Юрий Рытхэу - Чукотская сага

• Название: Чукотская сага
• Автор: Юрий Рытхэу
• Жанр: Советская классическая проза

Впервые этот сборник был выпущен в 1953 году и назывался «Люди нашего берега».

В его состав вошли рассказы: «Окошко», «Люди с того берега», «Тэгрынэ летит в Хабаровск», «Анатолий и Инрын» (новое название «Товарищ»), «Трубка мира», «Старый Мэмыль смеётся последним», «На шхуне «Мэри Сайм»», «Новогодняя ночь» (новое название «Рождественская ночь»), «Судьба человека», «Соседи на десять суток».

В этот сборник включены новые рассказы: «Двадцать банок сгущёнки», «Пять писем Вали Крамаренковой», «Последняя яранга», «Песня о двух ветрах».

_{Рисунки Т. Толстой}

---

Он рассказал не про сказочный остров, где счастье — только несбыточная мечта, только призрак, привидевшийся в морском тумане, а про большую счастливую землю, над которой взошло беззакатное солнце. Он рассказал о свободной жизни, о счастье, к которому путь никому не заказан. Он и чукчам помог выйти на этот верный путь. «Южный ветер! С тобой возвращаются птицы, улетавшие в дальние страны, с тобой возвращаются травы и мхи, замиравшие в тундре под снегом, с тобой возвращаются волны, тосковавшие подо льдом. Весна приходит с тобой. Но вести, которые ты нам принес, дороже всего! Снова птицы в дальние страны умчатся, снова мхи покроются снегом, а волны — льдом; та весна, которая тело согрела, пройдет. Но та весна, которая чукчам глаза открыла, останется навсегда. Будут зимние вьюги приходить, и холод и тьма полярной ночи будут возвращаться каждую зиму. Но никогда не вернется байдарный хозяин, никогда не вернутся шаман и скупщик. Хорошие вести, мудрые, могучие слова донес до Чукотки южный ветер. Горы не сбили его с пути, тундра не истощила его сил. Стали теперь мы сами — простые охотники и пастухи — хозяевами моторных байдар и богатого стада оленей; на побережье Чукотского моря выросли школы для наших детей. Будут зимние вьюги к нам приходить, будет северный ветер в горах с южным ветром бороться, но никогда не померкнет над нами солнце великой ленинской правды. Дуй, весенний ветер, покрепче дуй! Бури вынянчили сердце народа чукчей, и это сердце радо тебе, добрый гость, прилетевший к нам с юга!»

Через несколько дней, на весеннем празднике Спуска байдар, Атык впервые спел эту песню перед всеми охотниками колхоза «Утро». Вскоре «Песню о двух ветрах» знали уже по всему побережью.

В августе Тылык уехал в Анадырь. Вамче ехал туда на курсы колхозного актива, Тылыка и Эйнеса отправили вместе с ним.

* * *

Накануне, в воскресенье 31 декабря, Юра и Вася ещё с утра уехали к каким-то Юриным родичам, а Тылык и Сергей, подсмеиваясь друг над другом, стали готовиться к новогоднему студенческому балу: брились, гладили брюки, примеряли галстуки. Ещё не был решен вопрос о том, какой из галстуков больше подходит к синему костюму Тылыка, а какой — к серому костюму Сергея, когда пришел Гэутэгын — земляк Тылыка, студент математического факультета.

— О чём это вы расшумелись? — спросил он, снимая пальто. — Даже в коридоре слышно.

— Да никак вот не можем выбрать, кому какой галстук надеть, — сказал Сергей.

— Кому какой галстук? — переспросил Гэутэгын. — Ну что ж, попытаюсь помочь вам. Прежде всего надо четко представить себе существо вопроса, его объем. Если Тылык наденет полосатый, то ты, Сергей, можешь надеть либо светлый, либо пестро-клетчатый. Если Тылык наденет светлый, то ты сможешь надеть либо пестро-клетчатый, либо полосатый… Словом, при трех галстуках и двух шеях общее количество вариантов равно шести. Из этих шести вам и предстоит выбрать один вариант.

— Вот что значит четкая постановка вопроса, — рассмеялся Тылык. — А мы-то здесь голову ломаем!

— Пожалуй, ты на самом деле сможешь нам помочь, — сказал Сергей, не отводя глаз от груди Гэутэгына. — К твоей темной рубашке очень пошел бы светлый галстук. Твой галстук вполне подходит к костюму Тылыка, а я, так и быть, выбрал бы себе один из двух оставшихся.

— Нет, дорогой товарищ, этот номер не пройдет. Если мы включим в игру один мой галстук и одну мою шею, то количество возможных вариантов сразу возрастет с шести до двадцати четырех. Это значительно затруднит выбор.

— Сразу видно — математик! — воскликнул Тылык.

— К тому же математик, не желающий расставаться со своим галстуком! — добавил Сергей.

— Совершенно верно, — подтвердил Гэутэгын, взглянув на часы. — А кроме того, математик, желающий включить в повестку дня вопрос, гораздо более срочный.

С этими словами он подошел к вешалке, вынул из кармана своего пальто бутылку вина и торжественно поставил её на стол.

— В вашем хозяйстве, надеюсь, найдется пробочник и три хрустальных бокала?

Пробочник нашелся, а роль хрустальных бокалов пришлось выполнять двум стаканам и одной чашке

— Ты что же это, — спросил Сергей, предусмотрительно убирая со стола галстуки, — решил встретить Новый год досрочно?

— Нет, не досрочно, а точно в срок. Через десять часов Новый год подойдет к Ленинграду, и мы будем встречать его вместе со всеми ленинградцами. Но к восточным границам Советского Союза он уже подходит. И первыми встретят его люди Чукотки.

Тылык посмотрел на часы и сказал:

— Через пять минут на Чукотке уже наступит Новый год.

— Совершенно верно, — продолжал Гэутэгын. — Вот я и предлагаю встретить его одновременно с жителями Анадыря и Уэлена.

— С полярниками Ванкарема, с пограничниками острова Ратманова и шахтерами бухты Угольной, — поддержал Тылык.

— С охотниками колхоза «Утро» и оленеводами долины Омолона! — добавил Сергей, показывая, что хоть и не бывал на родине своих друзей, но кое-что всё-таки знает о ней.

Гэутэгын налил вино в стаканы. Сергей, поднимая стакан, сказал:

— За чукотский Новый год!

— За страну, на востоке которой Новый год в эту минуту уже встречают! — сказал Гэутэгын. — Да здравствует единственная в мире страна, через которую даже такая быстрая штука, как минута, не может перелететь быстрей чем за двенадцать часов!

Так начался этот день. А вечером Тылык и Сергей были в Доме культуры, на новогоднем студенческом балу. Вскоре после полуночи гостей пригласили в концертный зал. Тылык оказался в одном из первых рядов. Он слушал стихотворный фельетон и игру молодого скрипача — лауреата международного конкурса; смотрел балетные номера, вместе со всем залом хохотал во время выступления кукловодов. После кукловодов выступал известный композитор; он сыграл на рояле увертюру и вальс, написанные им для нового фильма, ещё не вышедшего на экран. Тылык горячо аплодировал композитору, потом заговорился со студентом, сидевшим рядом, и когда конферансье объявлял следующий номер, услышал только самые последние слова: «. исполнит песни народов Советского Союза».

На эстраду, встреченная аплодисментами, вышла молодая светловолосая женщина. Она спела русского «Соловья-соловушку», потом украинского шуточного «Комарика», потом грузинскую «Суляко». Ей аккомпанировал худощавый, уже немолодой пианист. Они были немного похожи: можно было подумать, что это отец и дочь. После каждой песни он вставал и, переждав, пока отгремят аплодисменты, объявлял следующую песню — то узбекскую, то эстонскую, то молдавскую. С чуть заметным нерусским акцентом он прочитывал перевод песни, снова садился и играл. А светловолосая женщина пела. Она пела так легко, с такой простотой и свободой, что каждый раз казалось, будто это её родной язык, будто эта песня знакома ей с детства. Судя по внешности и по имени (аккомпаниатор называл её «Салми Аугустовна»), она была скорее всего эстонкой. Но Тылыку казалось, что каждый раз она преображается даже внешне — в её жесте, в чертах её лица появляется то что-то грузинское, то узбекское, то молдавское. Что-то неуловимо изменялось в выражении её глаз, в движении её рук; новая мелодия неслась с эстрады — и вот артистка, казавшаяся только что задумчивой дочерью Кавказских гор, превращалась в задорную девчонку с молдавских виноградников. Наверно, не только у Тылыка было такое впечатление, потому что двое студентов-грузин что-то восторженно кричали артистке по-грузински после того, как она спела «Сулико»…

Артистка подала руку своему аккомпаниатору, они поклонились и ушли за кулисы. Потом она несколько раз выбегала раскланивалась, а аплодисменты всё не стихали. Вышел конферансье, пытался что-то сказать и сразу же убедился, что перекричать студентов — дело нелегкое. Концерт был хороший, всех артистов принимали горячо, но даже композитор и балерина, которых тоже долго не отпускали, не вызвали такого единодушного восторга, как эта певица. Зал успокоился только тогда, когда она снова вышла в сопровождении аккомпаниатора и, дружески улыбаясь студентам, заняла свое место около рояля. Аккомпаниатор объявил:

— Салми Аугустовна споет чукотскую «Песню о двух ветрах».

Переждав новый взлет аплодисментов, он стал читать перевод песни: «Обветренны лица у чукчей, с детства обвеяны ветрами люди Чукотки. Обвеяны ветрами, просолены брызгами с гребней морской волны…»

Он сел за рояль — и тихие, рокочущие звуки, похожие на шум далекого морского прибоя, наполнили зал. Тылык слушал зачарованный; только много позже он удивился тому, что рояль может с такой точностью передать напевный рокот ярара. Артистка пела о грустной сказке, которую рассказывал чукчам северный ветер, и о великой радостной правде, которую принес им южный ветер. Тылык увидел, что не ошибся, — артистка пела как настоящая чукчанка.