами, черным подъездом, подъездным уродом, с пропученным зонтиком. И поднеслась на мгновение белая плоскость стены с четко черченым черным изломом под небо взлетевшего зада: судьба человека, которого мучила жизнь.

Таки и «я»: выпирается под небо: под небом каменный ком, завалившись, ему угрожает упадом

* * *

Надвинулась туча; под ней все смирнело; казалося, что красножалая молнья прожалит —

— вот, вот —

— все — …

И раздается громовое:

— «Tap —

— тар —

— ррыы!»

6

Парило.

Все-то профессор вертелся во сне, бормотуша:

— Анализ Проверченки на основании тщательного звукового состава… дает.

Завертелся:

— Проверченко — множество смыслов: он — метаморфоза их всех.

Привскочил:

— Да-с!

— Нет форм!

— Только — формы движения!.. Вновь завалился:

— Сегодня — коробка, а завтра, — а завтра, — вскосматился он, — «каппа» какая-нибудь!

Эта чушь донимала: вертелся с таким впечатленьем, что все — переверчено, изверчено: странно винтило в спине: он увидел: подушка — проверчена.

Верченко!

— Вертится: верно — кубарь.

Не кубарь!

— Дырку вертит он: шило!

Не шило!

— С Верчонком своим.

— Не «Верчонок», а — «Софочка»: правду открыла:

— Счета проверяет.

— Бухгалтер!

Бухгалтер, Пров Ерченко, — не пожелал проверять: непроверченко. «П» же «Роверчен и Кo» Поль Роверчен — на острове Капри имел свою виллу; владения «Кo» оказались — заборами вблизи Баку; был на них — черной краскою выведен вскрик: