Стивен Джонс - Ужасы. Замкнутый круг

• Название: Ужасы. Замкнутый круг
• Автор: Стивен Джонс
• Издательство: Азбука, Азбука-Атикус
• Жанр: Маньяки
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-389-01489-3

Все лучшее в жанре ужасов за два последних десятилетия в новой серии «Best New Horror»! От всемирно известного составителя сборников, признанного мэтра Стивена Джонса! Впервые на русском языке!

Привидения и вампиры, маньяки и психопаты, таинственные монстры и ходячие мертвецы — все самые популярные персонажи жанра хоррор на страницах произведений Рэмси Кэмпбелла, Ричарда Лаймона, Роберта Маккаммона, Йена Уотсона и многих других знаменитых писателей. Смертоносные твари выползают из тьмы, сходят с экранов телевизоров, являются с того света или из глубин вашего воспаленного сознания. Если вы не прочь пощекотать нервы, не страдаете бессонницей и нечасто выходите из дома по ночам, двадцать душераздирающих историй, собранных в этой антологии, доставят вам истинное удовольствие!

---

— «Суини Тодда» закрыли сто лет назад.

— Это потому, что у них кончились мягкие туфли.

А затем появилась она со своими бумагами и сценарием; она села на пол и прислонилась спиной к стене так грациозно, словно весь отель принадлежал ей. К изумлению Кевина, я был покорен немедленно.

— Забудь об этом, — сказал он, — Она съест тебя заживо.

— Неплохая перспектива. Кто она?

— Ее зовут Шейла Ремарк.

— Дурацкий псевдоним.

— Это ее настоящее имя, по крайней мере она так говорит. И я ей верю.

— И как она?

Кевин улыбнулся, но не так широко, как позволяло ему подвижное лицо.

— Ну, могу сказать вот что: ставлю двадцатку, что она получит любую роль, какую захочет.

— Правда?

— Эта девчонка — феноменальная актриса. Видел прошлым летом «Лира» в парке? — Я кивнул. — Она играла Гонерилью.

— Ах да. — Я удивился тому, что не вспомнил ее имени. — Она была хороша.

— Ты сказал «хороша», а я говорю — феноменальна. И критики тоже.

Я хорошо помнил представление. Обычно Корделия отнимала у двух злых дочерей Лира внимание публики, но на спектакле, который я видел, все взгляды были устремлены на Гонерилью. Актриса не переигрывала, не перебирала с эффектами. Она просто (хотя, если вы актер, это, наоборот, сложно) была дьявольски правдоподобна. Здесь не было и следа игры, никаких условностей, которыми пользуются даже лучшие исполнители, абсолютно никаких попыток произвести впечатление, только истинные, неподдельные эмоции. Я вспомнил, что тогда мог назвать ее игру лишь одним словом — божественно. Как глупо, подумал я, забыть ее имя.

— А что еще ты о ней знаешь? — спросил я у Кевина.

— Немногое. Разбивает сердца. Любит, а потом бросает. Этакая вампирша, Теда Бара.[32]

— Ты когда-нибудь с ней работал?

— Три года назад. В «Оклахоме»,[33] в «Алленберри». Я играл Уилла Паркера, она пела в хоре. Хороший голос, танцевала немного, но актриса из нее тогда была никудышная. Настоящая позерша, понимаешь? Черт его знает, понять не могу, что с ней произошло.

Я хотел было спросить Кевина, не знает ли он, где она училась, но он внезапно напрягся. Проследив за его взглядом, я заметил человека с сумкой танцора, приближавшегося к нам по коридору. Он был высоким, худощавым, светлым шатеном с неопределенными чертами. Трудно описать лицо, на котором не отражается ни малейший оттенок чувства. Вместо того чтобы сесть на пол, как все мы, он остался стоять в нескольких ярдах от Шейлы Ремарк, на которую он смотрел не отрываясь, но без видимого интереса. Она подняла голову, увидела его, слегка улыбнулась, затем вернулась к своему сценарию.

Кевин наклонился ближе ко мне и прошептал:

— Если хочешь узнать побольше о мисс Ремарк, нужно расспрашивать вон того парня, а не меня.

— Почему? Кто это такой?

Человек не отводил взгляда от девушки, но я не мог сказать, что выражает этот взгляд — страсть или гнев. В любом случае я восхищался ее самообладанием: она не обращала на него никакого внимания.

— Его зовут Гай Тэйлор.

— Тот, который играл в «Энни»?

Кевин кивнул:

— Он здесь три года. Переходит туда-сюда. Когда-то был в той же труппе, с которой я выступал. Мы раньше вместе выпивали. Он был весельчаком, даже в трезвом виде. Но стоило ему выпить — и по сравнению с ним Эдди Мерфи выглядел, как Дэвид Меррик.[34] Он мог заставить решетки на окнах расколоться от смеха.

— Он был ее парнем?

— Они жили вместе три или четыре месяца, в прошлом году.

— И разошлись, как я понимаю.

— Хм… Я про это мало что знаю. — Он покачал головой. — Примерно неделю назад я наткнулся на Гая на прослушивании в «Круге трех». Я был ужасно рад его видеть, но он вел себя так, словно едва знает меня. Я спросил, как его девушка, — я ее не встречал, но слышал о ней, — он сказал мне, что живет один, и я не стал углубляться. Порасспросил кое-кого, и мне сказали, что она его бросила. Чуть не погубила. Должно быть, он это тяжело переживает.

— Вот тебе и любовь.

— Ага. Поэтому я и не связываюсь с женщинами.

Затем мы с Кевином заговорили о чем-то другом, но я не мог оторвать взгляда ни от Шейлы Ремарк, которая словно преследовала меня, ни от бессмысленного лица Гая Тэйлора, глазевшего на девушку с видом вялого, глупого сторожевого пса. Я подумал: а может, он укусит любого, кто осмелится заговорить с ней?

В десять, как и было запланировано, очередь начала двигаться. Когда я подошел к столу, ассистент режиссера по кастингу, какой-то очередной подхалим, взглянул на мои бумаги, потом на меня; очевидно, ему понравилось увиденное, и он велел мне вернуться в два на чтение. Кевин, стоявший после меня, удостоился лишь кивка и фразы: «Спасибо, что пришли».

— Дьявол, — сказал Кевин, когда мы выходили, — Нельзя было вставать в очередь сразу за тобой, я совсем не похож на мачо. То есть я хочу сказать, они знают хоть что-нибудь о Теннесси Уильямсе, бога ради?

Когда в два часа я вернулся в «Ансонию», там уже ждали более тридцати человек; мужчин было вдвое больше, чем женщин. Среди дюжины актрис я заметил Шейлу Ремарк, по-прежнему уткнувшуюся в сценарий и не замечающую ничего вокруг. Здесь был и Гай Тэйлор — как и утром, он стоял, прислонившись к стене. Он держал в руках текст, время от времени заглядывал туда, но в основном смотрел на Шейлу Ремарк, которая, как мне показалось, была совершенно безразлична к его взглядам, а может быть, вообще не замечала их.

Глядя на этих двоих, я размышлял о том, что из этой девушки получится потрясающая Бланш, по крайней мере, если судить по внешности. В ней была некая хрупкость, нечто эфемерное, ускользающее, что так прекрасно передала в фильме Вивьен Ли. Джессику Тэнди, которая первой сыграла эту роль, я видел только на фотографиях, но мне она почему-то всегда казалась похожей на лошадь. Шейлу Ремарк при всем желании нельзя было бы назвать лошадью. Она выглядела, словно драгоценный фарфор, и, должно быть, на какой-то миг на моем лице отразилось восхищение, потому что, отведя взгляд, я заметил, что Гай Тэйлор уставился на меня своими проклятыми бессмысленными глазами. Меня раздражало его, как мне казалось, собственническое выражение, но отчего-то оно встревожило меня, и я не смог ответить ему яростным взглядом. И снова принялся за сценарий.

Через несколько минут какой-то человек лет пятидесяти, который был мне незнаком, вышел к нам.

— Итак, мистер Уэйднер отклонит некоторые кандидатуры без прослушивания. Те, кто останется, должны подготовиться к чтению одной из двух сцен. Первыми мы заслушаем дам, желающих получить роль Бланш, и джентльменов, претендующих на Митча. Как вам уже говорили сегодня утром, дамы — сцена десятая, мужчины — шестая. Можно пользоваться текстом. Начинаем.

Семь женщин и пятнадцать мужчин, среди них мы с Гаем Тэйлором, последовали за этим человеком в бывший бальный зал с высоким потолком. В одном конце помещения располагалось возвышение, на котором стояло несколько деревянных стульев. В десяти ярдах перед этой импровизированной сценой виднелись четыре складных режиссерских стула. Еще в пяти ярдах за ними были выстроены четыре ряда из десяти таких же скрипучих деревянных стульев, что стояли на сцене. Мы вошли и расселись под взглядом режиссера, Уэйднера.

— Сожалею, что мы не в театре, — сказал он, — там сейчас установлены декорации, которые нельзя убрать даже ради прослушивания. Придется работать здесь. Начнем с мужчин, для разнообразия.

Он кивнул помощнику режиссера, который, бросив взгляд на планшет, произнес:

— Адамс.

Это был я. Я поднялся, сжимая в руке сценарий. На чтениях я всегда пользовался текстом, если это было разрешено. Текст дает уверенность в себе — ведь, когда пытаешься читать по памяти и вдруг забываешь какие-то строки, чувствуешь себя, словно пень.

— Дамы, кто-нибудь, будьте любезны, прочтите с мистером Адамсом за Бланш в сцене шестой, — попросил Уэйднер.

Несколько девушек тут же подняли руки, чтобы исполнить сцену, к которой они не подготовились, но взгляд Уэйднера уже был прикован к Шейле Ремарк.

— Мисс Ремарк, если я не ошибаюсь? — Она кивнула. — Мои поздравления по случаю удачного исполнения роли Гонерильи. Вы сможете прочитать сцену шестую? Обещаю, это не повлияет на мои впечатления от вашей десятой сцены.

«Дерьмо собачье», — подумал я, но она грациозно кивнула, и мы поднялись на скрипящий деревянный помост.

Вы когда-нибудь играли в пьесе перед животным или шустрым маленьким ребенком? Если да, то вы представляете ощущения актера, который не в состоянии привлечь к себе даже слабое внимание аудитории. Именно так я чувствовал себя, исполняя сцену с Шейлой Ремарк. Дело было не в том, что я читал плохо, наоборот, это было лучше, чем читать с суфлером или вторым помощником режиссера, — на ее слова я мог реагировать. Ее Бланш была такой реальной, что я не мог, в свою очередь, не быть реальным, и я играл хорошо.