Георгий Попов - Первое лето

• Название: Первое лето
• Автор: Георгий Попов
• Издательство: Юнацтва
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1985

В повести рассказывается о том, как на исходе лета 1941 года двое подростков пошли в тайгу за кедровыми орехами, заблудились, случайно встретили старателя, добывающего золото, сами на какое-то время стали золотоискателями, даже нашли крупный самородок… Но здесь был еще один человек, который, как узнали мальчики, бежал из заключения и скрывался в тайге. Между этим беглецом, опасным преступником, с одной стороны, и золотоискателем и мальчиками-подростками, с другой, начинается борьба…

Рецензент: В. Н. Шитик

Художник: В. М. Боровко

---

Георгий Попов Первое лето

Недавно в отделение милиции поселка Верх-Китат позвонила колхозница Ефросинья Михнеева и заявила, что нашла клад. Сотрудники милиции в тог же день отправились в деревню Хвойная, где живет Михнеева, и там увидели несколько самородков и набитый золотом пояс, с какими ходили в тайгу старатели, когда им разрешалось работать — в одиночку. Один самородок потянул 7 килограммов 830 граммов, другой — 3 килограмма 125 граммов. Всего же, вместе-с золотым песком, находка весит 18 килограммов 730 граммов.

Золото, по словам колхозницы Михнеевой, лежало в дупле старого кедра, росшего неподалеку от деревни. Она показала и огромный, в два обхвата, комель с дуплом, в котором сотрудники милиции, при тщательном осмотре, обнаружили еще один самородок весом 2 килограмма 147 граммов, а также щепотку золотого песка.

Читая эту заметку в местной газете, набранную мелким шрифтом, я не верил своим глазам. Вот оно, эхо моей далекой юности. В памяти прошли чередой события, так или иначе связанные с этим золотом. Перед мысленным взором встали лица Димки, дяди Коли, Федора и смутная, как бы размытая фигура молодой и бойкой таежницы Ефросиньи Михнеевой, а попросту — Фроси, как ее звали в деревне. «Все тайное рано или поздно становится явным, и все, что ни случается в этом мире, имеет свое продолжение и свой конец», — подумал я. Теперь, много лет спустя, я узнал и конец той трагической истории…

Глава первая В тайгу за шишками

Это было в августе сорок первого года. Как раз начали поспевать кедровые орехи. Мы с Димкой слетали за терриконы и воротились ни с чем. Здесь все было обобрано дочиста. Тогда-то нам и пришло в голову сходить к истоку речки Китатки, где кедрачи занимают огромные пространства.

Мне тогда было четырнадцать лет, Димке, моему закадычному другу, — немного больше. Родители — и его, и мои — смотрели на нас как на взрослых, самостоятельных ребят и не стали отговаривать. Кузьма Иваныч, Димкин отец, только наказал держаться поближе к Китатке, не то, мол, еще заблудитесь, места-то дикие, глухие.

— Да уж как-нибудь не заблудимся, — буркнул Димка, не любивший наставлений.

Мой отец воевал на фронте. Что касается матери, то она даже обрадовалась: «А правда, чего болтаться попусту. Сходите, набьете орехов, продадите…»

В нашем городе появились первые эвакуированные, они охотно покупали кедровые шишки и орехи.

Сначала мы шли по торной дороге, потом по протоптанной ягодниками и шишкарями узкой тропке, а когда и тропка кончилась, потопали прямиком, огибая завалы, прыгая с валежины на валежину. Сосны, пихты и лиственницы стояли плотно, между ними лопушился подлесок, и всюду вставал на пути высокий, уже начавший буреть и курчавиться папоротник.

— Спустимся к речке, там идти полегче, — сказал Димка, поправляя оттягивавший плечи рюкзак.

Идти по берегу действительно было куда легче, чем продираться через заросли. Но норовистая Китатка так металась из стороны в сторону, что путь удлинялся, по меньшей мере, вчетверо. Да и горы здесь местами сходились лоб в лоб, как бы хватали речку за горло, не давая ей разлиться, и нам поневоле приходилось снова карабкаться наверх, в те колючие и дремучие заросли, и снова прыгать с валежины на валежину.

Часам к одиннадцати солнце поднялось высоко, стало припекать, и мы решили сделать привал. Место выбрали в низине, где в Китатку впадает небольшой ручей. Полежали на траве и принялись разводить костер. Пока я сооружал таганок и собирал сушняк — его здесь кругом было навалом, — Димка зачерпнул полкотелка воды и высыпал туда горсть пшена.

— Поджигай! — кивнул на сложенные под котелком крест-накрест сучья.

Я вынул из рюкзака завернутый в лоскут от велосипедной камеры коробок спичек, поджег обрывки бересты и сунул в сушняк. Жаркое пламя заиграло, заплескалось, обнимая котелок с помятыми боками.

Мне вздумалось искупаться. Но вода в речке оказалась нестерпимо холодной. Когда я вошел по колено, у меня окоченели ноги. Все же я пересилил страх перед холодом и окунулся с головой. Окунулся и тотчас же пробкой выскочил на берег, принялся бегать и прыгать вокруг костра.

Димка тоже не спеша снял трусы и майку и так же не спеша вошел в воду сначала по колено, а затем и по пояс. Я смотрел на него и диву давался. Ну и выдержка! Когда вода дошла Димке до подбородка, он окунулся с головой и поплыл против течения. Его сразу начало сносить назад. Тогда он вплавь подался к берегу.

— А водичка и правда огонь, так и обжигает, — сказал он, надевая трусы и майку.

Димка попрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из уха, подошел к костру и хотел помешать кашу в котелке, как вдруг застыл на месте. Я посмотрел туда, куда смотрел Димка, и в кустах на горе увидел медведя.

— Где ружье? — еле ворочая языком, прошептал я.

— Не шевелись, дурень, — зло прошипел Димка. — Если что, будем отбиваться головешками. И не смотри на него, отвернись.

Пока мы перешептывались, хозяин тайги опустился на четвереньки и с ревом замотал башкой из стороны в сторону. Потом повернулся к нам задом и затрусил по лесистому взгорку.

Я лег там, где стоял, раскинул руки и стал смотреть в небо. Сердце у меня бешено колотилось. Еще минуту назад, когда напряжение достигло предела, мне казалось, что оно вот-вот остановится. А сейчас будто сорвалось с тормозов.

— А про кашу-то забыли! — Димка схватил ложку и принялся мешать в котелке. Но было уже поздно. Каша пригорела.

Раньше мы считали, что главное в тайге — не заблудиться, не остаться без сухарей и соли, вообще без пищи. Теперь прибавилась новая опасность. Ну хорошо, сегодня Михаил Потапыч попугал нас и был таков. А завтра ведь может попереть на рожон.

— Может быть, вернемся, пока не поздно?

— Ты что, испугался? — сказал я, хотя и понимал, что испугался-то больше я, чем Димка.

— Ну, тогда смотри… — Он поправил рюкзак за плечами, закинул за спину одностволку двадцать четвертого калибра, которую настоящие охотники и всерьез-то не принимают, и мы двинулись дальше. Через ручей, через горные отроги и глубокие лога, заросшие теми же черными елями, пихтами и светлыми лиственницами и тем же глухим, колючим подлеском.

Солнце достигло зенита, жарило напропалую, и двигались мы теперь медленно, обливаясь потом. Да и встреча с хозяином тайги не прошла для нас бесследно. За каждым кустом и деревом нам чудились медвежьи морды.

Ночевали мы на берегу другого такого же безымянного ручья. Опять развели костерок, вскипятили чай, заварив его свежими листьями земляники, черной смородины и кипрея, и вскрыли банку рыбных консервов. Мать сунула мне ее в ту минуту, когда я уже выходил из дома.

Ночлег мы устроили на горке, между тремя громадными разлапистыми пихтами. Наломали папоротника и лапника, постелили Димкин брезентовый плащ и накрылись моим старым пальтишком. Сначала я лежал и смотрел на звезды, потом закрыл глаза, стал думать о доме, об отце, матери и сестрах, и скоро уснул. Спал всю ночь крепко, даже сны мне никакие не снились, и проснулся, когда уже рассвело. Проснулся от холода. Оказалось, туман проник и сюда.

Димка тоже проснулся, привстал на лапнике:

— Ого-го-го!

— Ты что, сдурел?

— Я не просто ору, чудак, я радуюсь, что за ночь нас с тобой не сожрали медведи.

Димка глянул вверх и ахнул. Рядом стоял облепленный шишками красавец кедр. Шишки на нем были по кулаку, не меньше. Но кедр был с гладким стволом, без единого сучочка до самой вершины, добраться до них нечего было и думать.

Мы походили вокруг да около, хотели сшибить хоть несколько шишек палкой — как бы не так.

— Ничего, этот кедр здесь не последний, — сказал Димка и, все еще подрагивая от холода, помчался к ручью умываться.

Я тем временем разжег костерок и подогрел вчерашний чай.

Красавцы кедры и правда начали попадаться все чаще и чаще. Но все они оказывались неприступными, как крепости. Во-первых, ствол слишком толст, в два-три обхвата. А во-вторых, гладкий до самой вершины. А вершина — вон она где, под облаками. Подойдешь, посмотришь, задрав голову, похлопаешь ладонью по стволу и топаешь дальше.

— А виноград-то, Дима, зелен, — вспомнил я слова из известной крыловской басни.

Наверное, этот «зеленый виноград» и сбил нас с дороги. Глазея больше вверх, чем по сторонам, мы потеряли Китатку из виду. Спохватились лишь в полдень, на очередном привале, стали спускаться вниз по ручью, но ручей вдруг пропал. Мы покружили, попетляли по горным отрогам и логам и скоро сбились с пути совсем. Заросшие кипреем гари, нацеленные в небо стрелы темных пихт, кое-где невысокие березнички и осиннички да серые, каменистые проплешины на склонах гор и логов и — никакой реки.