Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

• Название: Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
• Автор: Александр Никонов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Этот роман — откровенная правда о необыкновенных приключениях известного российского ученого и изобретателя. Жизнь этого человека удивительным образом прошла через калейдоскоп исторических эпох. Детство с унижениями, издевательствами, а затем и местью за это; позже — спорт, секс, браки и разводы, обильные возлияния, встречи со знаменитостями, любовные истории. Наука и мистика, загадочные происшествия, розыгрыши и авантюры, наконец, просто хулиганства — ничто не было чуждо нашему герою. Это и многое другое настолько круто замешано в одном человеке, что на его примере можно составить обобщенный портрет целого поколения, активно влияющего на современную жизнь. И еще — прочтя этот роман, вы с удивлением узнаете, сколько неожиданных "скелетов в шкафах" может тайно храниться у ваших вполне добропорядочных и респектабельных знакомых.

---

— вот и веселился сдуру!

Но вернемся к дороге на Рицу. Вскоре начинается Юпшарское ущелье — узкий каньон с высоченными отвесными скалами, куда и свет-то проникает с трудом. И в этом ущелье с бешеной скоростью несется горная речка Юпшара, названная так по имени разбойника, похитившего девушку по имени Рица. Мрачнее места я не видел в жизни. В этом ущелье есть огромный камень, с которого, говорят, пел темнокожий американский певец Поль Робсон — мощнейший бас. Я представлял себе этот голос, сливающийся с гулом сумасшедшей Юпшары, заполняющей страшный каньон страшными звуками.

Однажды, несколько лет назад, проезжая с экскурсией по этому ущелью, я заметил впереди автобус и людей, столпившихся над стремниной. Мы высадились и узнали, что буквально несколько минут назад один из экскурсантов случайно упал в Юпшару. И мгновенно был унесен в ущелье, зажатое между скалами, где и дорога-то отходила в сторону. Искать и спасать несчастного было немыслимо. Экскурсовод и водитель составляли соответствующий акт, а мы отправились дальше. После этого случая мой страх перед Юпшарой превратился в ненависть — почему-то я воспринимал Юпшару не как стихию, а как злобное, беспощадное живое существо, наподобие крокодила или террориста.

Ссора

Гуляли мы с Ирой и по Новому Афону, на сей раз уже вдвоем. Я водил ее известными мне тропами, в первую очередь, в келью Симона Кананита — апостола Христа. Это того Симона, на свадьбе которого Иисус воду превратил в вино. Симон после казни Христа бежал от преследователей в Колхиду, остановившись там, где сейчас Новый Афон, и поселился в пещере в скалах. Десятки лет он долбил себе келью в скале, прямо над своей пещерой, и выдолбил-таки. Эта келья с круглым отверстием вместо окна священна для христиан. Симон собирал деньги у местного населения на храм, проповедовал учение Христа. Но это население, вернее, худшая его часть, похитила сбережения Симона, а его самого убила самым варварским способом. На берегу бурной, но в отличие от Юпшары, доброй речки Псырцха, есть огромный плоский камень с углублением посреди него. Говорят, что именно на этом камне дикари убили апостола, размозжив ему голову, лежащую в этом углублении, камнем. Камень-плаха был всего в двухстах метрах от кельи, и, бывая на Псырцхе, я всегда загорал лежа на нем. Причем голову клал именно в это углубление, представляя себя апостолом, над которым безумный дикарь уже занес смертоносный камень.

Часто приходится слышать: вот вы, абхазы — дикари воровитые, даже апостола убили, украв у него деньги. А я на это отвечаю, что, во-первых, мы

— русские, а во-вторых, в те времена абхазы, или, правильнее, абазги, жили себе еще в Африке на территории современной Эфиопии. Затем они мигрировали через Красное море, Аравийские пустыни, Сирию, Ливан и так далее, на Северный Кавказ. Там и жили, пока не решили, покинув своих братьев — абазинов, поселиться на теплом берегу Черного моря.

А абхазами в средние века назывались грузины или какая-то часть их. Царица Тамара-то была «царица Абхазская»! Потом уже абазги из-за труднопроизносимости этого слова были переименованы в абхазов, но сами-то продолжали называть себя по-прежнему — апсуа. Интересно, что вместе с апсуа прибыли из далекой Африки и негры, решившие, видимо, попытать счастья вместе с белыми. Так и остались они в горных селениях Абхазии, не смешиваясь с белыми. Говорят они по-абхазски, считают себя «апсуа» — абхазами.

Многое из того, что я здесь сказал, взято мной из книги моего деда «История Абхазии». Большевики запретили ее, как идеологически вредную. Видите ли, абхазы «просочились» к нам из-за рубежа! А может, еще и завербованы были там Понтием Пилатом или царем Иродом! И книгу запретили, а деда — восьмидесятилетнего старца, почти слепого и глухого, заставили подписать брошюру-отречение: «О моей книге «История Абхазии». Там дед не своим слогом кается, что его книга — сплошное надувательство, навеянное идеологически вредным влиянием абхазских националистов.

Видимо, большевики — сторонники «местного» происхождения абхазов, руководствовались эпосом «Сказание о нартах», где в своеобразной форме рассказывается о происхождении абхазских богатырей — нартов, а от них, по-видимому, всего абхазского народа. А в этом эпосе сказано, что «мать народа» — Сатаней-Гуаша, как-то белила холсты на берегу реки Кубань. Затем, устав от работы, разделась донага и стала плавать на спине. А на другом берегу реки в это время находился пастух с романтическим именем — Зартыжв. Этот Зартыжв, увидев обнаженную даму, получил такое либидо, что стал кидаться в реку, пытаясь ее переплыть. Тем более, что Сатаней-Гуаша своими страстными криками призывала его к этому. Но, не тут-то было — сильное течение не позволяло влюбленному Зартыжву сделать это. Тогда, по обоюдной договоренности, Сатаней-Гуаша легла на берегу в соответствующей позиции, а пастух точным выстрелом из лука оплодотворил ее. До этого, конечно, проделав кое-какие манипуляции с наконечником стрелы и своим мужским достоинством. В эпосе, безусловно, об этом сказано несколько аллегорически, но для современного человека тут все понятно. Итак, абхазы не только местного происхождения, но и родоначальники искусственного осеменения, столь «модного» сейчас во всем мире!

Эти рассуждения, видимо, не давали покоя новым идеологам, и они не только заставили деда отречься от его «Истории Абхазии», но и написать перьевой ручкой и фиолетовыми чернилами заявление в родную партию: «…хочу участвовать в строительстве коммунизма, будучи в передовых рядах…» Значит, когда письменность своему народу создавал, он в «передовых рядах» еще не был…Знал ли сам дед, что он отрекся от труда всей своей жизни и примкнул к «передовым рядам», я теперь сказать не могу. Скорее всего, вожаки «передовых рядов» не стали беспокоить упрямого старца. И все сделали за него сами. Им не трудно помочь старику — они же «тимуровцы»!

Но я считаю «Историю Абхазии» единственно верной. Во-первых, потому, что больше «Историй Абхазии» никто не решался писать. Во-вторых, я утверждаю, что «учение моего деда всесильно, потому, что оно верно». Если мы семьдесят лет всей страной считали так про учение «инородца» Маркса, то имею же я право считать подобным образом и про учение моего родного деда!

Выходит, что ограбили и убили Симона Кананита не абхазы, или абазги, а дикари, которых эти же абазги прогнали, когда заселялись на территории нынешней Абхазии.

Вот такими притчами и рассказиками потчевал я свою юную подружку, или «пляжную» жену, выражаясь словами злых горских женщин. Мы купались в ледяной Псырцхе, пили за память Симона Кананита, сидя на камне-плахе, и частенько удалялись в заросли колючей ежевики. Нет, не только для того, чтобы полакомиться сладкой ягодой, которую согласно известной песне, «рвали вместе». Еще и для того, например, чтобы сменить мокрые купальные костюмы на сухие…

Как-то мы зашли на Ново-Афонский вокзал посмотреть расписание электричек. Гуляя вокруг вокзала, мы вдруг обнаружили, что идем по улице Гулиа. А я и не знал, что в Новом Афоне есть улица имени моего деда. И эта улица, вернее, ее название, неожиданно помогло мне.

Возле вокзала, прямо на путях двое местных мужиков тянули куда-то за руки русских девушек. Одной удалось вырваться, и она звала вторую:

— Рая, ну что ты? Идешь, или я одна пойду? — и в том же духе.

А эту Раю тянул куда-то местный мужик, внешне похожий на армянина. Рая и не шла с ним, но и не делала попыток вырваться. Второй мужик занял выжидательную позицию, и вся эта группа, стоя на путях, вяло препиралась.

Ира, увидев эту сцену, почему-то вышла из себя.

— Прекратите приставать к девушкам, оставьте их в покое! — крикнула она темным мужичкам, но те только рассмеялись в ответ. — Дикари кавказские, аборигены проклятые! — обругала их Ира, и «дикари» озлились. Непонятное слово «аборигены» они приняли за страшное оскорбление и в один прыжок оказались перед нами. Я загородил собой Иру и вспомнил весь запас бранных армянских слов. Вдруг несколько калиток на улице имени моего дедушки отворилось, и пять-шесть аборигенов, внешне почти неотличимых от первых двух, угрожающе расположились перед нами полукольцом. Дело запахло избиением. И тут, в безвыходном положении, я решил сыграть на названии улицы, где мы находились.

Я достал свой паспорт, который всегда носил с собой и раскрыл его на своей фотографии:

— Смотри на мою фамилию, вы живете на моей улице! Тронете меня или жену

— будете иметь дело с моим братом — начальником вашей милиции Иваном Гулиа, или с моим вторым братом — абреком Ленчиком Гулиа.

Армяне, приблизившись, прочли фамилию в паспорте, посмотрели на фотографию, и испуганно отошли назад. Им всем был хорошо знаком начальник поселковой милиции Иван. А абрека Ленчика они, к своему счастью, хоть и не знали лично, но наслышаны о нем были достаточно. В любой момент абрек со своей дружиной мог спуститься с гор и обложить их данью. Это, конечно, было пострашнее брани, которой по-армянски обложил их я.