Любовь Овсянникова - Наследство от Данаи

• Название: Наследство от Данаи
• Автор: Любовь Овсянникова
• Издательство: Издательство "Зоря"
• Жанр: Детектив
• Год: 2007
• ISBN: 966-8103-38-6

Любовь ОВСЯННИКОВА

НАСЛЕДСТВО ОТ ДАНАИ

---

***

Жена Филиппа Андреевича, баба Саша, выросла на соседней улице, там и проживали ее родители. Как ни странно, ее отца и мать я знала. Дедушка Павел немного столярничал, поэтому всегда носил с собой дух свежего дерева, стружек и еще чего-то, ужасно уютного и надежного. Несколько раз я бывала в их доме, даже знаю, где что там стояло. И двор помню, на который набрасывала тень старая развесистая груша-дичка — густолистая, богатая на маленькие желтоватые плоды, твердые и терпкие.

В глубокой старости дедушка плохо видел. Однажды он попросил жену, уже известную нам бабу Павлиху, согреть ему дождевой воды для мытья главы. Баба Павлиха приготовила то, что он просил, и пошла, как здесь говорили, до людей — посидеть за воротами. Это был у дивгородцев вид доступного и приятного отдыха. Дело было под вечер и заходящие лучи солнца, к которым она сидела лицом, кротко щекотали кожу, обнимали сложенные на коленах руки, пригревали расслаблено протянутые вперед ноги.

Вдруг сюда донесся обиженный крик дедушки. Что такое? — бабка поднялась и метнулась во двор, где на табуретке дед приспособился мыть голову. Видит: стоит тот горемыка, беспомощно склонившись над миской, а в его волосах запутались кусочки вареного картофеля и жареного лука, с головы свешивается вниз длинная лапша, а с нее лениво скапывают тяжелые капли куриного бульона. Дед, оказывается, помыл голову супом, приготовленным бабкой на ужин.

— А-а, несчастье! — запричитала она. — Разве ты не видел, что это суп?

— Так оно же, как не крути, тоже жидкое и горячее, — оправдывался дед. — Я его развел холодной водичкой и — на голову...

Позднее это приключение супруги часто вспоминали, конечно, с тихой, обреченной печалью.

Их дочка, а для меня баба Саша Заборнивская, была тихой и незаметной. Я любила ее, хотя она о том, возможно, и не догадывалась. Ту любовь привила мне мама, часто рассказывая, что моя бабушка Евлампия, о которой я расскажу позже, и баба Саша дружили. А все, что касалось моих старших родственников, для меня с детства было наполнено особенно дорогим смыслом и значением — по зерну я собирала факты из жизни своих предшественников и записывала в дневник.

Эти подруги были великими труженицами, милыми женщинами. Изредка им выпадала свободная минутка, тогда они собирались на посиделки и пировали, лакомясь домашними яствами и запивая их наливками. Конечно, хмельное быстро разбирало их и они веселились. Иногда к ним присоединялась Елизавета Григорьева и баба Настя Негриха.

Боже мой, о каждой из них можно писать отдельную книгу!

***

Нынче внуки бабы Негрихи потерялись где-то в соединенных штатах, как раз там, где живут «негри», хотя не все — некоторые из них  все-таки остались здесь.

Мой отец когда-то учил ее сына Ефима слесарному делу, а потом долго работал вместе с ним. Они доверительно дружили, поддерживали друг друга в трудные времена, обменивались редкими и интересными книгами, которых тогда трудно было достать.

Как-то Настя загрустила и перестала разговаривать. Молчит день, второй. Сын заметил это и обеспокоился.

— Мама, что случилось? Чего вы молчите? — спросил Ефим у нее.

— Такое в мире делается... Чего уж говорить? — махнула она рукой.

«Моя мать, — рассказывал отцу Ефим, — вообще такая: услышит что-то по радио и ходит, переживает. А потом начинает ругаться на того, кто, по ее мнению, был виновным».

— Что делается? — уточнил у нее сын. — Где делается?

— Слышала я, ученые вывели нового зверька — голого, как человек, и черного, как собака. Зачем, спросить бы...

— Ученые? Не знаю о таком, — удивился Ефим. — Как этот зверек называется?

— Какое-то негри, — покорно ответила старая и опять вздохнула.

— Что вы мелете, мама? — взорвался Ефим. — Хорошо, что вы эту ерунду сморозили при мне. А если бы кто-нибудь другой услышал? — и он объяснил матери ее ошибку.

Долго в поселке помнили ту бабкину печаль, а ей самой припечатали имя Негриха.

Часто Настя спрашивала у Ефима о том, что ее интересовало. Например, однажды ни к селу, ни к городу ударилась в науку о войсках, войне и полях битвы.

— А почему вот оружие называют пустолетом? Ну, «пусто» понятно — убивает всех, никого не оставляет. А почему «летом»?

— О, Боже! — поднял ее сын вверх глаза. — Ну, спросите что-то человеческое. Чего вы все время выдумываете, мама?

— Так интересно ж... Чего пусто только летом? Оно что, зимой, в холода, не стреляет?

— Причем здесь зима и лето! Мама, или вы заговариваетесь?

— Так пусто ж летом...

— Ой, горе мне с вами! — воскликнул ее сын и не стал ничего объяснять, видно, нужных слов не нашел.

Ефим понял, что у матери возник интерес к грамоте, и она теперь его замучает. Поэтому он подарил ей «Словарь иностранных слов», который нашел с большим трудом и купил за большие деньги.

— Берите, — бухнул как-то тяжелый том на стол. — Изучайте, чтобы у вас каши в голове не было. Только без меня.

Настя читала словарь, как читают роман, — подряд. Конечно, не все понимала, еще меньше — запоминала, а остальное — отчаянно путала.

А еще Настя любила выпить, чего стыдилась и старалась, чтобы этого не никто заметил.

— Давайте, девчата, наливочки пригубим, — говорила та из подруг, которая угощала гостей домашним зельем. — Оценим, что у меня получилось, — с теми словами выпивала каплю и отставляла рюмку.

— Нет, нет, — я не буду, — лукаво отговаривалась от угощения Негриха.

— И чего там? — настаивала хозяйка. — Хлебни хоть глоточек.

— Сохрани боже! Ты что? Я ж не пью. У меня от спиртного апогей наступает.

— Только попробуй, — продолжали уговаривать ее, несмотря на «апогей», так как хоть и не знали, что оно такое, но привыкли к бабкиным придумкам.

— Ну, разве что капельку, — соглашалась в конце концов Настя и выпивала добрых полчарки. — Ой, и не распробовала! — выкрикивала, наспех заедая питье. — Ну, разве что еще на язык брызну, — допивала она налитое и потом бралась по-настоящему за еду.

— Давайте, — поступало закономерное предложение, — еще по одной с Богом.

— Нет! — торопилась откликнуться Настя. — Я ж не пью. Говорю тебе без приоритету.

— Вот не ломайся, как сдобный бублик в помойнике. Пей! — прикрикивали на нее.

— Ну, разве что капелюшечку, разве что пригублю, — обещала Негриха.

Эти отговорки «я не буду» и «разве что капельку-капелюшечку» продолжались в течение всего застолья. И пока другие по глотку допивали налитую им вначале рюмку, Настя успевала хлопнуть несколько полных, и делалась никакой, как сосиска.

***

Елизавету Григорьеву всю жизнь преследовала нужда. Как говорят в таких случаях в народе, ничего она всласть не съела и ничего не сносила себе в удовольствие, так как смолоду осталась вдовой с тремя малыми ребятами. Весь век тяжело работала в колхозе под дождями и под снегами, в мороз и в жару, не ленилась. Зато сыны у нее выросли всем на зависть: что красивые, что добрые душой, что работящие. И вот один из них привел в дом молодую жену Любу. Чтобы приласкаться к новой семье, невестка подарила свекрови красивые панталоны: длиной до колен, белоснежные, с прошвами, с прозрачными оборками, еще и вышитые кое-где цветным мулине.

— Смотри ты! — засветилась от удовольствия Лизавета и подняла с одной стороны юбку. — Прямо буржуйская одежка. Такую и людям показать не стыдно.

— Носите на здоровье! — обрадовалась Люба, что угодила с подарком.

С того времени и пошло:

— Ой, платье ж мне купили! — хвасталась, бывало, какая-нибудь модница. — Красивое, как трусы у бабы Лизы.

А почему те трусы вошли в местную поговорку? Потому что Григорьевша после этого начала носить короткие юбки и все старалась больше наклоняться перед людьми, чтобы им было видно ее обновку.

К тому у нее и повод был — она держала козу, дававшую много молока, признанного местными знатоками за высококачественное. Коза была с норовом и никого кроме своей хозяйки подпускать к себе не хотела. Рогами людей не тыкала, но доить не давалась. Еду из чужих рук и то не брала. Даже если баба приносила ей траву, сорванную кем-то другим, она ее тоже не ела. Прямо привередливая была коза!

 Вынуждена была Лизавета убираться возле нее сама, а коза ж — не корова, понаклоняешься за целый день возле нее вдоволь. Короче, похвастаться перед односельчанами шикарным бельем у бабы возможность имелась, и вполне невинная. Но судьба трусам досталась трагическая.

Произошло это так. Как-то в свободный день пришла Григорьевша к бабе Саше Заборнивской. Как раз туда наведались и остальные подруги. Слово по слову, сговорились выпить. Баба Саша — наливку на стол, Настя Негриха — «я не буду» и «разве что капелюшечку», а старая Григорьевша немного понаклонялась перед женщинами, светя пятой точкой, наряженной в прославившиеся трусы, и молча присела к столу. Выпили, закусили, захмелели. Дальше им захотелось еще погулять, поговорить, и они налили по второй. А где вторая, там и третья — негоже ж православным останавливаться на парной. Только дело дошло до песен, как бежит огородами Люба, Григорьевская невестка.