Лариса Васильева - Дети Кремля

• Название: Дети Кремля
• Автор: Лариса Васильева
• Жанр: Биографии и Мемуары

«Дети Кремля» — продолжение книги «Кремлевские жены». В ней приподнимается завеса над некоторыми неясными страницами истории семьи В.И.Ленина. Рассказывается о судьбах детей Каменева, Гамарника, Сталина, Ворошилова, Кагановича, Берия, Микояна, Буденного, Хрущева, Горького и многих других. Чем отличались они от простых детей страны, что было между ними общего, и не всех ли вместе их можно назвать кремлевскими детьми, ибо происходившее за красными стенами касалось каждого человека?

---

Служебное положение использовалось «на всю катушку».

В 80-х ходили слухи, что жены начальников, так же как «простые», спекулируют в зависимости от их возможностей. Одна интеллигентная женщина, переводчик с английского, зашла ко мне и шепотом рассказала, что ей предложили купить за взятку кооперативную квартиру.

— Вы не представляете, кому надо дать эту взятку! — И назвала имя жены одного из главных управителей Москвы. — Она держит в руках все кооперативы.

Аскетизм сталинских времен растворился в соляной кислоте эпохи вырождения благородной идеи о свободном будущем для простого народа, который выживал, спивался, работал «до седьмого пота», но которому, несмотря ни на что и вопреки всему, есть что вспоминать с любовью и ностальгией сегодня, в том пересменке эпох, который всегда по некоему закону космоса приходится на 90-е годы каждого века.

* * *

Аскетизм сталинских времен, впрочем, понятие весьма туманное. В нем было много от театральности самого Сталина, все двадцать четыре часа в сутки игравшего свою великую роль.

Держа на мушке «проклятую касту», он демонстративно подчеркивал свою скромность в быту, на которую по сей день ловятся (глагол! — Л.В.) историки сталинизма, по мужской своей принадлежности не умеющие в каждом историческом процессе учитывать физиологические особенности возраста того или иного исторического деятеля. Сталин в двадцатилетнем возрасте один человек, в тридцатилетнем — другой, в сорокалетнем — третий. И так далее.

Формируя свой скромный образ для народа, время от времени «прижимая к ногтю проклятую касту», он жил, как жили до него все неограниченные властители мира: мог позволить себе все, а позволял то, чего ему хотелось.

Человек из «проклятой касты», младший сын Микояна, Серго, вспоминает, основываясь на личных наблюдениях и рассказах отца: «Три дачи под Москвой… и на курортах. Причем не в качестве обезличенных „государственных“, как стал складываться их статус после 1953 года, а именно „дач тов. Сталина“, их адреса — в Сочи, Боржоми, Новом Афоне, на Холодной речке, на озере Рица, в Мюссерах…»

Опровергая расхожее мнение о том, что после смерти у вождя ничего не осталось, кроме подшитых валенок и залатанного крестьянского тулупа, Серго Микоян вспоминает до боли знакомые каждому советскому человеку «шинели и мундиры из первоклассной шерсти, расшитые настоящим золотом, в которых он появлялся повсюду, или сапоги из тончайшей кожи».

Я не вспомнила бы весь «иконостас» орденов на сталинской груди, но его окружение если и отставало от вождя со своими «иконостасами», то лишь на дозволенное расстояние.

Думаю, все они были хороши, живя по пословице «Рыба тухнет с головы»; от бриллиантовых звезд на груди Сталина до бриллиантовых брошей на груди дочери Брежнева — вот символический путь развития кремлевской нравственности в послесталинские времена.

Один сюжет, явно рассказанный Серго Микояну отцом — сам не мог видеть такого, — достоин того, чтобы его вспомнить, — холостяцкий ужин у Сталина: «Иногда хозяин вдруг произносил по-грузински два слова, в переводе означавших „чистая скатерть“ или „свежая скатерть“. Немедленно появлялась „обслуга“ (слово — неологизм советского времени, должный смягчать царистское слово „слуги“. — Л.В.), брала скатерть с четырех углов, поднимала ее. Все содержимое — икра вперемешку с чуть остывшими отбивными, капуста по-гурийски с жареными куропатками (а Сталин их особенно жаловал), притом вместе с посудой, приборами, бокалами, — оказывалось как бы в кульке, где лишь звенели битые фарфор и хрусталь, и уносилось. На новую чистую скатерть приносились другие яства, любимые Сталиным, только что приготовленные».

Я попыталась представить себе Аллилуеву, которая дожила бы до такой сцены. Непредставимо. Женщина не может спокойно видеть, как плоды труда ни с какой стати уничтожаются по прихоти безумца, любым путем утверждающего себя, себя, себя. Даже в мелочах. Или, тем более, — в них.

У жены Сталина не было никакой возможности дожить до подобного «ужина».

«Диамара»

У Сталина руки не доходили начать борьбу с особым «врагом» — укладом кремлевской жизни. Сначала борьба была с троцкистами и бухаринцами, потом была война, потом борьба с «врачами-убийцами» и с безродными космополитами. А когда «дошли руки», стало ясно, что не обязательно начинать с кремлевской поросли. Есть и околокремлевская. Скажем, взрослые и взрослеющие детишки заместителей министров. Среди этих замов даже евреи попадаются. Хорошее сочетание: замминистра, еврей и сын или дочь у него не соответствуют духу времени. Можно ударить.

Так в 1950 году в «Комсомольской правде» появился фельетон «Диамара». Его читала и перечитывала вся страна. И вся страна возмущенно клеймила безнравственную героиню фельетона, молодую женщину со странным именем — аббревиатурой диалектического материализма. Основанием для фельетона стало письмо студентов, соучеников Диамары, в редакцию газеты. Иными словами — коллективный студенческий донос. По следам этого доноса пустился популярный в то время фельетонист Нариньяни.

Сорок шесть лет назад это было. Как воссоздать дух времени, в котором появился фельетон? Самое верное — найти его на газетных страницах тех лет1:

«Чертеж был сделан безукоризненно. Точно, аккуратно. И тем не менее профессор не поставил Диамаре зачета. Он недоверчиво посмотрел на студентку и спросил:

— Вам кто помогал, папа?

— Ни-ни. Я сама, — ответила Диамара.

— Сами? Вы же не умели и не любили чертить.

— Это было раньше, а сейчас, профессор, я из-за вашего предмета даже с подругами перессорилась. Они приглашают меня в гости на танцы, а я из дому ни шагу. Сижу целыми вечерами и черчу.

Профессор оказался не так прост. Он покраснел, но не сдался и предложил Диамаре сделать второй чертеж.

— Когда?

— Сегодня.

— Разве мне успеть! Пока я доеду до дому да пока приеду обратно…

— Домой ездить не нужно. Вы будете чертить за моим столом.

— За вашим?

— Да, за моим столом и на моих глазах, — сказал профессор.

Разоблачение было полным. Второй чертеж получился таким плохим, что его неловко было даже положить на стол рядом с первым. Кто же вычертил первый? Папа?

Нет, Диамарин папа на сей раз был ни при чем. Три последних дня папа сильно задерживался в министерстве, и дочке пришлось сдать свою зачетную работу для выполнения какому-то надомнику. И вот обман раскрылся…

А ведь это был не первый провал Диамары Севиной (фамилия слегка изменена. — Л.В.). Три года девушка училась в строительном институте имени В.В.Куйбышева. И за эти три года она добралась всего-навсего до второго курса. Трудно подсчитать, сколько раз имя Диамары фигурировало на доске неуспевающих. Пять, а может, и все десять.

Беда этой девушки была в ее беспечности. И здесь следовало винить не ее одну. Люди приучаются к труду с детских лет, а Диамара прожила жизнь на готовеньком. Рядом с ней все и всегда работали: папа, мама, няня. Другие дети убирали за собой постель, мыли чайную посуду, пришивали к пальто оторвавшуюся пуговицу. Диамара была освобождена даже от этих несложных обязанностей.

— Она у нас такая бледненькая, такая худенькая, — оправдывалась мама.

А худенькая девочка была совершенно здоровой. И все же она охотно пользовалась теми поблажками, которые ей давались. Утром она всегда залеживалась в постельке.

— Вставай, в школу опоздаешь.

— Неправда, не опоздаю, — отвечала девочка, глубже втягивая голову под одеяло.

Да и зачем, собственно, было Диамаре спешить, если она твердо знала, что в самую последнюю минуту мама позвонит в министерство, вызовет папину машину, которая быстренько доставит Диамару к школьному подъезду.

Школьные годы остались позади. Диамара выросла, но это, однако, не мешает ей вести себя и в институте капризной, избалованной девочкой. Лекции у нее до сих пор подразделяются на «чудненькие» и «скучненькие». Первые она удостаивает своим посещением (теперь Диамара вызывает папину машину сама, без маминого содействия); вторые — пропускает. Она и за учебниками сидит так же. Те страницы, которые даются легко, она проглатывает залпом, а те, на которых попадется что-либо непонятное, она ни за что не прочтет вторично:

— Неинтересно!

Если только разрешить, Диамара с удовольствием стала бы приглашать надомников не только для изготовления чертежей, но и для сдачи всех прочих своих зачетов. Но, увы, к зачетам готовиться надо было самой, поэтому на первой же экзаменационной сессии Диамара Севина провалилась по всем предметам.

Беда усугубилась тем, что папа вырастил свою дочку не только беспечным, но и безвольным человеком. Вместо того чтобы взяться за ум и поправить плохие отметки, Диамара капризно фыркнула и сказала: