Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

• Название: Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
• Автор: Ланьлиньский насмешник
• Жанр: Древневосточная литература

Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.

Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним — Ланьлинский Насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.

В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.

---

Услаждали пирующих по приказанию Чуньмэй певицы Хайтан и Юэгуй. Когда солнце стало склоняться к западу, а после небольшого дождичка повеяло прохладой, Чуньмэй подняла большой золотой кубок-лотос и предложила выпить. Вино уже обошло несколько кругов, и захмелевшая Сунь Вторая удалилась к себе в спальню, оставив Чуньмэй наедине с Цзинцзи в беседке среди цветов. Они продолжали провозглашать один тост за другим и играли на пальцах. Через некоторое время служанка внесла обтянутый газом фонарь. Кормилицы Цзиньгуй и Юйтан унесли Цзиньгэ, которому было пора спать.

После проигрыша Цзинцзи, не осушив штрафного кубка, удалился к себе в кабинет. Чуньмэй послала за ним Хайтан, но он не появлялся. Тогда она наказала Юэгуй:

— Если не пойдет, притащи. А то десяток пощечин у меня заработаешь.

Когда Юэгуй вошла в кабинет, Цзинцзи уже успел лечь поперек кровати навзничь и громко храпел. Как она ни старалась, ей так и не удавалось его добудиться.

— Вас матушка приглашает, — повторяла она. — Пойдемте, а то мне из-за вас попадет.

Наконец Цзинцзи что-то пробурчал себе под нос.

— Ну и попадет, а мне-то что! — проговорил он. — Я пьян, с меня хватит.

Юэгуй потянула его к себе.

— Я вас доведу, дядя, — толкая Цзинцзи, говорила она. — У меня силенки хватит — не из слабого десятка!

От толчков в голове у того прояснилось. Однако он, уже прикидываясь совсем пьяным, будто в шутку заключил Юэгуй в свои объятия и, благо было темно, поцеловал.

— Его зовут по-хорошему, — повышенным голосом заговорила служанка, — а он себе вон что позволяет! Не совестно ли!

— Дитя мое! — обратился к ней Цзинцзи. — Если ты не против, то зачем к совести взывать!

Он еще раз поцеловал Юэгуй, и они пошли к беседке.

— Мне приказано вас привести, дядя, не то от матушки достанется, — говорила Юэгуй.

Чуньмэй велела Хайтан наполнить большие кубки и села с Цзинцзи играть в шашки, а кто проигрывал, тот обязан был осушать кубок. Пока они играли одну партию за другой, зевавшие служанки удалились на покой. Остались только Хайтан и Юэгуй, которых Чуньмэй послала за чаем, и они с Цзинцзи остались в беседке одни. Пояс с подвесками ослаб и обнажился ее стан — нефритовое изваяние. Алые уста источали нежнейшее благоуханье.

Да,

Сколько тенистых террас
освещали косые лучи!
Фениксов пара неслась
в круговерти любовных пучин.
Тому свидетельством стихи:
В беседке меж цветов
они полны истомы,
блестят как светлячки
росинки на виске.
Не заноси часов
в глубинные хоромы,
попробуй, отличи
клюв соловья в цветке.

Они как раз предавались любовным усладам, когда Хайтан внесла чай.

— Матушка, вас к Цзиньгэ просят, — сказала служанка. — Мальчик проснулся. Плачет, вас зовет.

Чуньмэй с Цзинцзи осушила еще два больших кубка, потом прополоскала рот чаем и удалилась в дальние покои. Служанка стала убирать посуду, а Сиэр, поддерживая Цзинцзи, повел его в кабинет на покой, но не о том пойдет речь.

Однажды Его Императорским Величеством был издан эдикт, согласно которому начальнику гарнизона Чжоу с пешими и конными войсками приказывалось присоединиться к частям правителя Цзичжоуской области Чжан Шуе и вместе отправиться в карательный поход на гору Лян с целью истребить разбойников во главе с Сун Цзяном.[1737]

— Береги сына! — наказывал начальник Чуньмэй перед самым отбытием. — Да позови сваху. Надо будет брату твоему найти подходящую пару. А я его имя на всякий случай в воинскую часть внесу. Если все пойдет удачно и мы вернемся с победой, государь император не оставит нас своими милостями. И ему, смотришь, чин какой перепадет. И тебе будет лестно и приятно.

Чуньмэй в знак согласия кивнула головой. Дня через два или три вещи были собраны, и воевода Чжоу во главе пехоты и конницы отправился в поход. Взял он с собой только Чжоу Жэня, а Чжан Шэну с Ли Анем поручил присматривать за домом, но не о том пойдет речь.

Однажды Чуньмэй позвала тетушку Сюэ.

— Вот дело-то какое, — начала хозяйка. — Батюшка перед отъездом просил меня позаботиться о женитьбе моего брата. Нашла бы ты ему подходящую пару, девушку лет шестнадцати или семнадцати. Только чтобы собой хороша была, умна и расторопна. А то у него нрав сама знаешь какой!

— Как не знать! — воскликнула сваха. — Лучше не говорите, дорогая! Он и первой-то своей недоволен был.

— Смотри, не угодишь, пощечин у меня заработаешь! — предупредила Чуньмэй. — Ведь она ко мне в дом невесткой войдет. Дело нешуточное!

Чуньмэй велела служанке угостить сваху чаем. Тут к ним вошел сам Чэнь Цзинцзи и сел за стол.

— А, это вы, зятюшка Чэнь! — воскликнула сваха и поклонилась. — Давненько не видались. Где пропадали, почтеннейший? А вам счастье улыбается. Матушка только что распорядилась вам невесту подыскать. Чем же вы, почтенный сударь, благодарить меня будете?

У Цзинцзи вытянулось лицо. Он не проронил ни слова.

— Иль у тебя язык отнялся, зятюшка, — продолжала сваха.

— Да не называй ты его зятем! — вставила Чуньмэй. — Что было, то прошло. Он — дядя Чэнь, так его и зови!

— Виновата, матушка! — спохватилась сваха. — Опять проклятый язык не так повернулся. Больше не буду. Стану тебя звать дядюшкой.

Цзинцзи не выдержал и, прикрывая полный рот, засмеялся.

— Вот это другое дело! — глотая еду, говорил он. — По душе, приятно слышать.

Тетушка Сюэ вошла в раж и в шутку шлепнула Цзинцзи.

— Вот старый бродяга! — засмеялась она. — Ему, видишь ли, по душе. Не льсти уж! Чай, я не зазноба твоя!

Тут рассмеялась и Чуньмэй.

Немного погодя Юэгуй подала чай и закуски. После чаю сваха забрала свою корзину и стала откланиваться.

— Уж я для вас постараюсь, матушка, ног жалеть не стану, — проговорила она. — Как только найду хорошую девицу из порядочной семьи, приду скажу.

— Насчет подарков, нарядов, украшений и всего, что полагается, пусть не волнуется, — заметила Чуньмэй. — Только бы из хорошего дома была да собой недурна. Как присмотришь, приходи.

— Хорошо, матушка! — заверила ее сваха. — Мне бы только вам угодить, матушка!

Через некоторое время Цзинцзи закончил обед и удалился к себе, а тетушка Сюэ все еще мешкала с уходом.

— Когда же это он к вам пожаловал, матушка, — спросила она, едва Цзинцзи скрылся за дверью.

Чуньмэй рассказала свахе, как Цзинцзи сделался монахом, и продолжала:

— Долго я его разыскивала. Двоюродным братом объявить пришлось.

— Умно придумали! Предвидели, матушка, что впереди-то будет, — похвалила ее сваха. — Говорят, к вам на день рождения бывшая ваша хозяйка визит нанесла.

— Сперва она прислала мне подарки, потом я отправила слугу с приглашением, — пояснила Чуньмэй. — Целый день у меня провела.

— Занята я была тогда, — говорила сокрушенно тетушка Сюэ. — Тут одной молодухе свадебный обряд устраивала — постель для новобрачных убирала. Весь день прохлопотала, а рвалась поздравить вас, матушка. И дядя Чэнь с ней видался?

— Что ты! Он ее видеть не может! Из-за приглашения мне целую сцену устроил. Упрекал, что с ней знаюсь, что хлопочу за нее. Нет, говорит, у тебя никакого самолюбия. Пусть У Дяньэнь слугу пытает, тебе-то что за дело. А ее надо к суду привлечь. Что ты, говорит, о ней беспокоишься, забыла, как она с нами обращалась?

— Его тоже, конечно, можно понять, — заметила сваха. — Но с другой стороны, нельзя же столько времени злобу таить.

— Раз я приняла от нее подарки, значит, уже не могла отказать ей в приглашении. Пусть ее мучит совесть, а я неучтивой прослыть не собираюсь.

— Доброй вы души человек, матушка! — воскликнула сваха. — Потому-то вы и счастливы в жизни.

Тут сваха подхватила свою корзину с украшениями и, откланявшись, ушла.

Дня через два она явилась к Чуньмэй.

— Вот у тысяцкого Чжу есть молоденькая дочка, — сказала сваха. — Пятнадцати лет. Пара подходящая. Правда, мать умерла, сиротка она.

— Нет, слишком молода, — отвечала Чуньмэй.

Тогда тетушка Сюэ заговорила о второй дочери Ин Боцзюэ, двадцати двух лет от роду.[1738] Но и от нее отказалась Чуньмэй под тем предлогом, что самого Ин Боцзюэ уже не было в живых, а выдавать ее будет дядя, и за ней никакого приданого не получишь. Так обе девицы получили отказ.

Прошло еще несколько дней, и тетушка Сюэ принесла цветы. Она достала из рукава визитную карточку от родителей невесты. На ярко-красном атласе было написано: «Старшая дочь владельца атласной лавки именитого горожанина Гэ, двадцати лет от роду. Появилась на свет в год под знаком курицы, пятнадцатого дня одиннадцатой луны в полуночный час под первым знаком цзы».[1739]

— Ее зовут Цуйпин — Зимородковая Ширма, — пояснила сваха. — Девица — картинка. Стройная и ростом взяла. Овальное лицо. Изысканные манеры, нежна и обходительна. Умна и расторопна. А какая рукодельница, и говорить не приходится. Живет с отцом и матерью, а у них десятки тысяч связок монет. Целое состояние. Атласная лавка на Большой улице. В Сучжоу, Ханчжоу и Нанкин по торговым делам ездят. Прекрасная семья. Лучше и не сыскать. Кровать с пологом, корзины и сундуки приданого — все в Нанкине заказывали.