Александр Мыльников - Петр III

• Название: Петр III
• Автор: Александр Мыльников
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-235-02490-7

Редко на чью долю выпадали столь нелестные, уничижительные оценки историков «Ограниченный самодур»» «ненавистник всего русского», «холуй Фридриха II» и даже «хронический пьяница» — это еще не самое нелицеприятное из написанного о нем Но вот парадокс именно он, российский император Петр III, не по своей воле оказавшийся на российском престоле и сумевший продержаться на нем лишь 186 дней, принял законы, сыгравшие без преувеличения выдающуюся роль в истории России Среди них знаменитые манифесты о вольности дворянства и об уничтожении зловещей Тайной канцелярии, ведавшей в России политическим сыском В настоящей книге предпринята попытка отказаться от привычных стереотипов и мифологем в отношении «несчастного Петра III» (выражение А. С. Пушкина) и дать взвешенный и объективный портрет «третьего императора».

---

Я получила ваше письмо… Правильная переписка была бы подвержена тысяче неудобств, а я должна соблюдать двадцать тысяч предосторожностей, и у меня нет времени писать опасные billets-doux.

Я очень стеснена… Я не могу рассказать вам все это, но это правда.

Я сделаю все для вас и вашей семьи, будьте в этом твердо уверены.

Я должна соблюдать тысячу приличий и тысячу предосторожностей и вместе с тем чувствую все бремя правления.

Знайте, что все проистекло из ненависти к иностранцам; что Петр III сам слывет за такового.

Прощайте, бывают на свете положения (очень) странные.

3

9 августа 1762 г.

Я могу вам сказать лишь правду: я подвергаюсь тысяче опасностей благодаря этой переписке. Ваше последнее письмо, на которое я отвечаю, чуть не было перехвачено. Меня не выпускают из виду. Я отнюдь не должна быть в подозрении; нужно идти прямо; я не могу вам писать; оставайтесь в покое. Рассказать все внутренние тайны — было бы нескромностью; наконец, я не могу. Не мучьте вы себя; я поддержу вашу семью. Я не могу отпустить Волконского; у вас будет Кейзерлинг, который будет служить вам как нельзя лучше. Я приму во внимание все ваши указания. Впрочем, я совсем не хочу вводить вас в заблуждение: меня заставят проделать еще много странных вещей, и все это есте-ственнейшим в мире образом. Если я соглашусь на это, меня будут боготворить; если нет — право, я не знаю, что тогда произойдет. Могу вам сказать, что все это лишь чрезмерная ко мне любовь их, которая начинает быть мне в тягость. Они смертельно боятся, чтобы со мною не случилось малейшего пустяка. Я не могу выйти из моей комнаты без радостных восклицаний. Одним словом, это энтузиазм, напоминающий собою энтузиазм времен Кромвеля.

Жена Брюса и фельдмаршала — недостойные женщины, особенно вторая. Они были преданы сердцем, телом и душою Петру III и очень зависели от его любовницы и ее планов, говоря тем, кто хотел это слышать, что она совсем еще не то, чем бы эти женщины желали, чтобы она была. Князь Адам рыцарь больше, чем в одном отношении. Я не вернула ни его письма, ни вашего, потому что я не могу их вернуть, кругом друзья; у вас их мало, а у меня — слишком много. Теплов услужил мне во многом. Ададуров городит чепуху. Елагин — при мне. У меня нет шифров — ваших шифров, — так как я не имею более ключей, которые истребили критические времена. Передайте мой привет вашей семье и пишите мне как можно меньше или лучше совсем не пишите без (крайней) необходимости, в особенности без иероглифов.

4

Вы читаете мои письма недостаточно внимательно. Я вам сказала и повторила, что я подвергнусь крайним опасностям с разных сторон, если вы появитесь в России. Вы отчаиваетесь; я удивляюсь этому, потому что в конце концов всякий рассудительный человек должен покориться. Я не могу и не хочу объясняться по поводу многих вещей. Я вам сказала, и я вам повторяю, что всю мою жизнь с вашей семьей и с вами я буду в самых дружественных отношениях, в соединении с признательностью и отменным уважением. Хотя я поссорилась из-за курляндских дел с вашим королем, однако я сделаю все рекомендации, каких вы требуете. Я думаю, что Кейзерлинг исполнил бы их лучше, чем Ржичевский, который, говорят, не предан вам; но так как вы этого хотите, то они также будут на него возложены.

Только мое поведение может, несомненно, меня поддерживать. Оно должно быть таким, какого я придерживаюсь. Впрочем, всякие затруднения на свете могут со мною приключиться, и ваше имя и ваш приезд способны произвести самые печальные результаты. Я вам это повторяла, и я говорю вам это еще раз; вы хотите быть обнадеженным, — я этого не могу и не хочу; я должна тысячу раз в день (проявлять) подобную твердость. Остен слишком умен; я предпочитаю дурака, с которым слажу; не говорите ему этого. Не давайте отнюдь письма Одару. Дания мне подозрительна, и при том ее Двор делает мне кляузы по делам моего сына, на которые я имею все поводы жаловаться; несомненно, я не должна и не могу ни уступать, ни делиться в его делах ни с одною живою душой, и их трактат лишен значения, потому что младший в Германии без своего старшего ничего не может решить. Мой сей негодяй, и я уволила его в отставку. Я не могу менять таким образом со дня на день; Кейзерлинг назначен ехать к вам, а мне нужен Волконский. Мое существование состоит и будет состоять в том, чтобы, разве потеряю рассудок, не быть под игом ни у какого двора — и я, слава Богу, не нахожусь под ним, — заключить мир, привести мое обремененное долгами государство в наилучшее состояние, какое только могу, и это все. Все те, кто говорят вам другое, — большие лжецы. Бестужев — сенатор и занимает свое место в коллегии иностранных дел; с ним советуются и его чествуют столько, сколько следует. Все спокойны, помилованы, проникаются честными намерениями по отношению к отечеству, и нет другого имени, которое было бы в ходу. Гетман всегда со мною, и Панин, самый искусный, самый смышленый и самый ревностный человек при моем Дворе. Ададуров — президент мануфактур-коллегии. Право, если дадут денег моим министрам, то ловко попадутся, потому что, что бы ни говорили, я могу вам поклясться, что они делают только то, что я им диктую. Я их всех выслушиваю и сама вывожу свои заключения.

Прощайте. Будьте уверены, что я всегда буду питать особенную дружбу к вам и ко всему, что вам близко, и предоставьте мне выпутываться из моих хлопот. Если все затруднения в течение восемнадцати лет, от которых, естественно, я должна была бы погибнуть, свелись к тому, что сделали меня тем, что я есмь, то чего же я не должна ожидать? Но я не хочу льстить и не хочу погубить нас. Забыла вам сказать, что Бестужев очень любит и ласкает тех, которые послужили мне с таким усердием, какого можно было ожидать от благородства их характера. Поистине, это герои, готовые положить свою жизнь за отечество и столь же уважаемые, сколь достойные уважения.

5

11 ноября 1762 г.

Ваш № 5 до меня дошел. Чтобы действовать с энергией в деле предполагаемой измены, нужно много доказательств. Невозможно, наконец, чтобы именно тот, кого вы мне называете, знал о моих намерениях, потому что я поведала их лишь Кейзерлингу; он пользуется всем моим доверием и моими инструкциями, написанными собственною моею рукою. Я распоряжусь так, чтобы мне служили согласно моим намерениям. Я не могу и не хочу говорить вам о всех препятствиях, какие имеются, чтобы помешать вашему сюда приезду. Я довольно сказала вам об этом в моих предыдущих письмах, и я вам не лгу. Я одна могу управлять собою во всех случайностях моей жизни. Я отсоветываю вам тайную поездку, ибо мои шаги не могут оставаться тайными. Положение мое таково, что мне приходится соблюдать большую осторожность и прочее, и последний гвардейский солдат, глядя на меня, говорит себе: вот дело рук моих. Несмотря на это, все в брожении, и еще недавно вы должны были слышать тому доказательства. Признаюсь вам, я крайне бы желала знать все дурное, что говорят обо мне в чужих краях, ибо здесь все так себе. Будьте уверены, что я поддерживаю вас и буду поддерживать.

Ржичевский останется с носом. Я уже была им крайне недовольна, а теперь стала еще недовольнее. Стрекалов меня удивляет. Ему было приказано скрыть свое поручение от Ржичевского, по совету графа Кейзерлинга; он описывает мне его, как человека неверного и очень глупого, что доказывают его письма. Я напишу графу Кейзерлингу в пользу ваших новых рекомендаций. Боюсь до смерти за письма, которые вы пишете ко мне. Не знаю, что говорят о людях, окружающих меня; но знаю, что они не подлые льстецы и не презренные и низкие души. Я знаю за ними лишь патриотические чувства, знаю, что они любят и творят добро, никого не обманывают и не берут денег за то, что по своему кредиту они вправе совершить. Если с этими качествами они не имеют счастия нравиться тем, кто желал бы видеть их порочными, то, по совести, они и я, мы обойдемся без их одобрения. Я подумаю о том, что могу сделать доя Осте-на, которого буду очень рада принять к себе на службу, в случае, если его слишком будут преследовать у вас из-за вас; вы можете требовать от меня гарантии ваших вольностей, и на этом основаны все инструкции Кейзерлинга. Я не пишу ни одного письма к этому послу без того, чтобы не сказать ему поддерживать вас. Тысячу приветствий вашим родным. Извините нескладность этого письма; я тороплюсь. Я получила ваш шифр.

Бестужев почти не имеет кредита у меня, и я советуюсь с ним лишь для виду.

6

27. IV [1763 г.]

Итак, раз нужно говорить вполне откровенно и раз вы решили не понимать того, что я повторяю вам уже шесть месяцев, это то, что если вы явитесь сюда, вы рискуете, что убьют обоих нас. Если после самых точных приказаний Кейзерлингу и строгих выговоров Ржичевскому насчет их поведения в отношении к вам вы скажете, что вас не поддерживают, я буду просить вас сообщить мне, как же, наконец, нужно будет поступать. Правда, я велела написать Ос-тену, что очень легко засыпать человека упреками; но если бы все вели себя лишь по воле всех иностранцев, которых вы желали бы видеть вокруг них, они недолго просуществовали бы. Чем же я выказала такую ужасную неблагодарность? Тем ли, что я вам мешаю и не хочу, чтобы вы сюда приезжали? Не на что еще, по моему мнению, жаловаться. Я вам говорила, что даже письма наши ровно ни к чему, и, если бы вы были очень благоразумны, вы остерегались бы писать их, попросту передавая Кейзерлингу для пересылки мне все, что касается дел. Последний курьер, везший ваше письмо к Бретейлю, едва не лишился жизни от рук грабителей, и было бы очень мило, если бы мой пакет был вскрыт и доложен по министерству. Я получила все ваши письма и не ожидала, что после самых сильных и искренних уверений в моей дружбе к вам и к вашим я буду обвинена в черной неблагодарности. Вы можете говорить, что желаете; тем не менее я докажу вам, какого блага желаю семье вашей, поддерживая вас, возможно, лучше по мере моих сил.