Сергей Сазонов - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Сергей Сазонов
• Издательство: Харвест
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 985-13-1059-Х

Аннотация издательства:

В книгу вошли воспоминания Сергея Дмитриевича Сазонова (1860-1927), министра иностранных дел Российской империи с 1910 по 1916 г. Надеемся, что свидетельства очевидца о тех сложных годах будут весьма интересны современному читателю.

---

Все, что говорил и писал мне М. Н. Гирс и что мне было известно из других источников о Талаате и его младотурецких сподвижниках, указывало на то, что, несмотря на их нестесняемое никакими нравственными соображениями честолюбие, младотурки по-своему были горячими патриотами и стремились стряхнуть те многочисленные ограничения своего государственного самовластия, к которым привели их столетия борьбы с христианской Европой. Ввиду этого я мог надеяться, что приведенные мной доводы произведут некоторое впечатление на послов, если соображения личной выгоды ещё не связали их бесповоротно с Германией. Случилось ли это уже в то время или ещё нет, мне не было известно тогда. У меня оставался ещё другой, более веский аргумент, всегда имевший должное действие на турецкое правительство, а именно скрытая угроза репрессалий со стороны России, которой турки боялись больше всего на свете, считая её самым опасным своим врагом. Но к этому аргументу я мог прибегнуть только в самой осторожной форме, т. к. он был обоюдоострым оружием, пользоваться которым приходилось с величайшей осмотрительностью. К тому же в данную минуту, следовавшую непосредственно за сближением между Германией и Турцией, так ярко выразившимся в миссии Лимана в Константинополь, Турция более чем когда-либо имела основание рассчитывать на поддержку германского правительства в случае сильного давления на неё со стороны России. Наши союзники и друзья преследовали, как было указано выше, свои собственные цели и были для нас в Константинополе ненадежными помощниками. Мы стояли поэтому по отношению к туркам в полном одиночестве, что было им известно не хуже, чем нам самим. Оставались, таким образом, одни убеждения, оружие везде слабое, а на Востоке абсолютно непригодное. Более действенное средство, в виде усиления наших войск на малоазийской границе, одна возможность которого приводила в смущение французское и английское правительства, хотя бы оно не преследовало никаких наступательных целей, надо было приберечь на случай окончательной неудачи переговоров, которые мы вели в эту пору при участии Германии с турецким правительством относительно введения реформ в армянских вилаетах. В данном случае оно было бы неприменимо, кроме того, потому, что будучи направлено против Германии столько же, сколько и против Турции, оно могло бы повести к европейской войне, не говоря о том, что вопрос о германской военной миссии уже успел выйти из острой своей фазы и вступить в затяжную. Нашей прямой задачей поэтому было, так сказать, капсюлировать миссию генерала Лимана и тем предотвратить возможность дальнейшего развития её значения в нежелательном для нас смысле.

Политические разговоры с Талаатом и Иззетом были нелегки. Они выслушивали с большим вниманием все, что мы им говорили, сами не высказывая никаких мнений и ссылаясь на свою неосведомленность в вопросах внешней политики, которой будто бы ведал великий визирь, Саид-Халим, не игравший, как мы знали, ровно никакой роли в правительстве, где все решалось исключительно голосами Талаата, Энвера и Джемаля, главарями партии Единения и Прогресса.

В вопросе о проведении армянских реформ, которому я придавал очень большую важность из-за того значения, которое имело его благополучное завершение в глазах многочисленного армянского населения наших пограничных с Турцией областей, Талаат-бей был, если это возможно, ещё более сдержан и осторожен, чем в вопросе о германской военной миссии. Русский почин в реформе армянских вилаетов был особенно неприятен младотурецкому правительству, смотревшему на него как на посягательство иностранной власти на государственную независимость Турции. Тут я не мог рассчитывать ни на какое содействие младотурок, питавших к своим армянским соотечественникам глубокую ненависть и неискоренимую подозрительность. Единственно, чего мне хотелось достигнуть в моих беседах с Талаатом, было вселить в него убеждение, что мы смотрим чрезвычайно серьезно на армянский вопрос и что мы твёрдо намерены неослабно наблюдать за проведением в жизнь реформ, гарантировавших турецким армянам человеческое существование.

Я не имею возможности сказать, произвели ли мои разговоры должное действие на Талаата и убедили ли они его в необходимости избегать опасности столкновения с Россией, к которому должен был привести её, рано или поздно, отказ от независимой национальной политики и полное подчинение указаниям из Берлина. То немногое, что я слышал от него в ответ, звучало дружественно и как будто указывало на желание считаться с нашими предостережениями, но было ли оно искренно, мне было решить трудно. Зная нравственное обличие этого человека, я склонялся к тому, что в обстановке нашего крымского свидания ожидать от него правды было ещё гораздо труднее, чем во всякой другой, когда он не ощущал на себе никаких внешних стеснений и мог дать полный простор тому цинизму, который сделал его предметом ужаса и ненависти в глазах его собственных соотечественников. Для психологического анализа не было времени, и мне приходилось судить о Талаате по тем готовым данным, которыми я мог располагать.

В день своего отбытия Талаат и Иззет пригласили меня и моих сотрудников, а также нескольких лиц свиты Государя обедать на яхте султана, стоявшей на якоре в ялтинском порту. Во время обеда Талаат, сидевший рядом со мной, говорил мало и казался чем-то озабочен. К самому концу обеда и незадолго перед тем, как я хотел вернуться с яхты на берег, он наклонился ко мне и сказал очень тихим голосом, чтобы не быть услышанным другими: «Я должен сделать вам серьезное предложение. Не хочет ли русское правительство заключить союз с Турцией?». Я должен признаться, что это предложение застигло меня врасплох. Я ожидал чего угодно, кроме предложения союза от Талаата. Справившись со своим изумлением, я спросил у него: «Отчего вы оставили ваше предложение до последней минуты, когда у вас было столько случаев сделать его раньше?». Талаат ответил мне, что обсудить его теперь, конечно, уже не было времени и что ему хотелось только знать, как бы я взглянул на возможность подобного союза. Я сказал ему, что наш посол в Константинополе вернется к своему посту через три дня. Мне не оставалось ничего другого, как поручить ему подробно обсудить сделанное мне турецкое предложение, которого я принципиально не отвергал, хотя и думал, что о серьезных вещах следует говорить весьма серьезно, с чем Талаат, по-видимому, согласился.

Вернувшись домой, я обсудил ещё в тот же вечер с М. Н. Гирсом сделанное мне Талаатом так неожиданно предложение, которого он, также как и все остальные русские гости на султанской яхте, не слышал, так как сидел за столом не с ним, а рядом с Иззетом-пашой.

Михаил Николаевич, давно и хорошо знающий ту специальную политическую атмосферу, которая составляет особенность Константинополя и с которой можно освоиться только после долгого пребывания в турецкой столице, не скрыл от меня своего удивления как по поводу самого предложения Талаата, так и по поводу того способа, которым оно было сделано. Вместе с тем он сказал мне, что он, однако, не решился бы сразу отнестись к предложению Талаата как к вещи, не заслуживающей никакого внимания, так как ему было известно, что среди членов младотурецкой партии были люди, которые склонялись искать обеспечения независимости своей страны в сближении её с Россией. Эти люди были те, которые тяготились более других возраставшей зависимостью своего правительства от Германии и которые были бы рады новой ориентации турецкой политики, в которой они усматривали возможность выхода из-под тяготевшей над ними опеки. Гирсу казалось возможным, что и Талаат начинал почему-либо ощущать неудобство германской опеки и придумал сближение с нами как способ её с себя стряхнуть. Всё это можно было узнать и проверить только в Константинополе, чем он и собирался заняться тотчас по возвращении туда.

Я оставался в Крыму лишь несколько дней после отъезда турецкого посольства и затем вернулся в Петроград в ожидании разъяснений М. Н. Гирсом ялтинской загадки. Прошло недели две, прежде чем я получил от него письмо, из которого мне стало ясно, что было бы напрасно ожидать продолжения начатого с турками в последнюю минуту разговора на тему о сближении с Россией. Младотурецкий кабинет, очевидно испугавшись сам смелости своего почина, решил сойти с того пути, на который его хотел поставить Талаат, а может быть, германское посольство, узнав о его попытке найти у нас противовес своему влиянию, быстро положило конец всем подобного рода поползновениям. Как бы то ни было, не может быть сомнения в том (и это подтверждается и из других источников) что младотурки не без колебаний окончательно связали свою судьбу с Германской империей, в несокрушимой мощи которой их уверил германский посол, барон Вангенгейм, и военная миссия генерала Лимана фон Сандерса. В эту несокрушимость верили, пожалуй, ещё тверже, если это было возможно, военный министр Энвер-паша, пользовавшийся за долгую свою службу в Берлине в качестве военного агента особым благоволением кайзера, а равно и весьма многочисленные в турецких военных кругах германофилы.