Мишель Зевако - Эпопея любви

• Название: Эпопея любви
• Автор: Мишель Зевако
• Издательство: Панорама
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-85220-420-Х

Мишель Зевако (1860–1918) — известный во Франции писатель, продолжатель традиций Александра Дюма, Эжена Сю, Поля Феваля. Десять из его многочисленных романов посвящены истории рода Пардальянов. Перед читателями один из них.

Вместе с главным героем романа, отважным шевалье де Пардальяном, мы попадаем в водоворот дворцовых интриг Екатерины Медичи и ее окружения, приведших к трагическим событиям Варфоломеевской ночи. Мы встретимся с прелестными женщинами и благородными мужчинами, с истинным великодушием и низким коварством, с предательством, верностью и всепобеждающей любовью.

---

Пипо лежал у ручья и тихо выл, помахивая хвостом. Пес лизал руки раненого, бедные обгоревшие руки, изрезанные глубокими шрамами.

Холодная дрожь начала трясти шевалье; ему показалось, что земля уходит у него из-под ног…

Старик приподнял голову, осторожно погладил собаку, не сводившую с него карих глубоких, по-человечески печальных глаз.

— Ты все понял? — прошептал господин де Пардальян. — Прощаешься со мной? Шевалье, где маршал?.. и Лоиза, Лоизон?

— Я здесь, сударь, — Франсуа де Монморанси склонился над умирающим.

— И я здесь, отец, — сказала Лоиза, опускаясь на колени. Шевалье подавил подступившее к горлу рыдание.

— Маршал, — продолжал раненый. — Вы пожените наших детей?.. Скажите, тогда я уйду… спокойно…

— Клянусь! — торжественно произнес маршал.

— Хорошо… везет тебе, шевалье… но, маршал, вы говорили о каком-то графе де Маржанси?..

— Которому я предназначаю дочь, поскольку более достойного человека я не знаю…

— А с ним что же?

— Вот он! — сказал Монморанси, указывая на шевалье. — Мне принадлежит графство Маржанси, и я его отдаю шевалье де Пардальяну… Это приданое Лоизы.

Старый солдат слабо улыбнулся и прошептал:

— Дай руку, шевалье!

Шевалье упал на колени, схватил руку отца, приник к ней губами и разразился рыданиями.

— Ты плачешь… дитя… Вот ты и граф де Маржанси!.. Будь же счастлив!.. И ты тоже, дочка! Перед смертью я вижу ваши прекрасные лица… о лучшем я и не мечтал…

— Ты не умрешь! — прошептал Жан.

— Это мой последний привал… а там последнее путешествие, прекрасное путешествие, шевалье… навстречу вечному покою… Ты не хочешь, чтобы я умирал?.. Прощайте, маршал, прощай, Лоиза… Лоизон… Лоизетта… Благословляю тебя, малышка… прощай, шевалье… Руки старого солдата похолодели… Господин де Пардальян на мгновение закрыл глаза, потом снова открыл их, бросил взгляд вокруг и произнес:

— Шевалье… я хотел бы покоиться здесь… место прекрасное… около родника… под этим огромным буком… Я объехал столько городов, видел столько гостиниц… пусть это будет мой последний приют.

Шевалье застонал. Отец услышал стон сына. Странная улыбка промелькнула на его посиневших губах. Он, кажется, даже усмехнулся и сказал:

— Кстати, насчет гостиниц… шевалье, не забудь заплатить наш долг… долг госпоже Югетте…

А потом он поднял глаза к ясному небу, где одна за одной зажигались первые вечерние звезды, бледные и прекрасные. Одна рука старого Пардальяна лежала в ладони Жана, другую держала Лоиза. Он что-то произнес в последнем вздохе, и взгляд его устремился к звезде, что улыбалась ему с безграничного небосвода. Легкая дрожь прошла по его телу, и он замер. Застыла на губах улыбка, а открытые глаза все смотрели и смотрели в сумеречное небо, на котором оживали бледные в вечернем свете созвездия…

Господин де Пардальян, которого наш великий национальный историк Анри Мартен, столь сдержанный в оценках, назвал героическим Пардальяном… старый солдат скончался.[9]

Шевалье де Пардальян очнулся к полуночи. Маршал поддерживал его плечи, плачущая Лоиза — голову, Пипо жалобно жался к его ногам.

— Сын мой, — произнес маршал, — будьте мужественны до конца… Подумайте о вашей невесте… Пока мы не приехали в Монморанси, ей угрожает опасность.

— Боже! — простонал молодой человек. — Я потерял часть самого себя…

Он упал на колени у тела отца и, закрыв лицо ладонями, начал молиться и плакать… Так прошел час… Когда шевалье очнулся, он увидел крестьян из ближайшей деревушки с факелами и лопатами. Их привел маршал.

Жан приложился губами к холодному лбу отца в последнем поцелуе и встал. Крестьяне начали рыть могилу под высоким буком. Но шевалье остановил их, взял сам лопату и принялся собственными руками рыть могилу отцу. Крупные слезы бежали по его щекам, а он все рыл и рыл… рыл последний приют для старого скитальца…

Один из крестьян держал над ним факел, остальные, обнажив головы, молча смотрели… А над этой трагической сценой величественно и равнодушно раскинулся звездный небосвод. Внизу же, за полями, раскинувшимися у подножия холма, бурлил, словно огромный котел, Париж, и, казалось, все колокола звонили отходную по героическому Пардальяну…

К двум часам ночи могила была готова. Шевалье больше не плакал, но смертельная бледность заливала его лицо. Он взял на руки отца и опустил тело в могилу. Рядом он положил обломок шпаги, с которой старый воин никогда не расставался. Потом он осторожно закрыл тело плащом, поднялся из могилы и начал засыпать ее… Через полчаса все было кончено…

Маршал и крестьяне подошли к могиле и низко поклонились. Лоиза и шевалье, взявшись за руки, опустились на колени…

Лоиза хотела сказать что-то приятное тому, кто покоился в могиле, и, наивная в своей доверчивости, произнесла:

— Отец! Клянусь всегда любить того, кого так любили вы!

Они поднялись с колен. Лоиза сделала из двух ветвей крест и поставила его в свежую могилу. Потом девушка села в карету, маршал — за кучера, а Пардальян вскочил в седло. Они продолжили свой путь.

С восходом солнца они прибыли в родовое гнездо Монморанси.

Через день крестьяне заменили на могиле крест из веток большим деревянным крестом, а потом скромный крестьянский крест сменило огромное распятие. Потому это место и прозвали Монмартрское Распятие.

Память об этих событиях дошла и до наших дней. И еще сегодня маленькая площадь, расположенная на том месте, где старый солдат обрел вечный покой, называется площадью Монмартрского Распятия…

XLVI. Кровавый пот

Нам следует поведать о том, что же случилось с Жанной де Пьенн, Лоизой, шевалье де Пардальяном и Франсуа де Монморанси, когда они наконец добрались до старого родового замка, где и началась эта история. Но прежде чем вернуться в Монморанси, обратим в последний раз взгляд на остальных действующих лиц развернувшейся трагедии.

Моревер отправился в Рим, чтобы сообщить папе о разгроме еретиков. Проезжая по Франции, он убедился, что кровь, пролитая в Париже, постепенно залила все королевство. В Риме Моревер пробыл целый год. Что же он делал? Об этом мы узнаем позднее. В тот день, когда Моревер сел в седло, чтобы отправиться в Париж, 1 сентября 1577 года, глаза его поблескивали мрачным удовлетворением. Он коснулся рукой отметины на щеке, которую ему когда-то оставил шевалье де Пардальян, и прошептал:

— А теперь, Пардальян, померяемся силами!

Югетта и ее супруг, метр Грегуар, отсиделись в погребе у родственников. Когда в Париже стало поспокойней, Югетта захотела вернуться в свою гостиницу. Но осторожный метр Грегуар разумно заметил, что в столице еще опасно, каждый день кого-нибудь убивают или хоронят. Конечно, он сам, Ландри Грегуар, благодарение Богу, правоверный католик, но, когда прикончат всех еретиков, могут и за него взяться — ведь он как-никак содействовал побегу Пардальяна. Югетта согласилась с доводами мужа, и они отправились в Провен, на родину госпожи Грегуар. Там супруги прожили три года. По истечении этого срока метр Грегуар решил, что в Париже о нем забыли и можно вернуться. Так он и сделал, впрочем, без особого удовольствия.

Итак, 18 июня 1575 года гостиница «У гадалки», название которой дал сам Рабле, вновь распахнула двери и, как и прежде, стала лучшей в квартале.

Жак Клеман по-прежнему воспитывался в монастыре кармелитов, а в тринадцать лет перешел в монастырь кордельеров.

Руджьери в страшные дни парижской резни не выходил из своей лаборатории, просиживая около набальзамированного тела Марильяка. Он заказал в Италии великолепную мраморную глыбу, из которой сделали строгий надгробный камень. На надгробии астролог велел высечь лишь одно имя, имя своего несчастного сына — Деодат.

С тех пор Руджьери проводил дни в работе и в одиночестве. Он мучился, пытаясь найти ответ на неразрешимые вопросы. Ночи он проводил на башне, наблюдая за звездами, а дни — в мрачных размышлениях, сидя в кресле и уставившись неподвижным взором в какую-то точку в пространстве.

Кажется, даже Екатерина в какой-то миг испугалась его. Она пыталась втянуть астролога в процесс Ла Моля и графа Коконнаса, обвиненных в колдовстве. Но, похоже, старая королева боялась не столько Руджьери, сколько тех разоблачений, которые он мог сделать на суде. Перед Руджьери замаячила тень эшафота, но сама же Екатерина спасла его, вновь приблизила к себе, и, скорее всего, астролог оказал королеве еще не одну тайную услугу.

После резни в Варфоломеевскую ночь герцог Гиз вернулся в Шампань — он был губернатором этой провинции. Маршал де Данвиль уехал в Гиень, которой он управлял. Генрих Гиз понимал, что Екатерина, получив поздравления от папы римского и короля Испании, переживает сейчас момент торжества. Но Гиз, конечно, не похоронил свои честолюбивые замыслы. Уезжая из Парижа, он обернулся в седле и погрозил кулаком Лувру: