Лазарь Лагин - Патент АВ

• Название: Патент АВ
• Автор: Лазарь Лагин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1961

В вымышленной стране Аржантейе доктор Стифен Попф изобретает чудесный эликсир, позволяющий ускорить рост любого живого организма во много раз. Однако изобретение попадает в руки дельцов, которым вовсе не выгоден ускоренный рост домашнего скота. Они мечтают об армии послушных биомашин, о новом классе людей с телом взрослого и с разумом ребенка... «Патент А» — первый роман и третья по счету книга автора знаменитого «Старика Хоттабыча». Речь в нем идет, казалось бы, о вещах совершенно нереальных, волшебных. На самом деле в этой антиутопии больше информации о послевоенной жизни нашей страны, о ее мечтах и иллюзиях, чем в документальных хрониках. Блистательный антикапиталистический роман не только, как выясняется, детского писателя.

---

Они перешли в соседнюю, пустую комнату.

— Сейчас, господин Эдуф, я вам расскажу нечто такое, после чего вы меня, чего доброго, захотите отправить в сумасшедший дом, — начал Магараф, волнуясь.

— Отличное предисловие, — усмехнулся адвокат. — Говорите же поскорее! Вы меня заинтересовали.

— Вы знакомы с госпожой Гарго? — спросил его Магараф.

— Знаком, — ответил адвокат. — Отличная, весьма почтенная женщина.

— Вы знаете, что она в начале января уезжала из Бакбука, чтобы навестить могилу своего младшего сына?

— Мне об этом рассказывала госпожа Попф. И, кажется, с госпожой Гарго приключилась какая-то в высшей степени трагическая история, закончившаяся чуть ли не галлюцинациями?

— Совершенно верно, — подтвердил Магараф. — А знаете ли вы, как называлось заведение, в котором она нашла могилу своего сына?

— Понятия не имею, — сказал господин Эдуф. — Да и какое это может иметь значение?

— Господин Эдуф, — продолжал Магараф дрожащим голосом, — сейчас вы услышите форменную чертовщину… Это заведение называлось Усовершенствованным курортным приютом для круглых сирот!

— Мда-а-а! — протянул после некоторого молчания Корнелий Эдуф. — Забавно, очень забавно!

— Это страшно! — поправил его Магараф. — Дело в том, что в январе госпожа Гарго плакала на могиле своего сына Педро, а четвертого марта я… я прощался, покидая приют, с живым Педро Гарго!..

— Постойте, постойте! — вскочил на ноги Корнелий Эдуф. — Может быть, там был не один, а два мальчика с одинаковыми именами и фамилиями? Гарго — довольно распространенная фамилия!..

— Я сегодня утром был у нее на квартире. Я увидел на стене портрет ее покойного мужа, но принял его за портрет моего приютского знакомого. И, кроме того, Педро Гарго мне рассказывал, что к нему приходила мама, а потом она легла за забором. Может, он хотел этим сказать, что она упала в обморок за забором приюта…

— Ничего не понимаю! — воскликнул Эдуф. — Давайте спокойно разберемся! Предположим, что все так, как вы говорите. Тогда какой смысл был администрации приюта так жестоко обманывать бедную женщину? В этом же обязательно должен быть какой-то очень важный, решающий смысл!

— Я тоже ничего не понимаю. Может быть, ключ к разгадке в том, что младшему сыну госпожи Гарго не хватает несколько месяцев до пяти лет, а выглядит он двадцатилетним… Может быть, все дело в том, что господин Вандерхунт не мог показать матери сына, который за несколько месяцев так вырос?

— Боже мой, я, кажется, начинаю понимать! — прошептал побледневший Эдуф.

— Все воспитанники этого приюта производили на меня необыкновенно странное впечатление, — продолжал Магараф. — Все они издали выглядели взрослыми молодыми людьми и девушками, а вблизи поражали их совсем детские лица, их наивная речь, их ребячьи повадки. Доктор Мидруб уверял меня, что они кретины, но теперь я убеждаюсь, что если и был в Усовершенствованном приюте кретин, так это я.

— Простите! — перебил его Эдуф. — Мы еще не уяснили, почему администрация приюта не могла заранее предусмотреть какой-нибудь другой выход.

— Нет, конечно, я кретин! — убежденно повторил Магараф и вытер ладонью пот, струившийся по его лицу. — А эти воспитанники столь же кретины, сколь и дети знатных фамилий. Они действительно сироты. И с ними поэтому можно было бесконтрольно делать все, что угодно… И вот среди них случайно затесался мальчик, имеющий мать. Господин Вандерхунт впрыскивает своим воспитанникам «эликсир Береники», а потом, когда уже поздно выправить положение, получает от госпожи Гарго письмо, что она хочет навестить своего сына. Что оставалось делать Вандерхунту?..

Нельзя было пока никому рассказывать о страшном открытии, сделанном Магарафом, потому что это могло бы каким-либо путем дойти до Вандерхунта и спугнуть его. Чтобы поймать его с поличным, надо было действовать в полной секретности и неожиданно.

Эдуф потратил целую ночь на составление подробно обоснованного заявления верховному прокурору республики. Обвинение было настолько фантастично, что ни один самый горячий и самый экспансивный прокурор не принял бы его к производству без серьезных свидетельских показаний. Но нечего было и думать о том, чтобы заверять в нотариальной конторе такие сенсационные показания. Тайна обязательно раньше времени всплыла бы наружу, и тогда бы все пропало. Больше того, нельзя было поручиться, что и госпожа Гарго, если сказать ей, что Педро жив, не выдаст этой тайны неосторожным словом.

А ведь, в конечном счете, разоблачение чудовищной авантюры Вандерхунта внесло бы ясность и дело Попфа и Анейро. Попф рассказывал Эдуфу о посещении и втором предложении Синдирака Цфардейа.

Посоветовавшись с Магарафом, Эдуф решил, что наиболее целесообразным будет, если он вместе с Магарафом и госпожой Гарго поедет в Город Больших Жаб и там, при подаче Эдуфом заявления верховному прокурору, представит показания обоих своих спутников. Для большей секретности решено было, что истинная цель их поездки будет госпоже Гарго объяснена только по прибытии в столицу.

Этот примечательный разговор между Эдуфом и Магарафом произошел в ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое марта. Двадцать шестого марта, как мы уже знаем, верховный суд подтвердил приговор, вынесенный судьей Тэком Урсусом. Вечером того же дня доктор Астроляб и его два сотрудника принесли Эдуфу конверт с покаянием Буко Суса. Двадцать седьмого Эдуф подал вторичную жалобу судье Урсусу с приложением обоих известных уже нам документов. Теперь нельзя было уезжать из Бакбука, пока судья не отменит приговора, а все, даже многоопытный Корнелий Эдуф, не могли себе представить, как можно будет пройти мимо таких убедительных доказательств полной невиновности обоих приговоренных.

Вечером восьмого апреля судья Урсус вынес свое второе решение, а в половине двенадцатого ночи Корнелий Эдуф в сопровождении Магарафа и вдовы Гарго выехал в Город Больших Жаб, чтобы лично вручить председателю верховного суда апелляцию на беспримерное решение Тэка Урсуса, а затем заняться делом об Усовершенствованном приюте. Они проехали благополучно двенадцать с половиной часов. Ровно в полдень девятого апреля по вагонам прошел главный кондуктор, сопутствуемый машинистом в замасленном комбинезоне, и объявил пассажирам, что дальше поезд не пойдет: началась всеобщая забастовка. Движение восстановится лишь тогда, когда доктор Стифен Попф и Санхо Анейро будут освобождены.

Это случилось на маленькой станции со смешным названием «Красотка».

— Я — Корнелий Эдуф, — сказал адвокат главному кондуктору. — Проводите меня в ваш забастовочный комитет.

Минут десять спустя от грязноватого перрона станции «Красотка», переполненного взволнованными пассажирами застрявшего поезда, отошел в сторону Города Больших Жаб одинокий паровоз. На его крутых боках белели громоздкие, наспех изготовленные транспаранты: «Прекратите издевательство! Немедленно освободите Попфа и Анейро!» В будке машиниста, вопреки строжайшим железнодорожным правилам, находились три посторонних лица: адвокат Корнелий Эдуф, Томазо Магараф и вдова Гагро.

Пути были свободны, паровоз шел на всех парах и без остановок. В семь с минутами вечера он, пыхтя и отдуваясь, остановился у безлюдного дебаркадера Восточного вокзала.

Единственные три пассажира, доставленные аржантейскими железнодорожниками после полудня девятого апреля в Город Больших Жаб, вышли сквозь охраняемый забастовочными пикетами вокзал на привокзальную площадь. Стоял сыроватый, теплый и облачный вечер ранней аржантейской весны. На улицах было шумно, людно. Но это не был привычный городской шум, каким всегда оглушала приезжих многомиллионная столица Аржантейи. Подземка, трамваи, автобусы, троллейбусы и такси не работали. И шум поэтому больше походил на гул гигантского народного гулянья. Тянулись с окраин в центр колонны демонстрантов.

Впервые за последнее десятилетие огромный город оказался без вечерних газет: бастовали все типографии, кроме одной, в которой печатался бюллетень Центрального забастовочного комитета. Прекратили работу радио, телеграф, почта. Только раз в два часа для всей страны передавался пятнадцатиминутный радиобюллетень, сообщавший толпившимся у громкоговорителей аржантейцам подробности о ходе забастовки и переговоров с правительством, да в целях информации мирового общественного мнения принимались для отправки за границу радиограммы иностранных корреспондентов.

По городу разъезжали синие открытые машины. В них ровными рядами, прямые и невозмутимые, как оловянные солдатики, сидели вооруженные до зубов полицейские и делали вид, будто ничего особенного не произошло. Несмотря на то, что на улицу вышло три четверти населения столицы, порядок нигде не нарушался. В этом не было никакой заслуги полиции. Она была заинтересована в обратном. Она ждала беспорядков, чтобы пустить в ход оружие. Порядок охраняли рабочие пикеты, решительные и быстрые в пресечении провокации.