Савва Дангулов - Кузнецкий мост

• Название: Кузнецкий мост
• Автор: Савва Дангулов
• Издательство: ТЕРРА-Книжный клуб
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-275-01290-Х, 5-275-01284-5, 5-275-01285-3, 5-275-01286-1, 5-275-01287-Х, 5-275-01288-8, 5-275-01289-6

Роман известного писателя и дипломата Саввы Дангулова «Кузнецкий мост» посвящен деятельности советской дипломатии в период Великой Отечественной войны.

В это сложное время судьба государств решалась не только на полях сражений, но и за столами дипломатических переговоров. Глубокий анализ внешнеполитической деятельности СССР в эти нелегкие для нашей страны годы, яркие зарисовки «дипломатических поединков» с новой стороны раскрывают подлинный смысл многих событий того времени. Особый драматизм и философскую насыщенность придает повествованию переплетение двух сюжетных линий — военной и дипломатической.

Действие первой книги романа Саввы Дангулова охватывает значительный период в истории войны и завершается битвой под Сталинградом.

Вторая книга романа повествует о деятельности советской дипломатии после Сталинградской битвы и завершается конференцией в Тегеране.

Третья книга возвращает читателя к событиям конца 1944 — середины 1945 года, времени окончательного разгрома гитлеровских войск и дипломатических переговоров о послевоенном переустройстве мира.

---

По каким законам один человек входит в жизнь другого и остается в этой жизни навсегда? Известны ли эти законы людям? Не переоценивают ли люди, когда думают, что эти законы им известны? А если известны, то почему человек не властен тут распоряжаться своей судьбой? Или все-таки действует нечто непреложное о единственности человека, предназначенного тебе судьбой, да, той самой единственности, о которой ты думал в ту уманскую ночь, когда самолет нес тебя к Днестру? Да, единственности неколебимой, которая сильнее тебя, сильнее времени, может быть, сильнее случая… В ту уманскую ночь казалось, что нет в природе силы, которая может изменить само решение судьбы, подарившей тебе друга… Оказывается, есть такая сила, и она подняла на тебя руку, на тебя и Софу, злая сила. Повтори многократ: злая, злая… Вон как отпрянула Ирина и обратилась в бегство. Да не уподобился ли ты злой силе, когда отважился вторгнуться в ее жизнь? Как только разрешило сделать тебе это твое понимание сущего, твое представление о чести?

Они приехали в сосновый бор и подивились обилию снега и снежной тишины. Их допустили на территорию госпиталя, и они прибавили было шагу, приметив за темно-зелеными купами сосен здание главного корпуса, когда их окликнул негромкий Сережкин голос, в меру спокойный, в меру ироничный. Ирина среагировала первой и, растолкав своих спутников, с ходу, с лету устремилась к брату и, наверно, повисла бы на его шее, если бы, как некогда, отец не остановил ее:

— Ушибешь ненароком, больной ведь…

Сергей ободрил радушно:

— Здоровый я…

Но вид Сергея не очень-то был в ладу с этими словами. Солдатская шинелька, побывавшая и под дождем, и под снегом, быть может, когда-то была впору молодому Бардину, а сейчас казалась коротковатой — за войну Сергей вырос. Была бы шинель другой, быть может, и Сергей бы выглядел бравым, а тут даже солдатские погоны как-то не очень красили его. Все это тут же отметил Бардин, не желая огорчать сына, хотел приберечь напоследок. Но хитрый бардинский отпрыск проник в мысль родителя.

— Вижу, хотел встретить без пяти минут майора, а встретил солдата, так, батя? — Старое Сережкино «батя» было вроде плюшевой прокладки и призвано было смягчить горькое слово.

— Уж коли начистоту, тогда знай, — произнес Егор Иванович, волнуясь. — Коли ты живой, Сережа, то ты для меня и в солдатском звании генерал…

Сказанное порядочно растревожило и одного и другого, они запаслись молчанием, разговор продолжался, но каждый берег в себе то, что сказал и не сказал в начале встречи. Видно, нужен был повод, повод весомый, чтобы прерванное возобновилось. Но повод этот не сразу отыскался, может, поэтому ждать пришлось долго. Только уже в скромной комнате Сергея, выходящей окнами на опушку леса, когда Ирина и Тамбиев раскрыли чудо-узелок и с торжественностью, заметно иронической, разложили припасы и пир начался, Сергей стрельнул в отца веселым оком.

— Ей-богу, не думал, что ты генеральские погоны в Москве оставишь! — засмеялся неудержимо, все изменилось в человеке, все переиначила война, а смех оставила — детский, заразительный. — Мне эти погоны твои во как нужны! — он чиркнул указательным пальцем по кадыку. — Мне бы после твоих погон добавка в здешней столовой получилась бы, а сейчас и прежнюю порцию урежут — обещал им генерала, а явился главный каптенармус… — указал он на невзрачный бардинский пиджачишко — за войну и бардинская одежда поизносилась.

Бардин испытал неловкость, не очень-то уверен был, что сын шутит.

— Запасись терпением, в следующий раз надену погоны, — пообещал Егор Иванович.

— Хотел в понедельник выписаться, придется подождать… — засмеялся Сергей и дружески ткнул отца кулаком в плечо.

Бардин помрачнел.

— Креста на них нет! — взорвался Егор Иванович. — На немых и слепых воду возят, так? — Он взъярился порядком. — Коли ты молчишь, так с тобой можно не стесняться, да?

Сергей побледнел.

— Ты о чем, батя?..

Но Сергей своим вопросом точно плеснул масла в огонь.

— Как о чем?.. — вознегодовал Бардин. — Не понимаешь, о чем? Нет, нет, скажи, не понимаешь?..

— Честное слово, не понимаю…

— Посмотрите, он не понимает! — упер Бардин свои глазищи в Тамбиева. — Ты, Николай, понимаешь, а он не понимает!.. — Он перевел дух, видно, дышать ему было трудно. — А коли не понимаешь, я тебе объясню… — Он вновь обратился к Тамбиеву — так объяснять, пожалуй, было удобнее. — Только вникни: человек прошел войну! — «Человек», надо понимать, был Сергей. — Прошел, как пройти надлежит солдату, не требуя ни поблажки, ни снисхождения!.. Нет, нет, ты помолчи, я доскажу! — обратился он к сыну. — Хватил свою долю лиха щедро!

— Батя… остановись!

— Нет! Дай сказать. Не было бы Иришки тут, я бы тебе показал, Николай, как война на нем расписалась, какие письмена она вывела…

— Батя, ну скажи и остановись!..

— Скажу сейчас, — тот умолк, тяжело дыша. Пока держал свою речь, точно запамятовал, что хотел сказать. — Коли был человек прям и честен, не держите его в черном теле… Бардины не нуждаются в подачках, но оцените так, как оценить надлежит! Ну хорошо, твой Сдобин там или Удобин этого не понимает, но командарм Бардин, Яков Бардин должен понять…

Сергей поднялся из-за стола.

— Командарм Бардин отдал приказ о моем назначении замначштаба полка… — произнес Сергей и пошел к окну — он не хотел, чтобы в эту минуту было видно его лицо.

— Ну и что? — спросил Егор Иванович, повременив. Сергей рассмеялся, не оборачиваясь, будто увидел там, на опушке, нечто очень смешное и не мог удержать смеха.

— А я сказал ему, чтобы он перевел меня в другую армию, а там уж я как-нибудь соображу…

Бардин вздохнул.

— Так и порешили?

— Так и порешили…

Бардин вновь обратился к Тамбиеву:

— Ты что-нибудь понял, Николай?

— Я понял, — сказал Тамбиев.

— Ну что ж, теперь остается и мне понять… Э-эх! Погоди, а куда смотрит командарм Крапивин, тот, что тебя адмиралом сделал сухопутным и едва ли не взвод дал? Куда он смотрит?

— Он уже смотреть не может, батя, его бризантным снарядом уложило…

Неожиданно ворвалось молчание и точно развело отца и сына, дав возможность поостудить страсти.

— Может, пойдем на лесную тропу, батя? — встрепенулся Сергей. — На лесной тропе повольготнее, а?

— Пойдем…

— Только, чур, сменю портянки, — сказал Сергей и потянулся к батарее, где за занавеской сушились два куска бязи — все, что осталось от старой солдатской рубахи. — Как мог бы сказать поэт, кроме свежевымытых портянок, мне ничего не надо…

Бардин смотрел, как сын меняет портянки. Надо отдать должное Сергею, он это делал ловко, очевидно не замечая, как стары и худы портянки, как они поизносились, как потемнели, став серо-желтыми… Но Бардин это замечал, как замечал он и то, что сапоги, которые по случаю приезда отца Сергей немилосердно наваксил, были расшиблены в лепешку, — видно, дорога, которой прошагал сын этой весной, была жестоко каменистой.

Бардин вздохнул, вздох был громоподобным.

— Ты что, батя?

— Ничего… так, — попробовал улыбнуться Егор Иванович.

— А все-таки?

— Что же они тебе сапоги не могли справить, а?

— А сапоги хороши, ей-богу, хороши, я их получил на Висле, но в ногах правды нет, да и в дороге тоже, вон как она длинна…

Новый вздох вырвался из груди Бардина, он был еще безнадежнее, чем первый.

— Не могу я понять твоей натуры, Сережа…

— А что?

— Была бы война еще пять лет, и все пять ты был бы солдатом, да?

— Солдатом, батя…

— Именно поэтому не могу понять, кстати, не только я, Суворов тоже не понял бы… Помнишь суворовское: «Плох тот солдат, что не хочет быть…» Помнишь?

Сергей молчал.

— Если можно без Суворова, то я скажу, батя…

— Ну, Сережа…

— Хочу быть солдатом, батя, понимаешь? Это такая привилегия, какой у меня может и не быть… Пойми, привилегия… Понимаешь?

— Нет.

— Вот так и порешим: ты не понимаешь, я понимаю.

Уже на обратном пути Бардин спросил Тамбиева:

— Ты понял что-нибудь, Николай? Это как же разуметь? Особая стерильность совести? Когда он решил не идти к Якову, тут я был с ним — это не для Бардиных!.. А все иное как понять?

— По-моему, это в характере Сережи, — вымолвил Тамбиев. — В характере, говоришь? Но это тебе нравится?

— Нравится, Егор Иванович.

— Что же тут может нравиться? Не пойму.

— Можно разное в нем рассмотреть, но я тут вижу…

— Что видишь? Скромность?

— Может быть, и скромность Сережину…

— Ну нет, какая тут, к черту, скромность — не хочет быть генералом! — Он задумался. — На этом Заводе Климовом, куда я ездил к нему, повстречал я одного старого эскулапа, так он это тоже приметил в Сережке… «Философия интеллигентных мальчиков!» Прости, Николай, но это выше моего разумения… Я-то в этом увидел иное…