Андрей Белый - Том 1. Серебряный голубь

• Название: Том 1. Серебряный голубь
• Автор: Андрей Белый
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-275-00927-5,5-275-00928-3

Андрей Белый (1880–1934) вошел в русскую литературу как теоретик символизма, философ, поэт и прозаик. Его творчество, искрящееся, но холодное, основанное на парадоксах и контрастах.

Первый том Собрания сочинений включает в себя Повесть «Серебряный голубь» и рассказы разных лет.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Это были летучие псы.

Их привели к королю. И король, сбросив плащ, облекся в пятнистую шкуру оленя. Возложил на власы он рогатую оленью морду и свистнул по воздуху мерцавшим копьем. Оседлав собакину спину, прижал загривок коленями. Собака бросилась над провалом и повисла в воздухе с королем. Стал король носиться над кряжами, припав рогоносной головой к шерстистой морде собачьей, — туда и сюда, туда и сюда, туда и сюда. Красная на желтую шерсть пролилась борода, заревом, краем бурного облака, вставшего между скал. Иногда поворачивал пес морду: узенький язычок тогда лизал королевский нос и рычал. И лизала молния, и рычал гром; и опять молния и гром опять.

II

Королевна обнимала ручкой завитой рог бараний- Дикая ее ужасала скачка. Но Баран ее утешал:

— Не бойся, моя маленькая повелительница.

В другой руке она держала плетеную корзиночку, в которой бился ей поданный плод. Скоро галопом мчались они по леднику: в его зеркале опрокинулось небо и головка малютки из-за ветвистых рогов, и сам опрокинутый в зеркале чужак. Ослепительное царство звонкого льда открывалось направо, открывалось налево. С гребня на гребень прыгал Баран, перенося ее над облачными ручьями. Отовсюду бросились красные отблески, все зажгли; даже коричневое лицо Барана казалось нежным, казалось розовым, когда смехотворный, блеющий лик повернул он к королевне.

— Смотри — все красно, все ясно. Тысячи красных крыл бьются о ледники. Вон и там. Вон и там. Это — вечерние птицы: летят они, летят, уносят день.

И день, унесенный красными птицами, ночь сменяла. Месяц встал червонной скалой, и червонные легли на ледник. И увидели под ногами смехотворную спутницу — Тень.

Где-то сбоку обезглавленный мальчик выше возносил красный пенек шеи, тащась на леднике. Его не заметили. Только из плетеной корзинки в руках королевны забился ей поданный плоду и нежное, точно птичье, раздалось пение:

— Еще отмерзну я.

Но Баран отобрал у нее плетеную корзинку, приподнял крышку. фыркнул носом и закрыл ее вновь.

И они мчались. И показался замок над ужасной пропастью, закрытой тучей, чтобы нежное сердце королевны не билось при виде низин. Черные тени их прыгали и ломались за ними вслед на ледниковых ребрах. Серые стены замка сливались с ночью.

Передвигались рубинчики. Это ходили фонарики, несомые сторожами, богомольно запахнутыми в алое. Дряхлая, словно сухая лилия, рука аленького старикашки жеманно подбирала складки бесшумной мантии, сбегавшей с покатых, точно перешибленных плеч. Другая рука самоцветный качала осколок большого рубина бережно и покорно. Над осколком рубина висело дряблое, дряблое старикашкино лицо. Столько было тут их, сколько бегающих огонечков. Бесшумно шныряли старики здесь и там, пробегая по стене от бастиона к бастиону. Собирались в стаи, будто красные мыши. Глаза их не видели даль, но прилежно все они нюхали.

Подъемный мост опустился. Два старичка встретились. Две руки с двух бастионов протянулись. Два рубина продрожали над королевной, покрывая кровью лучей. Скоро ночной старичок держал малютку за руку, перешучиваясь с Каменным Бараном. Баран проблеял прибаутку в ушную раковину старичка, и стыдливо заалело мертвое лицо, и стыдливо старик залился хохотом, личико в мантию укрыв:

— И-хи-хи… И-хи-хи…

Вел ребенка по башенному краю, чтоб оттуда провалиться во внутренние покои. Девочка видела, как Баран скакнул в бездну, возвращаясь обратно. Его месячная тень на ледяной пролетела стене утеса. Сам Баран во мгле исчез, но, следя за рогатым отражением, можно было видеть, как тень ударилась об утес эластичным рогом — внизу, внизу — и, подскочив на сажень, снова ногами ударилась. Ночь была ясна. Старички собирались на стенах в красные стаи. Как встревоженный писк, тонкие голоса их будили молчание высей. Все знали, что внизу идет бой. Гром то поднимался к высям, то убегал в глубину: враги то взбегали, то ниспадали.

Уложили деточку в постельку, обложили горностаевым облачком. Лунные струны тогда натянулись от пола к окну. Аленький старикашка пришел баюкать. Он касался лилейным пальцем месячных струн (то одной, то другой), извлекая вздохи. И деточка вспоминала замерзающую деточку. Деточка к деточке тянула ручки. И тогда из окна, будто он проходил с луной зеркальным взглядом, из плетеной корзинки в углу раздавался тонкий звонок колокольчика:

— Сестра, сестра.

И аромат лилейных звуков орошал сухие щеки аленького старикашки крупными перлами. И она шептала:

— Он вернется, вернется.

Но аленький старикашка сладко корчил ей рожи:

— Да, король: он вернется, вернется.

Но аленький старикашка цеплялся за лунные струны: их оборвал и с собой унес.

Утром на сером башенном теле выдавили кровяную каплю. Это королевна выбежала из покоев: простирала руки и звала брата. Белокудрая, градодарная голова облачного гиганта лазурным, как пролет, оскалом рта, ниспадая, оборвалась над королевной, но она сказала:

— Это облачный наемник: он сейчас уплывет.

Но аленький старикашка шептался с аленьким старикашкой о том, что громовое войско — болотного происхождения и что оно начинает ниспадать в низины, стремясь холодным потоком слез припасть к зеленой груди родимой. Но королевна призывала своего брата, и громовой наемник бросил ей молниевую усмешку:

— Он вернется: он наш. Он придет за своей головкой.

К вечеру снегокудрая туча ослепительно всклубилась. Гребень ояснился ползучим червонным золотом. Приглядевшись, можно было заметить, что это отряды солнечных всадников, возвращаясь с похода, узкой грядой протянулись по гребню. И, когда проехала их золотая вереница, край тускнел снегокудрой тучи.

Королевна пошла вкушать плод, поданный ей Бараном. Открыла корзинку: на нее мертво уставилась посиневшая голова. И она целовала уста. И мертвые уста впились в нее горьким ядом, горькой, сладко запевшей тоской. Она вспоминала то, чего никогда не помнила: как злой горный король напал на мать ее снежной метелью. Она замышляла побег, но аленький старикашка, высунувшись из двери, с ужасом отнимал плод воспоминаний — мертвую брата головку:

— И-хи-хи: это горький плод, обманно-сладкий.

Крепки были стены замка: не одолеть их тому, кто раз вознесен! Королевна ходила вдоль замка и ощупывала потайные ходы, потому что ворота там были заперты. И ходы не открывались, только один ход открылся. И она выходила из стен, звала брата:

— Иди: ты еще отмерзнешь.

Тогда показалось туловище ребенка. За утес оно ручонками цеплялось крепко. Королевна взяла за руку обезглавленного брата, гладила запекавшийся шейный пенек:

— Пойдем ко мне: я отдам тебе головку, мы уйдем: злой король останется без сокровища.

Тщетно искали они головку брата: аленький старикашка отдавал ее псам. И жалобно обезглавленный о грудь ее терся шейкой, ручками щупал ей горло, точно силясь сказать:

— Отдай головку: она моя. Отдай.

Они вышли на террасу замка, и королевна скликала облака; она снимала с них древнее заклятие, приглашала вернуться в низины, обнимая безглавого брата.

Что-то шлепнулось с высей на бастион, это был горный король. Он из синего, синего воздуха ниспал на летучем все в пятнистой шкуре оленя: бросил копье, и жалобно оно прозвенело на каменном полу. Аленькие старички окружили его, а он говорил, что реки внизу вышли из берегов и старик Бурун в серебропенных латах струнным срезает мечом деревни, охваченные болезнью.

— Узнают теперь, сказка я или нет.

Но сбоку вскочил облаковый гигант, грохнув в уши проклятие, когда ниспадавший лазурный рот, скалясь, показал язык зарнице. Ватой король уши заткнул и сказал:

— Это наемник: он пьян, он уйдет.

Но жалобно старикашки лики свои клонили, потому что наемник не уходил. И король спустился во внутренние покои, стараясь казаться спокойным.

— Неужели измена? Облачные гиганты служат горным моим интересам: они не помнят о своей родине болотной.

Старикашки с королем коротали вечер, проливали кровь из рубинов. вознеся их лилейными дланями. И выл одинокий пес на вершине башни. потому что окрестность взметнулась бурными, дымовыми глыбами: стояли гиганты, гремевшие о своей болотной родине. Иногда облаковая голова диким комом приваливалась к террасе, крича громом, что конец горному царству. И там на самом высоком бастионе безголовый брат отнимал у сестрицы дивную ее озаренную головку:

— Отдай, отдай мне мое, — мелодично пропело лезвие им ощупанного ножа, уходя в шейку дитяти: и когда отделилась головки сестры, безголовый брат подал ее в облака, и там восходила она месяцем дивным и ясным.

Красавец-месяц проливался лучами к горах и равнинах, заглянул в окно, где король, обреченный на гибель, коротал последнюю ночь. Он видел, что сокровище его в руках восставших, потому что гиганты дымовыми руками вознесли голову дивной красавицы. Казалось, что ясный месяц засверкал на башенном выступе и уплыл к небеса, когда безголовые детские тела стояли на башне с протянутыми к небу ручками.