Юрий Маслов - Уходите и возвращайтесь

• Название: Уходите и возвращайтесь
• Автор: Юрий Маслов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1976

Повесть о курсантах военного авиационного училища.

_{Рисунки А. Ерасова}

---

ГЛАВА VII

— А ты, часом, не верующий? — полюбопытствовал Баранов, заметив, что Бойцов пытается управлять машиной способом довольно-таки необычным, невиданным еще в авиации — правой рукой Сережка вцепился в сектор газа, который находился слева, а левой — в ручку управления, которую по логике вещей держать надо было правой.

Сережка смутился, протестующе замотал головой.

— Значит, нет, — сказал Баранов. — Тогда какого же черта ты лапки скрестил, как красна девица? Это ж кабина самолета, а не молельный дом.

— Извините, товарищ старший лейтенант, — взмолился Сережка. — Ненароком.

— Смотри у меня, — пригрозил Баранов и под всеобщий хохот, улыбаясь, добавил: — Богомолец.

Бойцов недовольно засопел и, выбравшись из кабины тренажера, прошел на место. Алик немедленно ткнул его карандашом в бок.

Не боись, Серега, — жарко прошептал он в самое ухо приятеля, — у меня митрополит в Одессе знакомый, вытурят — в духовную семинарию подадимся. Там одна стипуха сто двадцать рэ.

— А вас только деньги интересуют? — спросил Баранов, у которого был удивительно тонкий слух.

Меня? — с испугом переспросил Черепков. Славка подмигнул Никите. Алик окончательно выздоровел… Дар речи к нему вернулся сразу же после прыжка, а вечером того же дня ребята, надрывая от смеха животы, слушали рассказ о первом приземлении незадачливого парашютиста. Соображать Алик начал только в подвесной системе. Ни гулкого хлопка купола, ни рева удаляющегося вертолета он, естественно, не слышал. Не почувствовал даже боли, когда его тряхнуло и заплечные лямки впились в тело. Все существо заполнила одна-единственная радостно-жгучая мысль: жив, невредим!

Алик осмотрелся. Выше плыли облака, а внизу зелеными квадратиками пестрели колхозные участки, извивалась серебристая лента реки, а чуть правее по проселочной дороге медленно катилась телега. Рядом с ней бежал мальчик и приветливо размахивал руками. «Э-ге-гей!» — восторженно заорал Алик, чувствуя, как все тело наливается напряженной и звонкой силой.

Его отнесло в сторону от аэродрома километра за три. Когда он попытался определить, куда все-таки попал, то с удивлением обнаружил, что опускается прямо на деревню.

У земли ветер был особенно силен. Алик наискосок пролетел над избами и рухнул на скотный двор, в самую гущу мирных, но к весне обычно голодных и потому злых колхозных коров. Как развивались события дальше — неизвестно. Алик говорил, что сражался за свою жизнь, как тореадор. Этому, естественно, мало кто верил. Но когда через несколько дней на имя начальника училища пришло письмо, в котором разгневанный председатель требовал возместить убытки за разнесенную вдребезги изгородь, сарай и покалеченных в свалке коров, то буквально все, начиная от курсантов и кончая преподавательским составом, зашлись в приступе неудержимого хохота. Репутация Алика была восстановлена…

— Так вас только деньги интересуют, Черепков? — повторил свой вопрос Баранов.

— Если бы они меня интересовали, — насупился Алик, — я бы и сейчас в Одессе жил.

— Гм, — сказал Баранов. — А я считал, что у нас принцип для всех один: от каждого по способностям, каждому по труду.

— У нас по потребностям, — заметил Алик.

— Коммунизм, значит. — Баранов кашлянул в кулак и весело усмехнулся: — Ну, иди, проверим твои способности.

Черепков занял место в кабине тренажера, и она мгновенно завращалась, заваливаясь то вправо, то влево.

— Одновременно с операциями докладывайте последовательность! — приказал Баранов. — Начали!

— Переключаю радиокомпас… Доворачиваю. Уменьшаю обороты…

— Отставить! Снова.

— Переключаю радиокомпас с дальнего на ближний. Доворачиваю. Уменьшаю обороты двигателя.

— Отставить!

Черепков с явным недоумением, точно спрашивая: «Ну, чего ты от меня еще хочешь?» — посмотрел на инструктора.

— Неважные у вас способности, Черепков, — проговорил Баранов недовольным и скучным голосом. — Давайте полные формулировки и соблюдайте последовательность. Выполняйте задание!

Алик зло поджал тонкие, нервные губы:

— Переключаю радиокомпас с дальней приводной на ближнюю. Доворачиваю самолет на посадочный курс. Уменьшаю обороты двигателя. Выпускаю щитки-закрылки. Докладываю: «Закрылки выпустил!» После команды «Посадку разрешаю!» — сажусь.

— То-то, — улыбнулся Баранов. — Как распределяете внимание по приборам?

— Авиагоризонт, вариометр[1], высотомер, АРК[2], ГПК[3].

Баранов обвел глазами притихший класс.

— Верно, Мазур?

— Верно.

— Тогда можно лететь. Со мной.

— Пока с вами, — не утерпел Черепков, выбираясь из тренажера.

«Як» выкатился на рулежную дорожку и, подпрыгивая, побежал к месту старта. Баранов запросил разрешение на взлет. «Як» надсадно зазвенел и, когда звон перешел в могучий рев, вдруг рванулся, стремительно набирая скорость и подминая под себя серую ленту взлетной полосы. Никита непроизвольно сжал ручку управления.

— Не надо, — спокойно сказал инструктор.

В следующий момент толчки прекратились, и земля плавно провалилась. Самолет шел в набор. Никита осмотрелся. Под крылом промелькнули зеленые пятиконечные звезды палаток, крутой изгиб реки, вышка для прыжков в воду. На ней торчал какой-то парень. Вот он взмахнул руками — Никита это скорее почувствовал, чем увидел — и прыгнул. Чуть правее по железнодорожной насыпи ползла длинная вереница игрушечных вагонов, а слева и спереди, насколько видел глаз, раскинулась необъятная гладь зеленеющей степи.

— Красиво, говоришь? — спросил Баранов. Никита от неожиданности вздрогнул, но, увидев в зеркальце смеющееся лицо инструктора, улыбнулся:

— Я ничего не говорю.

— А мне показалось, что ты любуешься… Как самочувствие?

— Отличное, — кивнул Никита.

Но не успел закрыть рот, как горизонт резко перевернулся, и в следующее мгновение он повис на ремнях. Его прижало к борту фюзеляжа. Никита невольно вцепился в борта кабины, но машина уже вышла в горизонтальный полет. Все встало на свои места. Он с облегчением перевел дух, но его снова вдавило в сиденье, и он снова оказался вниз головой. «Петля Нестерова, — определил Никита, — переворот, бочка, иммельман».

— Как это тебе нравится? — спросил инструктор. «Як» быстро набирал высоту.

— Качает, — неопределенно сказал Никита. — Как в люльке. А так ничего, жить можно.

Земля вдруг вздыбилась и завертелась. В кабину ворвались не три или четыре, а десятка два солнц, и завращались они с такой быстротой, что небо мгновенно стало похожим на яичницу. Никита не понимал, что делает Баранов, но «Як» в одну секунду превратился в дикую необъезженную кобылу. Он то падал, переворачиваясь, то его швыряло в сторону, то, натужно ревя мотором, он устремлялся ввысь.

Самолет выполнял фигуры высшего пилотажа. Баранов демонстрировал свое искусство с легкостью и изяществом, которые можно выработать только годами усердных тренировок. Одна фигура сменяла другую. Но как! Это было одно непрерывное, как в танце, движение — ни доли секунды промедления, ни паузы, вихрь, который можно было сравнить только с кавалерийской атакой: крылья «Яка» сверкали в круговом вращении, словно клинки острых казацких шашек.

Никиту бросало от борта к борту, как мяч под ударами безжалостных футболистов. Его то с силой, от которой трещал позвоночник, вдавливало в сиденье, то он болтался на ремнях, чувствуя их стальную жесткость, то нелепо кувыркался, ощущая силу и мощь привязанного сзади зверя. А когда Баранов ввел машину в штопор, когда земля, вращаясь, устремилась навстречу, у него заломило глазные яблоки, а к горлу подступил неприятный удушливый ком. «Только бы выдержать», — мелькнула мысль. Но здесь же возникла вторая, еще более острая, колючая и неправдоподобно огромная, буквально заполнившая все его существо: «Что он делает? Ведь так и в ящик сыграть недолго!» Никита судорожно схватился за ручку, но та вдруг сама сдвинулась с места. Он почувствовал легкий толчок руля и через секунду с удивлением обнаружил, что «Як» перешел в планирование.

— Ну, как тебе эта увертюра? — услышал Никита приглушенный голос инструктора. Баранов безмятежно улыбался. Он добился своего. Ученик был повержен и восхищен, теперь из него можно лепить все, что хочешь, — он верит в своего учителя.

Никита попытался улыбнуться, но не смог. Разлепив бескровные губы, он с трудом сказал:

— Потрясающе! — больше ему добавить было нечего. Он был слишком ошеломлен штопором, стремительным кружением земли и неба, собственным — довольно неожиданным — испугом и мастерством инструктора.

— Ну, что ты загнул, — позволил себе скромно заметить Баранов, — высший пилотаж — еще туда-сюда… А не страшно было?