Антонин Ладинский - Когда пал Херсонес

• Название: Когда пал Херсонес
• Автор: Антонин Ладинский
• Жанр: Историческая проза

В романе «Когда пал Херсонес» повествование ведется от лица византийского патрикия, просвещенного грека Ираклия Метафраста — свидетеля событий тех дней, когда начали развиваться отношения Византии с ее пышностью, роскошью одеяний, великолепными императорскими «выходами», но застывшей на достигнутом, скованной нерушимыми традициями, с внезапно выросшей в причерноморских степях молодой, дерзкой, одетой в овчины Киевской Русью.

---

Леонтий рассказывал нам о нем любопытные подробности. Князь был сыном Святослава, того скифского героя, с которым сражались Варда Склир и Иоанн Цимисхий, как мы рассказывали в свое время. Русский герой погиб на порогах во время предательского нападения кочевников. Они оковали его череп серебром и сделали из него чудовищную чашу, из которой пили во время пиров хмельное молоко степных кобылиц. Матерью Владимира была, по слухам, некая женщина по имени Малуша, прислужница Ольги. О приеме Ольги, замечательной и мудрой правительницы, приходившейся Владимиру бабкой, я читал в «Книге церемоний», и о ней существует много легенд, вроде хитроумной истории о том древлянском городе, который она сожгла, взяв с горожан дань по голубю и воробью от дома, чтобы привязать к их хвостам зажигательный состав и таким образом сжечь непокорный город, так как птицы возвратились в свои гнезда.

Под свист ветра в корабельных снастях магистр рассказывал нам о событиях, которые совсем недавно происходили в Скифии, как мы привыкли называть страну руссов. Осторожный, ненавидящий латынян и опасавшийся варваров, магистр не без тревоги говорил о планах Владимира. Мы спрашивали:

— Не от латынян ли принял крещение русский князь?

— С какой целью посылает римский папа посольство в Киев?

Магистр ничего не мог ответить на эти вопросы.

Жизнь Владимира была полна превратностей. После Святослава, погибшего на Борисфене, осталось три сына. Ярополк сидел в Киеве, Олег — в дикой стране древлян, Владимир — в богатом и торговом городе Новгороде, в котором было много варягов.

Дальнейшие события разыгрались таким образом. Ярополк пошел войной на Олега и захватил его земли. Олег погиб. Это происходило в Овруче. Олега столкнули с моста в ров, когда он хотел спастись в городе, и его задавили трупы коней и людей. Ярополк заплакал, когда нашли тело брата, и сказал варягу Свенельду, уговорившему его на войну: «Этого ты хотел?»

Опасаясь за свою участь, Владимир бежал в страну Олафа, чтобы навербовать там большой отряд варягов, используя золото, которое собрали для него новгородцы. Вернувшись с наемниками в Новгород и вооружив большое новгородское войско, он напал на Полоцк. В Полоцке правил Рогвольд. Владимиру хотелось взять в жены его дочь Рогнеду, просватанную уже за Ярополка.

Отец красавицы заперся в городе и сказал:

— Не боюсь новгородских плотников!

А на предложение выйти замуж Рогнеда ответила с городской стены:

— Не хочу развязывать обувь у сына рабыни!

У руссов существует обычай, по которому в первую брачную ночь жена развязывает ремни на обуви мужа, чтобы показать свою покорность его воле.

Слушая Леонтия, я представлял себе эту необузданную скифскую любовь, дикую страну, где шумят дубы и кукуют кукушки, белокурую красавицу на бревенчатой стене, а под стеной новгородский лагерь и звон гуслей — и понимал, что это совсем другой мир, чем наше ромейское государство, и что страсти пылают здесь, как в трагедиях Софокла.

Любовь Владимира или, вернее, новгородское войско оказались сильнее городских укреплений. Полоцк был взят, Рогвольд зарублен, а гордая девушка развязала обувь у сына Малуши. Затем двинулся Владимир с Добрыней на Ярополка, которому изменили собственные воеводы, осадил брата в Родне, и во время осады в этом городе людям было так тяжело, что у руссов до сего дня существует поговорка: «Худо, как в Родне». Ярополка убили мечами два варяга, Владимир сделался единовластным господином Русской земли.

Но он не успокоился на этом, воевал с ляхами, присоединил к своим владениям многие города у подножия Карпат, ходил войной на восточных болгар. В своих походах воинов он переправлял на ладьях, а конницу, которая играет все большую и большую роль на полях сражений, водил берегом. Потом он помогал дунайским болгарам в войне против ромеев. Теперь осадил Херсонес.

Беременную жену Ярополка, гречанку родом, Владимир взял себе ради красоты ее лица. Она родила сына, которого назвали Святополк. Но у Владимира было много других жен и наложниц, и по женолюбию, рассказывал Леонтий, это был второй Соломон.

Погода была тихая, на море почти не наблюдалось волнения. Корабельщики расстилали на помосте ковер, и мы беседовали о судьбах мира. Обычно моими собеседниками были магистр Леонтий, Никифор Ксифий и библиотекарь херсонесского епископа, монах Феофилакт, великий книголюб, кроткий человек, испортивший свое зрение чтением и перепиской книг. Он был застигнут событиями в Константинополе, но, опасаясь за библиотеку, воспользовался удобным случаем и бесстрашно возвращался в осажденный город.

Леонтий, сложив руки на животе, говорил:

— Все человеческие дела имеют своим побуждением выгоду. Золото — кумир всех людей. Оно не знает ни границ, ни религии. Сегодня оно в золотохранилище василевса, завтра в руках у хазарских каганов, потом в Багдаде. Это оно заставляет людей вставать на заре, отправляться в дурную погоду в дальний путь, где человека, может быть, поджидают разбойники и воры. Но золото необходимо государству. Вот почему так тяжки налоги.

Ксифий смеялся от души:

— Да, что касается налогов, то их у нас немало.

В ответ Феофилакт стал загибать пальцы:

— Поземельный, подушный, подымный, мытный, налог с пастбищ, налог на скот, на пчел…

Но пальцев не хватало, и он прекратил подсчитывать.

— Золото — двигатель торговли и государственной машины. Все остальное — химеры, — произнес с горькой усмешкой Леонтий. — Такова жизнь, и на песке нельзя строить здания…

Я вспомнил, с какой настойчивостью собирает деньги в государственную сокровищницу Василий, но не выдержал и прервал магистра:

— Ты, конечно, прав, такова жизнь… Но есть нечто более высокое, чем золото, расчеты торговцев и нажива.

Вспомни, сколько раз ромеи проливали кровь ради высоких целей. Читай у Георгия Амартола, какая радость овладела сердцами людей, когда удалось вырвать из рук неверных хитон Христа! Только тот народ достоин славы, который ставит перед собой великие задачи, а не заботится о брюхе.

Леонтий поморщился.

— Ты, может быть, прав, но если покопаться хорошенько, то всюду ты найдешь стремление к пользе.

Феофилакт, бородатый, как древний мудрец, произнес с печалью:

— Богатые думают о наживе, строят дворцы, а бедняки умирают от голода.

— Как же обойтись без купцов? — простодушно заметил Ксифий. — У одних есть рыба и нет соли, чтобы ее посолить, у других есть бобы, но нет горшка, чтобы сварить пищу…

Феофилакт перебил его:

— Посмотрите, что творится в мире. Помните, у Иоанна Геометра:

Весь урожай погиб на поле, Как уплатить теперь мой долг Жестокому заимодавцу?

Как прокормлю детей, жену?

Кто подати теперь внесет В сокровищницу василевса?

Я знал эти стихи — они назывались «На разлуку с родиной», в них стихотворец изображал страдания бедных и угнетенных.

Феофилакт говорил.

— Сборщик податей, пользуясь простотой поселянина, берет с него неполагающиеся фоллы, и люди ослепли от слез.

Подпирая голову, тяжелую от сомнений, я не знал, что ответить Феофилакту. Люди уходят в тихие монастыри, чтобы спасать душу постом и молитвами. Уйти туда? Но не значит ли это покинуть в трудную минуту василевса и товарищей по оружию? Нет, будем тянуть ярмо, пока хватает сил. Я знаю, не так-то легко сделать мир справедливым и удобным для жития. Пусть жадные думают о наживе, а раболепные ползают на брюхе! Когда-нибудь и их поразит гнев небес.

— Не ради временных благ мы страдаем, а для того, чтобы небеса озарили светом землю, грубую и жалкую, — сказал я.

— Ты начитался Платона, мой друг, — заметил магистр.

— Наша цель — преуспевание ромейского государства. Нельзя без страданий служить великому делу…

— А где же завещанная нам милость к падшим и убогим? — спросил с мягкой улыбкой Феофилакт.

У меня закипало на сердце.

— Пусть страдают! — крикнул я. — Сейчас не до страждущих. Ты видишь, все рушится у нас под ногами. Сама земля колеблется. Люди жрут, спят, удовлетворяют свои естественные надобности и воображают, что они венец творения.

— Жестокое сердце у тебя, патрикий, — покачал головой Феофилакт.

— А почему они не хотят оторваться от корыта? Почему они не хотят стать в наши ряды? Только воины в эти дни достойны преклонения. Помнишь, Никифор Фока требовал от церкви, чтобы были причислены к лику святых все павшие на поле брани? Ему отказали. Патриарх говорил, что среди павших могут быть грешники и даже еретики. А по-моему, кровь воина смывает все грехи и все заблуждения. Подвиг его, отдавшего свою жизнь за других, выше, чем молитвы епископа. Слишком высока цель, за которую они умирают.

— Какая цель? — спросил тихо Феофилакт.

Я не привык принимать участие в спорах, был плохим диалектиком и не знал, как высказать словами то, что я чувствовал всем своим существом. Феофилакт ждал ответа. Я ему сказал: